А премий в те времена было много. Государство давало пряник правильным людям. По каждому разделу и подвиду — трех степеней. Что ни год — артисты, прозаики, драматурги и так далее.
— В области литературы. Первой степени. Бубеннову Михаилу Алексеевичу. За роман «Белая береза»...
И суммы были гигантские. Первой степени — 100000 рублей. Это две шикарные дачи. Второй — 50000, третьей — 25000. При зарплате инженера 600 рублей в месяц — это было чем вдохновиться.
— В области драматургии...
Слушают тихо, сделав паузу в сеансе одновременной жратвы. Ревность, любопытство, пожатие плеч: свой цех.
— Государственную премию третьей степени. Губареву Владимиру Александровичу. За пьесу «На подъеме».
В хрустальной тишине — детская неожиданность и одобрительная мимика: реакция зреет.
Губарев бледнеет, стекленеет и вспыхивает, как фонарик. Он розовый, как роза, и алый, как заря. Он временно забыл дышать.
Кто хмыкает, кто кивает, кто показывает большой палец.
Губарев сосредоточенно собирает глаза в фокус и смотрит на Богословского. На Арбузова. На Симонова. Рот непроизвольно разъезжается к ушам, зубы торчат в детской счастливой улыбке. Грудь вздымается.
— Э-э-э!.. — вдохновенно и смущенно говорит он.
А кругом все сидят лауреаты. Они все получали, их ничем не проймешь, в их кругу это дело обычное. Кому обычное — а кому и не очень!
— Я, в общем... ожидал... но не ожидал... можно сказать, — лепечет он в забвении.
Богословский начинает дружески аплодировать Губареву, и все подхватывают. Хлопают по плечам, обнимают и пожимают:
— Поздравляем, брат!
— Ну что же. Давно пора.
— Заслужил! Заслужил... Молодец.
— Но наш-то тихоня, а? И ведь никому ничего!..
Губарев сияет умильными глазами, как удачливая невеста бывшим любовникам:
— Клянусь... не планировал... да ничего я не готовил, знать не знал... не хлопотал... даже не верится!
Наливают фужер, провозглашают за лауреата, ура с поцелуями!
— Нашего лауреатского полку прибыло!
— Эх, да не так, это шампанским надо отметить! Пошлем сейчас.
Коллеги спохватываются — вспоминают:
— Ну что, брат? С тебя причитается!
— Да уж! Двадцать пять косых отхватил, не считая медали. Проставиться положено!
— Конечно, — готовно суетится Губарев. — А как же! Разумеется! Нет, ну надо же, а? Сейчас, сейчас сбегаю! А лучше поехали в «Арагви», а? Или в «Националь»!
— Поздно, — машет Богословский. — Там сейчас уже ни одного столика. Да пока накроют, приготовят. Ты сбегай за деньгами, шофера пошлем, он возьмет.
На радостях собутыльники составляют меню лауреатского банкета. Список заказов на двух сторонах листа.
Радостный Губарев убегает в свой подъезд выгребать из сусеков наличность и одалживать у соседей. Не ударим лицом в грязь! В помощь шоферу отправляют домработницу. Елисеевский до одиннадцати.
Вслед Никита звонит администратору магазина и велит подгрузить к заказу еще кое-что, сославшись на него.
И они закатывают царский пир. Лукулл бесчинствует у Лукулла. Они пьют отборный коньяк и закусывают черной икрой. Рябчики и копченая колбаса, ананасы и виноград, крабы и торт бизе — все баснословно дорогое и только для сильных мира сего. Хай-класс той эпохи. Только что лебединые кости из рукава не вылетают. Бокалы звенят, тосты гремят, челюсти чавкают, и у всех настроение ну просто необыкновенно приподнятое.
— Я хочу выпить за всех собравшихся!.. — пошатывается Губарев с тостом. — За вас... за коллег, за друзей... за всех нас. Это вы так дружески... теплая поддержка всегда... а ведь сколько зависти и недоброжелательности в наших кругах!., и когда такое отношение... мои дорогие товарищи!
Он путается в придаточных оборотах, и дышит слезами умиления, лобзает как сеттер всех, кого может достать, и являет обликом и поведением известный плакат: «Не пей, с пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага».
Часы, однако, бьют полночь.
— А включи еще разок послушать, не всех запомнили, — предлагают Никите: последние известия идут.
Он включает приемник. Повтор сообщения только начался:
— ...геевне Улановой...
Слушают, комментируют. Губарев цветет, потупившись.
— ...рвой степени. Бубеннову Михаилу Алексеевичу...
