– Где ж мне краски отыскать? Это к церковным малярам ехать надобно, а времени-то и нет, – развёл он руками.
Лера подошёл ближе, потрогал позолоту, постучал ногтем по кузову кареты.
– Чем это она покрыта?
– Лаком, знамо дело, – пояснил Макар.
– Лак прозрачный?
Мастер утвердительно кивнул.
– Тогда нет проблем, – заверил Лера. – Берёшь кусок бронзы, перетираешь на пудру, а потом смешиваешь бронзовую пудру с лаком.
– Неужто будет подобно золоту? – почесал темечко Макар.
– Ну, не совсем, – признался Лера, – но очень похоже.
Тут к амбару подошёл Шурка, галантно раскланялся и отозвал графа в сторонку.
– Лерчик, – шепнул он на ухо. – Ты с Переверзевыми на бал без меня езжай, я позже буду.
– Что случилось? – испугался Лера и только тут заметил, что друг вооружён и шляпой, и хлыстом, а на боку висит шпага.
– Ты куда это собрался? – насупился он.
– К Варе.
– Ага, – всё понял Лера. – Пойдёшь Золушку к балу готовить?
– Тише ты! – шикнул Шурка. – Смотри, Переверзевым не проговорись. Скажи, фокусы новые готовлю.
– Ладно, – лукаво подмигнул Лера, – осторожней там.
Шурка творит чудеса
Солнце коснулось верхушек деревьев, когда Захарьев добрался до подворья Лозовичей. На этот раз все они были в сборе. Сидели в избе на двух лавках вдоль длинного стола, на котором дымилось в большом пузатом чугунке густое варево. Во главе трапезы под иконой в красном углу восседал отец семейства.
– Здравствуйте, – кивнул с порога Шурка.
– И тебе, князь, не хворать, – ответил за всех Никифор Ворсанафьевич. – Нужда какая али так в гости зашёл? Да ты седай, отведай хлеба нашего крестьянского.
Остальное семейство молчало, облизывая ложки, и смотрело на гостя во все глаза.
– Спасибо, – прижал к груди ладонь Шурка. – Но мне Варя нужна. Хочу её на бал пригласить.
От такого известия в избе стало шумно. Старшие дети зашептались, младшие захихикали, а мать Вари всплеснула в испуге руками.
– Цыц! – встал из-за стола Никифор Варсанафьевич. – Ты, князь, чай, шутишь?
– Нисколько, – твёрдо стоял на своём Шурка.
– Выйдем, – Лозович взял с лавки картуз[154] и оглянулся на жену: – Снедайте без меня.
Тотчас старшие, а за ними младшие полезли ложками в чугунок.
Оказавшись во дворе, Лозович строго посмотрел на гостя.
– Нешта ты, князь Александр, не то удумал, – заявил он, подкручивая ус. – Негоже крепостной девке, пущай даже она и красотой взяла, в панском обчестве обретаться. Да и скажи мне – в чём ей на энтот бал ехать? Али ты с неё уж мерку снял да обнову выправил?
Судя по всему, хозяин собирался крепко ругаться, и, чтобы этого не допустить, Шурка тут же перехватил инициативу.
– А вы Варю позовите, и я вам всё покажу, – предложил он.
– Ишь ты, – сердито покосился на него Никифор Ворсанафьевич, но дочку позвал.
Девушка вышла, отряхивая подол, и встала в сторонке, вопросительно поглядывая то на хмурого отца, то на улыбающегося гостя. Шурка поднял с земли обронённую кем-то веточку сирени и стукнул легонько Варю по рукаву домотканой одежды. Мгновение – и Лозович в изумлении отшатнулся. Перед ним по-прежнему стояла его дочь. Но надето на ней было ослепительно белое платье, каких, пожалуй, в уезде у самых знатных дам нет.
– Ну, князь, – покрутил головой он. – Слов нет, какую науку ты ведаешь.
Шурка тем временем дотронулся до Вариных лаптей, и они превратились в хрустальные башмачки с золотыми застёжками. Не успел Лозович подивиться новому превращению, а уж князь одним движением руки сделал его дочери причёску такой великолепности, что словом не опишешь. Напоследок Захарьев зачерпнул пригоршню воды из стоящей у крыльца бочки и брызнул на Варю. Едва капли воды упали на платье, как тотчас превратились в россыпь сверкающих бриллиантов. Драгоценные каменья украсили бальное платье сверху донизу, сделав его ещё ослепительнее.
– Ай-яй-яй! – схватился двумя руками за свои усы Лозович. – Как же сие возможно?
Шурка придирчиво оглядел девушку, красота которой теперь стала просто божественной.
– Чего-то не хватает, – наклонил он голову набок.
– Энто, как его, – забыв в замешательстве нужные слова, поскрёб себя пальцами по кадыку Никифор Ворсанафьевич.
– Шея дюже голая, – наконец нашёлся он.
– Точно, – согласился Шурка. – Ожерелье надо.
