— А Рита? Ты поэтому впустил её? Она угрожала рассказать мне всё?
— Да. С Сабуром мы всё выяснили ещё тогда. Он вернулся от отца с благословением и обнаружил, что я воткнул ему нож в спину. Разобрались открыто. А вот Маргарита где-то исчезла. Да, собственно, не в ней уже совсем и дело-то было. А потом спустя несколько лет выползла, как змея из-под камня.
Несколько секунд мы просто стоим и смотрим друг на друга. Кажется, будто передо мною совсем не тот человек, которого я знала столько лет. За которого замуж выходила.
Я верю ему. Верю, что его самого тяготило все эти годы то, как он поступил с лучшим другом. И даже могу понять, почему сделал это. Не осуждаю. Но… именно я стала разменной монетой. Девочкой, которую он из мести решил испортить.
Все годы нашего брака будто лентой фотографий пролетают в голове. Улыбки, объятия, колечко на пальце, Вика, завёрнутая в выписной конверт на руках… Всё как будто бы меркнет. Выцветает. Кажется искусственным.
Гордей говорит, что любил. И я в это тоже верю. Но это странное ощущение осознания, будто десять лет жила в зазеркалье, держит крепко.
— Поэтому я прошу тебя держаться подальше от Сабурова, Ира. Я уверен, что он хочет отомстить мне. И как — боюсь представить.
Становится мерзко. Их жестокая дурацкая игра не закончилась. А я по прежнему разменная монета.
— Да пошли вы оба подальше, — вспышка злости обжигает внутренности. Я живой человек, а не игрушка, не пешка в их бравых играх.
Развернувшись, я ухожу прочь. Подальше и от Гордея, и Сабурова.
Glava 29
— Антон Макарович у себя? — спрашиваю Александру, которая теперь является его секретаршей.
— Занят, — коротко отвечает она, глядя деловито. — Придется подождать.
— Подождать так подождать, — обхватываю себя руками и опираюсь спиной на стену у дверей. Мне вопрос нужно решить срочно. Прямо сейчас.
Саша пожимает плечами и снова утыкается носом в экран компьютера. Болтать не рвётся. Никто не рвётся теперь. Такова цена за шефство над проектом по рекламе сети ресторанов Сабурова.
Представляю уже, сколько насмешек будет, когда все узнают, что я от этого проекта решила отказаться. Сначала удивятся, ведь всё шло хорошо, но потом решат, что не потянула. Сдулась новенькая.
Но пусть лучше так думают, чем правду знают.
Я в таком напряжении, что вздрагиваю, когда дверь кабинета шефа щёлкает, открывшись. Наш главный бухгалтер выходит с улыбкой. Только улыбка для Александры, а мне лишь дежурный кивок.
— Антон Макарович, можно? — заглядываю в кабинет, не дожидаясь, пока Саша сообщит обо мне.
— Входи, Ирина, — кивает он, улыбаясь. Он тут, похоже, единственный мне улыбаться готов. — Что случилось? Вопросы по проекту?
— Да. В определёном смысле, — закрываю дверь изнутри плотно и прохожу к его столу. — Я прошу снять меня с проекта, — говорю решительно.
Антон Макарович смотрит на меня несколько секунд совершенно без эмоций. Потом немного прищуривается и вздыхает тяжело.
— Ира, у тебя ПМС?
От такой вольности я тут же вспыхиваю. Уж совсем не думала, что наш главный может себе позволить так высказаться. Да и вообще я не привыкла к подобной фамильярности. Даже в браке Гордей никогда не бросал в меня таких хамских слов.
— Что? — смотрю на него в удивлении, даже не найдясь сразу, как реагировать.
— Что-что! Я спрашиваю, ты вообще в себе? Что значит, снять тебя с проекта Сабурова? Что вообще может быть за причина такого идиотского требования?
Никто и никогда не позволял себе так со мной разговаривать. Ни таким тоном, ни такими словами. Это шокирует меня так глубоко, что я теряюсь. Мне приходится призвать всю свою волю, чтобы ответить начальнику твёрдо.
— Я не тяну. Этот проект слишком сложный для меня, слишком много ответственности, — лгу я, потому что говорить ему правду не хочу. Пусть думает, что я не потянула, что зря он сделал на меня ставку. — У меня мало опыта. И времени не хватает, у меня ведь маленькая дочь.