А вот и оно! Наконец:
— Губареву Владимиру Александровичу... (пауза тянется) Н-И Х-У-Я!!!
В остановленном времени, в хрустальном звоне осколков мира, сознание Губарева распалось в пустоте. Бесконечную секунду вечности и смерти он осознавал смысл звуков. Безумие поразило его, и он умер! Облик его мумифицировался. Кожа обтянула древний череп. Нитка слюны вышла из распяленного рта. Глаза выпрыгнули и висят на ниточках отдельно от морды. Тихий свист: последний воздух покинул бронхи.
Из линий и пятен складываются друзья... он различает их неуверенно и в бессмысленной истерической надежде. Он уповает на их слух! В здравом уме и твердой памяти! Ну?.. Сердце летит в ледяную мошонку. Их силуэты перекошены, лица искажены... Ну???!!!
— Да-а!.. — тянут друзья. — Ну — ни ...я так ни ...я! Что ж делать.
И, тыча в останки Губарева, не в силах сдерживать конвульсии, они хохочут как убийцы детей, хохочут как враги народа, хохочут как птеродактили, как иуды с мешком серебреников каждый. Они лопаются, задыхаются, падают с диванов и дрыгают ногами. Выражение лица жертвы придает им сил взвизгивать и стрелять нечаянной соплей.
В убитом Губареве, в черной глубине черепа, начинает шевелиться одинокая мозговая извилина. К ней присоединяется вторая и принимается подсчитывать убытки.
— Уах-ха-ха-вва-бру-га-га!!! — восторгаются лауреаты и бьют себя по ляжкам.
Днем друг Левитан записал это Богословскому на пленку. Это была не радиола. Это была магнитола. Первая в Москве! Неизвестная заграничная диковина. Никита обожал новинки. Знакомые продавцы звонили ему.
Губарев в ступоре вышептывает мат и выпадает по линии выхода.
— По-моему, неплохо посидели, — говорит Никита.
Больше Губарев никогда ни к кому не ходил ужинать.
МЕДНЫЕ ТРУБЫ
Не спешите раздевать женщину, полюбуйтесь на нее, а тем более — рядом с революционером.
Виктор Анпилов
Обнаженные женщины — это те места отдыха, где отдыхают европейцы.
Владимир Жириновский
Красивых женщин я успеваю только заметить. И больше ничего.
Виктор Черномырдин
Прежде чем лечь в постель, надо познакомиться. Поэтому давайте сначала познакомимся, но выскажем намерение, что потом мы ляжем в постель.
Юрий Лужков
Конечно, я старая ведьма, почему бы и нет?
Елена Боннэр
Свадебным генералом я в жизни не был, а уж свадебным болваном не буду тем более.
Евгений Примаков
Не может он от нее отбиться ни как от женщины, ни как от дипломата.
Иван Вертелко
Кто-то не любит рыжих, кто-то черных, кто-то седых, кто-то лысых...
Борис Ельцин
Вечно у нас в России стоит не то, что нужно.
Виктор Черномырдин
Зад — не самая лучшая часть человека. Спереди — другое дело, за это спасибо, а так — в зад — что же это? Нельзя в зад снимать.
Виктор Анпилов
Нельзя, извините за выражение, все время врастопырку.
Виктор Черномырдин
Лично я против того, чтобы государство залезало в постель к своему народу, и надеюсь на взаимность в этом смысле.
Борис Немцов
Он всегда боится за девственность пролетариата.
Виктор Анпилов
Как говорится, нам не удастся ночь переспать и невинность сохранить. От принятия бюджета нам не уйти.
Николай Харитонов
Российские политики не хотят жить с деревянным рублем.
Яков Уринсон
На ноги встанет — на другое ляжем!
Виктор Черномырдин
Все-таки первое, куда обращаешь внимание, идя по улице — не на мозги ведь, а на ноги, ну еще на некоторые вещи.
Павел Бунин
Какой такой член? У меня таких членов нет.
Леонид Кучма
Кепка защищает некоторые обнаженные части моего тела.
Юрии Лужков
Давайте делать. Свое! В том числе противозачаточные средства. Наши некрасивые? Зато — более прочные и надежные!
Владимир Жириновский
Я не похож на презерватив!
Борис Немцов
Я не знаю, зачем вы меня пригласили, я знаю, зачем я сюда пришел.
Сергеи Кириенко
Вас хоть на попа поставь или в другую позицию — все равно толку нет!
Виктор Черномырдин
Мы с Колем встречались три раза! Вот такая мужская любовь!
Борис Ельцин