«Об индивидуальном товарообмене не может быть и речи… Также должна быть исключена премиальность… Равным образом исключается всякая эквивалентность»[170].
Это означало конец попыток налаживания экономических отношений с крестьянством и превращение заготовок в простую натуральную повинность, обеспечиваемую вооруженными силами Наркомпрода. Это более чем что бы то ни было, приблизило продовольственную политику к вершинам военного коммунизма, но вместе с тем оттуда уже открывались и далекие горизонты новой экономической политики.
В целом 1919 год оканчивался для Советской республики очень удачно. Военная опасность была устранена. Разбит Юденич, стремительно откатывались к берегам Черного моря войска Деникина, далеко на востоке отступали остатки колчаковской армии. К декабрю определилась реальная перспектива длительного мирного этапа.
Курс на непосредственный переход к социализму и кризис начала 1921 года
Но 1919 год принес не только победы. За два года власти большевиков вполне сложилась централизованная командно-административная система управления экономикой и обществом (насколько это было возможно в условиях крестьянского сельского хозяйства) со всеми вытекающими последствиями. Скованная инициатива и подавленные интересы местной власти, производственных коллективов и индивидуальных производителей породили протест и широкую оппозицию административному централизму, в русле борьбы с которым разворачивались основные события на VIII конференции РКП (б) и VII Всероссийском съезде Советов, состоявшихся в начале декабря 1919 года.
На партийной конференции Т. В. Сапронов, признанный лидер группировки децистов, выступил с платформой «демократического централизма» против официальной платформы ЦК партии. Сапронов утверждал, что отношения центра с периферией самый важный и злободневный вопрос. Heir, двойной зависимости, сплошной диктат центра, особенно в продовольственном деле, утверждал он[171]. В прениях отмечалась повсеместная атрофия Советов и их органов, начиная с деревенских и заканчивая Президиумом ВЦИК. Делегаты с мест в подавляющем большинстве выступали против сложившейся жесткой централизованной системы управления. Одобренная большинством конференции, платформа децистов предусматривала частичное возвращение советским органам реальной власти на местах, ограничение произвола центральных учреждений. Она одержала победу и на VII съезде Советов, на котором развернулась основная борьба против «бюрократического централизма» за «демократический централизм». Удар, нанесенный решениями VII съезда Советов по централизму, послужил толчком к активизации сил в госаппарате и партии, критически настроенных к тем или иным аспектам военно-коммунистической политики.
Вне сомнений, что изначально политика военного коммунизма, несмотря на ее издержки, была продиктована необходимостью. Но, как считал великий диалектик Гете, рано или поздно любое благо превращается во зло, и для истории всегда было одной из самых сложных проблем определение момента подобного превращения. То есть решение вечного вопроса о границах разумного применительно к конкретному историческому этапу. Вопрос этот умозрительный и поэтому трудноразрешимый, ибо у историка нет необходимых божественных свойств доказать свою правоту экспериментально на практике. Остается лишь выбирать верные критерии и ссылаться на неопровержимые факты. На наш взгляд, многочисленные спонтанные выступления за пересмотр политики военного коммунизма, имевшие место не только в обществе, но и в советском руководстве, в конце 1919 — начале 1920 года и все последующие события года свидетельствуют о том, что «безумством мудрость стала, злом — благое» именно тогда, в течение мирной передышки, когда, по известному выражению большевистского историка М. Н. Покровского, экономика «должна была плясать под дудку политики». Вообще-то российская экономика стала приплясывать под эту дудку с самого Октября 1917-го и к весне 1920 года, когда от нее потребовали пойти вприсядку, уже успела заметно обессилеть.
Несмотря на то, что к этому времени государству удалось в значительной степени сконцентрировать материальные ресурсы и добиться от крестьян хлеба по разверстке, для многих работников, связанных с хозяйственными проблемами, была очевидна чрезвычайность принудительных мер, которые подрывали социально-экономическую базу государства. Прозорливец и теоретик Осинский спрашивал тогда в частной записке у Ленина, не кажется ли ему, что пролетарская государственная власть представляет собой не более чем какое-то «промежуточное звено», ибо ее социальная база «кажется слишком узкой» и «не опасно ли сводить себя на положение такого звена?».
