Боль. Я почувствовал, как из меня утекает кровь, словно открыли кран у бочки с вином. Меня начало подташнивать, голова кружилась. Звезды, ветви, листья, луна заплясали по кругу, постепенно ускоряясь под неслышную музыку в бешеном вальсе.
— Я затуманил тебе сознание, чтобы ты ненароком не навредил себе, — этот шепот в голове сводил с ума, мне казалось, я кричал.
Не знаю, что в действительности происходило. Было такое чувство, будто я выпил вино, много вина.
Далее последовало сплетение из снов. Я видел бессвязные картины из памяти графа и его эмоции: первый прием, на котором он меня увидел; почувствовал его заинтересованность и острое желание обладать мной, словно вещью; череда его раздумий, пронесшихся мимо меня как стайка испуганных птиц; окно моей комнаты и его жадный изучающий взгляд; какое-то письмо в руках и настолько жгучую радость, от которой я невольно поморщился; то самое приглашение на этот самый бал; в нем, уверенной рукой он дописывал, что я могу прийти не один.
Понял, что граф несколько раз посещал меня во сне, создавая иллюзии, выгодные для него, постоянно наблюдая, и все время находясь рядом.
Он следил за мной, караулил меня, изучал, подготавливал и пас, словно овцу для предстоящего пира.
Даже тот случай в ванной, когда я задремал. Ведь мне снился сон:
Граф стоял в лодке, постепенно отплывающей от берега, и звал меня. Его черные глаза затягивали как омут. Чуть заметный жест рукой «к себе», как будто потянул за невидимую нить. Забывая даже инстинкт самосохранения, я шагнул в воду по щиколотку, по талию, по грудь. Я шел, и прохладная вода медленно поедала меня. Даже сейчас я помнил те ощущения намокшей и прилипшей к телу ткани. Становилось тяжелее идти, преодолевая сопротивление воды. Но когда я приближался к лодке, она отдалялась от меня. Твердое дно резко ушло вниз, я погрузился с головой под воду, ставшей мутно-алой.
Вкус железа, характерный для крови, наполнил рот, когда я попытался закричать, погружаясь на дно, не в силах всплыть.
Я отчаянно хватался за край ванны, и он проминался под моими пальцами. С запозданием осознал, что это рука графа.
Все мысли, сны, моя и его жизнь сплелись в моей голове в тугой клубок. Я не знал, что из них принадлежит мне. Я не понимал, кто я.
Глупые мысли, глупые видения.
«Тебе слишком поздно наверх, с этого дня твое место здесь, в этой тьме, с этими завораживающими звуками, которые будешь слышать и видеть только ты».
Я кричал, в отчаянии выпуская последний воздух. Как только воздух закончился, кровавая вода хлынула внутрь. Тело безвольно погружалось все ниже в бездонную бездну. Руки как поплавки устремились следом на глубину. Глаза закрылись, надежда погасла.
Я постепенно опустился на твердую почву. Ноги, коснувшись дна, подняли вверх ил, на мгновение скрывший всего меня своей пеленой и тут же рассеявшись.
После неприятного пробуждения в гробу, я не знал чего ожидать, мысли путались, даже из-за небольших усилий тело отзывалось болью.
«Я очнулся в настоящем кошмаре, от которого не проснуться» — мелькнула мысль.
Задумавшись, даже позабыл о графе, а он уже стоял рядом с дверью. Я не заметил, как он там очутился.
На нем была коричневая свободная рубаха и прямого кроя штаны, от былого богатого одеяния не осталось и следа.
Только сейчас я осознал, что вижу в темноте, а ведь в помещении не было ни одного источника света, кроме маленькой свечки в углублении стены.
— Ты проголодался?
— А разве у тебя с собой есть еда? — я в недоумении вытянул шею, стараясь ее увидеть.
— Сейчас принесу.
Граф открыл деревянную дверь и одной рукой выволок за шиворот мужика, связанного по рукам и ногам, одетого в простую крестьянскую одежду. Я непонимающе смотрел на них обоих.
— Иди, ешь!
Он отшвырнул его от себя. Бедняга перекувырнулся и неуклюже растянулся на каменном полу, застонав.
Я повиновался, подошел, осмотрел бедолагу, но никакой еды не обнаружил.