– Есть у вас бусы? – посмотрел он на Варю, а после на её отца. – Или хотя бы верёвочка?
Лозович не заставил себя ждать и достал из-за пазухи простенькие детские бусы, которые сделал для младшенькой дочки из вишнёвых косточек.
– Подойдут ли?
– Ещё как, – обрадовался Шурка.
Как только он опоясал Варину шею вишнёвыми косточками, они превратились в сверкающие драгоценными гранями розовые топазы.
– Ай, волшебник! – крутил головой Никифор Ворсанафьевич. – Истинно, волшебник!
Потрясённая не менее отца, Варя только глуповато улыбалась и смотрела на Шурку завороженным взором.
– Всё, – взял он девушку за руку, – мы готовы.
– Погоди-ка, князь, – остановил его Лозович. – Дай слово, – потребовал он, – что не обидишь мою дочь.
– Слово чести, – гордо выпятил грудь Шурка.
– Ну, тады ладно, – сник плечами Никифор Ворсанафьевич.
Помолчал секунду-другую, а затем стал смотреть по сторонам и даже на цыпочки привстал, пытаясь разглядеть нечто за воротами.
– А на чём же вы до балу поедете? – наконец, поинтересовался он. – Нешта не видать экипажу вашего.
– Вы, наверное, сказку о Золушке не знаете, – вздохнул Шурка.
– Не знаю, – признался Лозович. – Хотя… Не та ли эта девчушка, которая у нас Замарашкой прозывается?
Захарьев пожал плечами.
– Золушке добрая фея помогала: карету из тыквы сделала, хрустальные туфельки подарила…
– Так это и есть наша Замарашка! – обрадовался Никифор Ворсанафьевич.
Потеребил в раздумье ус. Вспомнил, о чём говорилось в сказке о Замарашке, и понимающе подмигнул Шурке.
– Николка, Ванька! – крикнул в избу.
На крыльцо выскочили два мальчугана, старшему из которых было не более восьми лет.
– Ну-ка, сынок, – потрепал младшего по русой голове Никифор Ворсанафьевич, – неси из подпола ловушку. Мышаков там, полагаю, не счесть. Почитай, два дня не проверяли.
– А ты, Ванюша, – посмотрел на старшего, – волоки из-за хаты гарбуза. Да не жалей – бери самый знатный.
Вскоре перед Шуркой были поставлены тыква и старый треснувший жбан, в котором копошилось с десяток мышей.
Сначала Захарьев взялся за овощ. Из крупного жёлтого плода получилась великолепная золотистая карета с мягким замшевым сиденьем для кучера и запятками для ливрейных лакеев.
– Теперь, – показал Шурка на жбан, – доставайте по одной мышке и, как только я дотронусь до неё, отскакивайте в сторону.
Наклонившись над жбаном, Лозович исхитрился и поймал одного из грызунов за хвост. Захарьев взмахнул сиреневой палочкой, и мышь тотчас превратилась в могучего красавца коня. Произошло это так быстро, что Никифор Ворсанафьевич не успел последовать совету Шурки и был опрокинут наземь.
– Ох, ты, – поднялся он с кряхтеньем и удивлённо оглядел мышиного цвета животное. – Вот энто мышак! Всем мышакам мышак!
Следом в таких же могучих коней были превращены ещё пять грызунов. Когда Лозовичи впрягли всю шестёрку в карету, Шурка заглянул в жбан и недовольно скривился.
– Кучера надо, – пояснил он. – Но из мыши кучер – ерундовый. Крысу бы раздобыть.
Никифор Ворсанафьевич почесал в затылке.
– Крыс в наличии не имеется. Не подойдёт ли крысёнок?
– Можно и крысёнка, – согласился Шурка.
Лозович посмотрел на восьмилетнего Ваньку.
– Уважь, сынок, дай нам твоего Петрушку.
Мальчуган смутился на миг – не хотелось ему расставаться с любимцем, но и отца ослушаться нельзя было. Замешкавшись, он всё же достал из-за пазухи чёрненького крысёнка.
– Петрушка у нас смирный, – заверил Никифор Ворсанафьевич. – Крошками хлебными довольствуется, а то, быват, репу грызёт.
Стукнув палочкой, Шурка обратил крысёнка в человека. Кучер из Петрушки вышел знатный – одетый во всё чёрное, с короткими усиками на вытянутом лице и длинным, но аккуратным умным носиком. Ни слова не говоря, он послушно взобрался на козлы кареты и подобрал вожжи, словно всю жизнь проездил в кучерах.
– Вроде, всё, – вернулся Шурка к потрясённой всем увиденным Варе.
– А лакеи? – остановил его Лозович. – При такой карете непременно должны быть два лакея на запятках.
– Ага, – почесал в затылке гость. – Где ж их взять?
– Я знаю, – спрыгнул с крыльца младший Николка и припустил в огород.
Вернулся он с двумя зелёными жабами в руках.