бы не рисковать. Пытается быть незаметным «никем», сливается с окружением, чтобы возможному осуждению не подвергаться.
Только выражение личного потенциала позволяет свою жизнь любить. То есть прохождение через барьеры страха – это обязательный вызов на пути душевного роста и радостной жизни. Страдания сокращаются, когда личность преодолевает страхи и получает свой корм – свежие впечатления.
Представьте, что у вас совсем нет страха. Чем бы вы занимались? Уделите этой фантазии хотя бы минуту.
Можно банально подойти к приглянувшемуся незнакомцу из толпы, и рискуя показаться сумасшедшим, все-таки познакомиться. Драйв от жизни получают не в опостылевших четырех стенах, а в непредсказуемой спонтанности.
Главный подвох устремления к безопасности – такой трюк ума, когда собственные страхи принимают за предельные непробиваемые стены существования.
С детских лет каждый чувствует, что границы привычного – не край света, они скрывают мир бесконечных возможностей. Но если проследовать к ним не решаешься, страх становится постоянным фоном. Настолько неприятным, что сознание вытесняет переживание в подспудное. Теряется понимание, чего конкретно боишься – а только чувствуешь, как невидимая сила мертвой хваткой отваживает от пределов повседневности. А дальше свою ограниченную, опустевшую жизнь путают с глобальной реальностью. Словно все вообще – «тлен и тщетно бытие».
Ум всегда тянется к самым комфортным для себя условиям, и в этом ракурсе каждое личное шевеление – это и есть исполнение текущего желания. Другое дело, что ясное осознание желанных сценариев счастливой жизни может выветриться вовсе, когда преобладает устремление укрыться в безопасности.
Ходит, например, человек на нелюбимую работу вроде как «вынужденно, не по своей воле», но делает это по конкретным причинам – деньги, одобрение, зона комфорта – эти «жертвы» и есть его текущая вторичная выгода, пересилившая голос души.
Невротическая вынужденность – это нежелание признавать, что устремление укрыться от страха оказалось сильней устремления к свободе.
Еще один популярный способ не любить жизнь, наглухо заткнув голос души – это страх оказаться ненормальной белой вороной и последующее стереотипное существование. Например, когда в душе доминирует склонность к творчеству, но стереотипы требуют стать офисным служителем, завести семью и влезть в ипотеку. Пример избито банальный, но отражает всенародные тенденции.
Стереотипы своей прожорливой требовательностью схожи с идеалами, но манипулируют не столько заоблачной морковкой успеха, сколько хлыстом вины и унижения за неподчинение их диктату. Стереотипам можно отдать должное – они подстегивают к целям относительно реалистичным, в духе: отгрохать коттедж, посадить бонсай, зачать наследников, чтобы через них «продолжиться» – не сделал сам – уступи дорогу потомкам.
Один мой друг, подчеркивая свое устремление к свободе, не раз предлагал собеседникам маленькую визуализацию. Если верите в перерождения, представьте, что строили дома и растили детей циклично уже сотню жизней. Представили?
И большинству для самоудовлетворения все это действительно необходимо – либо естество все-таки резонирует с мерками социума, либо им капитально продано – и другого комфорта не знает. Слои личности, выданные на прокорм стереотипам, могут заглушить голос души до еле уловимой грусти о чем-то несбывшемся.
Другая крайность и способ свою жизнь не любить – идеализация – ее ипостаси: влюбленность, фанатизм и обожествление. Влюбляются в этом русле не в людей, а в свои фантазии об идеальной жизни. Поэтому возвеличивают идеализацией не только возлюбленных, а вообще каждого предполагаемого предвестника будущего счастья, – например, учителей и проповедников, рекламирующих те заманчивые высоты, которыми ум беззаветно очаровывается.
Казалось бы, все замечательно, – вот оно реальное сильнейшее желание – пройти по своей идеальной дорожке и заполучить искомое счастье. И по началу идеалист действительно, как бы в преддверии искрящегося успеха, переполняется радостью. На контрасте вчерашней жизни и привычного окружения он может чувствовать себя избранным, удостоившимся счастливой звезды.
Но идеализация таит подвох, который все быстро портит. Она побуждает изо всех сил вцепляться в несуществующее, принимать оторванные от жизни мечты за надвигающуюся реальность – еще одна лживая проекция. Идеалист изначально радуется не настоящим событиям и людям, а тому как настоящее «должно» развернуться будущим торжеством. Идеалист еще не «перепрыгнул», но уже прокричал «гоп» во все горло тысячу раз. В своем воображении.
Наглядный пример – сектанство, где адептов, уверовавших в стремительный успех, затягивает в пучину надежд на духовные лавры. Быстрого роста, зачисления в элиту, нескончаемого потока большой и легкой выгоды аналогично ожидают последователи финансовых пирамид. А чаще всего себя наказывают идеализацией в отношениях, когда приписывают свое единственное возможное счастье взаимности возлюбленного.
Когда возлюбленный сознается в ответной любви, влюбленный полагает, что ему вручают билет к гарантированному счастью, и его надежды разгораются с утроенной силой. На деле своим признанием возлюбленный может выражать мимолетный порыв страсти, никаких обещаний не подразумевающий. Поэтому торопливое забегание вперед с восторженным сооружением воздушных замков призрачной любви, гарантирует разве что уход от реальности и последующее горькое разочарование.
Если разочарование непереносимо, душа находит выход в новом усиленном отрыве от реальности, и наслаивает уплотненный слой иллюзий вплоть до беспамятства безумия.
Взрослеющей душе нелегко признавать, что реальной власти над жизнью и людьми у нее нет. Есть только вечное притязание на идеальную жизнь. Зависшие обиды – это капризный отказ признавать беспочвенность своих запросов.
Главный подвох идеализации – сбрасывание со счетов всех прошлых смыслов в пользу одного решающего. Идеалист «посылает к черту» все, что его ранее радовало, как бы объявляя миру, что в нем он больше не нуждается. Отчуждаясь от всех прошлых смыслов, он выбрасывает все яйца в одну несуществующую корзину – то есть в никуда. А когда обнаруживается пропажа, в душе образовывается зияющая дыра.
С началом идеализации все, что напитывало душу, обесценивается, интересы стираются. А после опьянения ложным счастьем начинается депрессивное похмелье. Жизнь вообще начинает казаться пустой и бессмысленной.
На словах самообман кажется наглядно очевидным. На деле так себя обманывают все. Такова природа ума – отодвигать реальное в пользу надежд на лучшее.
Идеализировать означает свою реальную жизнь не любить, а ставить на ней крест и презирать, чтобы она стала забытой ступенькой к стопам поддельного божества с запредельными запросами.
Идеалами прельщаются просто потому, что любят тешиться надеждой. А чем надежда сказочней, тем больше любви ее сюжет вызывает. Наверное, каждый в глубине души иррационально чувствует себя особенным – и потому достойным метафизической милости.
На духовных маршрутах практикуют и сбегание в безопасность зоны комфорта, и фанатичную идеализацию. Побег от пугающего мира преподносят как богоугодное отшельничество, призванное придушить личность, отрезав ее от желанного, чтобы сознание выбросило за пределы личностного в глубинные пласты восприятия.
Неосторожные искатели окрещивают социальные пути мышиной возней и пытаются, свою личность, привязанную к социуму, сломать, чтобы таким образом заполучить наградное просветление.
В наши дни древний смысл просветления давно затерся, а понятие стало просто модным трендом для указания на свою значимость. Адекватный человек будет примерять на