— У него ничего нет. — Желудок до боли сжался. Я осознал, что зверски голоден, на лице выступил пот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Он — еда. Вампиры другого не едят, разве ты не знал?
— Что? — Я ощупал себя, потрогал зубы, но они были совершенно обычные. Каких-либо изменений я не обнаружил. — Я остался прежний, у тебя не получилось.
Издевательская усмешка в ответ.
— Ты хочешь обычной еды? Держи! — Граф достал руку из-за спины и кинул мне красный помидор. — Ешь!
Мастерски поймав его, я вонзил зубы в мясистый бок. Проглотил кусочек. Возникший рядом граф отобрал остатки помидора и кинул его в стену, помидор разлетелся, оставив влажный след и небольшие сочные крупицы.
— Не хочу, чтобы ты умер в первый же день.
Смысл его слов и запрета мне стали ясны через несколько минут. Меня согнуло пополам от спазмов, в которых сжимались, казалось, все органы. Рухнув, как подкошенный, на пол, застонал, не в силах кричать. Гримаса боли исказила мое лицо.
Граф зло рассмеялся.
— Видишь, чего ты добился своим упрямством. Съев полностью этот красный помидор, ты бы умирал долго и мучительно, но тот кусочек, проглоченный тобой, не смертелен даже для новообращенного.
Наконец я смог подняться с пола и сесть на колени. Оттого, что внутри все органы сокращались в спазмах, вновь согнулся к самому полу, меня стошнило. Вытерев рот тыльной стороной руки, я отполз к стене.
— Тебе нужно поесть, — граф грубо толкнул дрожащего бедолагу в мою сторону. — Испробуй его кровь, она сладкая как мед. Человеческая еда покажется тебе пресной и даже безвкусной, и очень скоро ее вкус останется только в твоих воспоминаниях.
— Пей! — Это был, безусловно, приказ. — Пей упрямец!
Граф Экшелен подтащил жертву еще ближе и извлек небольшой скальпель, металлическим блеском сверкнуло лезвие. Только руки мужчины оказались освобожденными от веревок, он сразу начал отчаянно сопротивляться. Граф схватил и с хрустом сломал его запястье. Белая кость, как обломленное дерево, торчала наружу. Крик, полный боли и отчаяния, наполнил подвал, голова безвольно упала на грудь, и человек потерял сознание. Резко перевернув жертву на спину и сделав надрез на другом запястье, чуть ли не ткнул меня носом в образовавшуюся рану. Я поморщился. От резкого неприятного запаха, исходившего от крестьянина, меня начало мутить с новой силой.
Насильно притянув меня к сочившейся крови, потыкал в рану, словно котенка в миску с молоком. Как только хватка графа ослабла, я, испытывая неприятные ощущения, поспешил отстранился, машинально облизав влажные губы.
Тут же по телу пробежал разряд тока. От неожиданности я уставился на графа, не совсем понимая, что произошло. Если честно, в ту минуту я совершенно не осознавал случившегося недавней ночью. Все чувства и ощущения почти не отличались от прежних, и еще я так сильно был взбудоражен происходящим, что не желал ничего замечать и понимать.
— Пей, эти ощущения лишь малая доля от тех, которые ты испытаешь, в первый раз испив крови. — Его фигура возвышалась надо мной как скала. Он ждал, когда я сам приму решение и добровольно сделаю это. Его задачей было подтолкнуть меня к первому шагу, а не напоить силой, вливая кровь в рот.
Мне было страшно. Вообще, за последние пару дней страх преследовал меня постоянно, прячась в самых потаенных уголках. Необъяснимый страх.
Передо мной лежал крестьянин, раскинув руки в разные стороны. Весь его расслабленный вид кричал о его беспомощности.
Голод схватил меня за живот, скрутив внутренности, поднимаясь вверх, словно сдавливая тиски.
— Пей, станет легче.
Обезумев от ощущений, неспособный думать, я припал к запястью. Первый глоток дался с большим трудом. Заставить себя, понимая мозгом, что перед тобой человек и что ты собираешься сделать, казалось безумием. Разве можно вместо еды питаться человеческой кровью? Это аномально. Но голос графа, раздававшийся в голове, беспрестанно твердил: пей, пей, пей… и я подчинился.