«Очень трудно себе представить, что из этого бывает (т. е. как скоро мы от этого можем слететь). Показать это может только опыт, но пробовать немножко боязно»[172].
Боязно было не только Осинскому, но и многим другим в советском руководстве, поэтому мирная передышка была отмечена неоднократными попытками в верхах приступить к кардинальному пересмотру военно-коммунистической политики в экономике. После VII съезда Советов Президиум ВЦИК немного ожил и попробовал развернуть деятельность по превращению себя в настоящий рабочий аппарат и реальный орган власти. В конце декабря он учредил несколько важных комиссий по экономической политике и тем самым немедленно вступил в противоречие с ЦК партии, который свято хранил свою монополию на подобного рода мероприятия. 17 января 1920 года Политбюро ЦК предложило Президиуму ВЦИК распустить комиссию по разработке основ хозяйственной политики и впредь не назначать подобных комиссий самостоятельно.
Подавляющее большинство ВЦИКа состояло из коммунистов, поэтому в работе его февральской сессии, на которой Президиуму все же удалось внести в повестку ряд важнейших вопросов, включая вопрос о продовольственной политике, сыграло исключительную роль положение нового партийного устава о статусе комфракций во внепартийных учреждениях. Фракции были поставлены под полный контроль партийных комитетов и действовали в духе партийной дисциплины. На сессии прения происходили не на пленарных заседаниях, а на фракции под контролем ЦК. Тем самым роль высшего органа Советской власти была сведена к формальным процедурам. Курс VII съезда Советов на оживление органов Советской власти не состоялся.
В начале 1920 года волна критического отношения к экономической политике ЦК и Совнаркома захватила также и руководство ВСНХ. В первых числах января председатель Президиума ВСНХ Рыков предоставил возможность члену Президиума Ю. Ларину, имевшему прочную и заслуженную репутацию противника продовольственной диктатуры, в полной мере развернуть свои способности. Ларин возглавил группу работников ВСНХ, которая подготовила проект перехода от продразверстки к «комбинированной» системе, предполагавшей наряду с сохранением принудительного отчуждения части продуктов у крестьян широкое использование товарообмена по рыночным эквивалентам. Тем самым, в менее развитой форме, предвосхитив первоначальную формулу НЭПа, данную через год на X съезде РКП (б).
Несмотря на резко отрицательную реакцию Политбюро и в частности Ленина, потребовавшего от Рыкова «укоротить Ларина»[173], Ларин внес соответствующую резолюцию на III съезд Совнархозов, состоявшийся в конце января. Съезд единогласно принял предложенную резолюцию, но вследствие позиции ЦК партии она абсолютно не получила никакого отражения на практике и даже не была разрешена к опубликованию. Самого Ларина вывели из состава Президиума ВСНХ.
Наряду с течениями, подмывающими и подрывающими устои военного коммунизма, с самого начала мирной передышки период постепенного вызревания и укрепления переживала идея, которая без труда завоевала официальное признание. Эта идея последовательно развивала политику военного коммунизма, воплотившись в план проведения всеобщей милитаризированной трудовой повинности, который должен был надстроить над политикой принудительного изъятия продуктов у крестьян систему принудительного труда в промышленности. По докладу Рыкова на февральской сессии ВЦИК, к началу 1920 года насчитывалось уже около 4000 национализированных предприятий, тогда как год назад было только 1000. Национализированные предприятия представляли собой опорную базу для проведения системы милитаризации промышленного труда.
Во главе всего дела стал Троцкий. На той же сессии ВЦИК он объявил свое кредо:
«Всякие разговоры о свободном труде мы разбиваем и разрушаем, как пережиток буржуазного строя, основанные на лживых предрассудках и на всемерной лжи. Мы не знаем свободного труда… мы представляем собой государство, которое является и считает себя несвободным по отношению ко всем гражданам, но оно в свою очередь не предоставляет свободы этим гражданам»[174].