— Знаешь что, Ира, — говорит тихо, но нужно быть совсем наивным, чтобы не распознать угрожающие интонации в его голосе, — мне плевать, тянешь ты или нет. Ты должна тянуть. А твои личные проблемы — это лишь твои личные проблемы. Сабуров платит столько, что хоть на колени перед ним становись и ртом работай, но он должен остаться доволен.
Я едва не задыхаюсь от возмущения. В пальцах появляется мандраж, в горле горит, а во всём теле возникает напряжение.
— Да как вы вообще смеете, — мой голос дрожит от негодования. — Я не собираюсь работать в месте, где не уважают собственных сотрудников и позволяют себе говорить такие гадости в их адрес! Я увольняюсь!
— Конечно, дорогуша, ты можешь уволиться! — рявкает Антон Макарович. — Но только после того, как закончишь проект!
— У нас не крепостное право, я вам скажу.
— Да плевать мне. Сабуров заплатил достаточно, чтобы его рекламщиком была именно ты. Не знаю, на кой хрен ему это, хотя, конечно, догадываюсь, — главный проходится по мне липким неприятным взглядом, от которого у меня к горлу тошнота подкатывает. — Поэтому проект ты доведёшь. А потом хоть на все четыре стороны вали.
— Вы не можете заставить меня работать, если я просто уволюсь, — хватаю у него из лотка принтера листок бумаги и ручку из органайзера с намерением прямо здесь и сейчас написать заявление на увольнение.
Руки дрожат от адреналина, что впрыскивается в кровь. Пульс звенит гулом в ушах. Я зла. Нет, я просто взбешена таким свинским отношением!
— Рискни, — Антон Макарович вскакивает и выхватывает листок у меня из рук. — Рискни, Ирина, и посмотришь, что будет дальше. В сфере рекламы ты потом даже на фрилансе нихрена не найдёшь работу, уж поверь. Тебя никто не возьмёт даже листовки у переходов раздавать!
— Вот и посмотрим.
— А ещё внимательно прочитай свой договор, дорогая. То самое допсоглашение на руководство проектом. Там на фирму такая неустойка от Сабурова, что впору будет всем нам по миру пойти. И поверь, Ира, наш юрист сделает так, что выплачивать её будешь ты. Всё продумано.
— Не думаю, что это законно, — мой пыл иссякает, и мне становится страшно.
— А ты оспорь, — ухмыляется Антон Макарович. — Можешь нанять адвоката, если деньги есть. А они у тебя есть, кстати?
Нет. у меня нет денег. Не в таком количестве, чтобы вести тяжбу с агентством. Чтобы защитить себя.
Меня-то по факту и некому защитить. У меня есть только родители на пенсии, малолетняя дочь и я сама.
И всё.
Я привыкла быть за Гордеем как за каменной стеной. Он решал все наши вопросы. Да до меня никаких сложных моментов, кроме как выбрать отель или решить, что мы будем есть на ужин, и не доходило. Даже клинику, где я буду рожать, и врача выбирал он.
А сейчас я вдруг так остро осознала свою незащищённость, что под ложечкой засосало и голова на мгновенье закружилась.
— То-то, Ирина, — покачал головой главный, расплывшись в самодовольной отвратной улыбочке в ответ на моё замешательство. — Сначала думай, прежде чем тут прибегать мне и истерить. А теперь вали в свой кабинет и продолжи думать, как сделать так, чтобы Сабуров остался доволен.
Glava 30
Выбора у меня нет. Если попытаюсь потягаться юридически, то не факт, что буду в плюсе. У меня банально нет денег. А то, что даёт Гордей, я на это тратить не стану, ведь эти деньги для Вики.
А значит, придётся сжать зубы и работать. Следить за каждым своим словом и за каждым действием, чтобы никаким образом не провоцировать ни Сабурова, ни главного. Не давать им повода.
И к Гордею я, конечно, за помощью не пойду. Я теперь не могу себя заставить даже при дочери ему хотя бы пару слов сказать, когда он за ней приезжает.
Слишком сложным для меня оказалось узнать правду о нашем знакомстве, слишком болезненным. И я правда понимаю, почему он не рассказал об этом потом, возможно, я бы тоже так поступила, но отпустить эту обиду никак не получается. Горит всё в груди, стоит только подумать о том, что я больше десяти лет жила в неведении. Что мои самые трепетные воспоминания юности, нашей встречи — ложь. Что то случайное столкновение в парке, о котором я думала — ну бывает же так! — совсем не случайное, а хладнокровно спланированное с одной лишь целью.