Он погладил ее по голове. Генриетта прижалась к нему. Ей хотелось плакать еще с того самого момента, как ушел Ханс Кристиан, но она не хотела начинать без особой причины. Теперь она чувствовала себя намного лучше. Девочка подняла голову и улыбнулась отцу.
— Ты самый лучший человек на свете! Я бы не променяла тебя на отца короля!
— Ну, ну, Гетти. Поменьше думай об этом. А то еще потребуешь, чтобы я выдал тебя замуж за сына короля.
Улыбка Гетти стала мечтательной.
— Нет, отец. Я согласна ждать своего принца.
Адмирал слегка отстранил дочку от себя и удивленно посмотрел ей прямо в глаза. Что случилось с его маленькой девочкой? На него глазами Гетти смотрела взрослая женщина. Но когда она увидела его комическое замешательство, то начала весело смеяться и маленькая девочка вернулась опять. Она обхватила его за шею и поцеловала от всего сердца, чуть не задушив в своих объятиях.
— Теперь ты счастлива, Гетти?
— О, да. Подойди, сядь сюда, отец, и я расскажу тебе, что я хочу.
Она взяла его за руку и отвела назад к креслу, а сама удобно устроилась на его ручке.
— И что же это? — беспокойно спросил бедный отец. — Я надеюсь, ничего противозаконного, за что меня посадят в тюрьму?
Генриетта рассмеялась.
— Нет, родной. Тебе нужно всего лишь написать письмо герру Коллину в театр и сказать, что ты считаешь, что наш юный друг заслуживает всякой возможной помощи.
Адмирал задумался.
— Думаю, ты права. Коллин, королевский советник, сможет сделать больше, чем я. Он может добиться для него гранта от короля и устроить в школу. Это как раз то, что ему нужно, я уверен. Его грамматика просто ужасна!
— А герр Коллин, не только королевский советник, но и один из директоров театра, конечно же прислушается к пожеланиям адмирала!
С этими словами она достала листок бумаги и вложила перо в руки отца.
— Теперь я ухожу, чтобы ты мог сконцентрироваться на письме. А завтра можно я сама отвезу его герру Коллину?
— Но, Гетти… — начал было отец.
— Я знаю. Благовоспитанные датские девочки никогда не должны выходить на улицу одни. А если я возьму с собой Софи. Она может подождать меня в карете. Софи очень хорошая, и мама ей довольна. А сама она всегда будет рада покинуть кухню на часок. Можно я поеду с ней? Пожалуйста!
Адмирал потер бровь, оставив над ней след чернил.
— Хорошо, — со вздохом произнес он. — Если только твоя мать согласится.
Это было чисто формальное заявление. Мать всегда соглашалась с решениями мужа, особенно в тех случаях, в которых Гетти имела личную заинтересованность. Пританцовывая, девочка направилась к двери. Но отец остановил ее:
— Минуточку, дитя. Как имя твоего юного протеже?
— Ханс Кристиан Андерсен!
Эти слова прозвучали словно песня.
— Ханс Кристиан Андерсен, — повторил отец, аккуратно записывая имя на бумаге.
Дверь закрылась. Адмирал отложил ручку и задумчиво посмотрел в окно. За окном во всей своей красе после прохладной ночи расцветал июньский день. Если бы он захотел отказаться написать это письмо, то мог бы придумать отговорку, что у него есть дела на верфи или что-то еще. Но, может быть, Генриетта была права, как бывало часто, и он окажет стране, да и всему миру услугу, помогая этому… Андерсену. Преисполненный чувства долга, он взял перо и приступил к работе.
Звезда Ханса Кристиана Андерсена взошла.
XI
Старый порядок изменился, уступив место новому. Старая дорога теперь ведет только к возделанным полям.
«Сказка ветра»
Юный Ханс Кристиан радостно подошел ко входу в Королевский театр, вспугнув голубей, клевавших крошки на улице. Уверенным движением он открыл дверь. Его встреча с адмиралом Вульфом оказала на него огромное воодушевляющее значение, хотя всего сутки назад он так не думал. Но теперь, вспоминая вчерашнее происшествие, Ханс был вполне уверен, что произвел глубокое впечатление на этого господина. Хотя бы потому, что адмирал не смеялся, как иногда делали некоторые его невежливые слушатели. Он также не уснул. Его глаза следовали за Хансом Кристианом по всей комнате. Его чтение имело успех. Несомненно. И если он произвел впечатление на такое значительное лицо, как адмирал Вульф, разве не может произойти то же самое с герром Коллином, чье глубокое понимание и приятные манеры сделали его всеобщим любимцем в театре.
За спиной Ханса захлопнулась дверь. Его глазам предстала та же мрачная лестница, по которой он поднимался в свой первый день в Копенгагене. Как далеко он с тех пор продвинулся? Он носил все ту же одежду, за исключением синего пиджака, и теперь у него еще меньше денег, чем было тогда, но он познал сущность мира. Он твердо верил в то, что, если кто-то падает на самое дно, откуда, кажется, нет спасения, иногда происходит что-то прекрасное, что вновь выносит павшего в солнечный мир. С ним постоянно так происходило. Сегодня должен загореться свет впереди!
При первом шаге его уверенность начала уменьшаться. При втором она полностью испарилась. При третьем его ноги начали трястись, а при четвертом ему пришлось остановиться и схватиться за перила. В противном случае он вновь рисковал оказаться на самом низу. Наверху лестницы раздался шум. Ханс поднял голову, и отсутствие уверенности превратилось в панику. Это был Брандт, юный грубиян, превративший жизнь Ханса Кристиана в музыкальной школе в сплошной кошмар своими издевательствами. Парень был высоким и широкоплечим: у него была черная густая шевелюра и жестокие глаза, которые могли проникнуть в самую душу его жертвы. Он галопом несся вниз по лестнице. Полы его пиджака развевались. Брандт грубо оттолкнул Ханса.
— Убирайся с дороги! — крикнул он. Однако, достигнув последней ступеньки, он обернулся. — О! Да это ты!
Ханс Кристиан не ответил и лишь сильней вцепился в перила.
— Ты что, больше не разговариваешь со старыми друзьями? Или же ты стал таким великим, что не можешь снизойти до нас?
Ханс сглотнул и махнул головой, пытаясь изобразить поклон. Но Брандт понял этот жест совсем по-другому.
— Значит, я прав! А ну, спускайся сюда и дай на тебя взглянуть.
Он сложил руки на груди и расставил ноги в стороны. Он всегда ненавидел этого хныкающего, неуклюжего слюнтяя. Что ж, теперь он ему так задаст, что тот запомнит на всю жизнь.
— Ты идешь или мне подняться и столкнуть тебя сюда?
В ужасе, еле держась на ногах, Ханс Кристиан начал спускаться вниз. Он давно уже понял, что лучшая реакция на издевательства — молчание. Его мозг был парализован страхом перед этим здоровенным нахалом. Сейчас, если бы он даже и захотел, то не смог бы произнести ни слова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});