Читать интересную книгу Легенды Арбата - Михаил Веллер

Короче, в аппаратной очередной монгольский кирдык. Ала-башлы. Жюри профессионально засыпает с момента наступления темноты. В зале пусто, как на палубе авианосца.

А переводчика — нет!

Ну, обычный момент, остановили ленту, побежала искать. Что-то долго. Тоже бывает. Оргзадержка.

Но в президиуме жюри сидят сегодня особенно серьезные товарищи. Из Министерства культуры. И так далее.

Прибегают девочки с тугими фигурками, как любят руководящие товарищи, и шепчут панически. Нет нигде монгольского переводчика. Не то кумысом залился, не то монголку себе нашел в недобрый час, не то барана встретил и принялся рефлекторно его пасти. А только монгольское нашествие на Ташкент терпит фиаско. При Чингиз-хане давно бы сломали такому переводчику хребет.

Н-ну... Кидают клич — кто может заменить? В сущности, все монголы братья, причем русским, их в школе учат, пусть режиссер и переводит, где он?

И — ах! Монгольская группа еще не приехала. А режиссер вообще летит из Берлина. Перестановки в программе. Это вообще внеконкурсный показ.

Заменять фильм? А для другого где переводчик, а где группа, а где кто?.. Рабочая суета: мечутся наскипидаренно и сулят смерть друг другу. Мысленно взорвали Монголию. Свет зажигается и гаснет.

Висит клич. Все переводяги братья. Про грудь и амбразуру. И одна тугая девочка с карьерным хотимчиком в честных глазах говорит застенчиво: а давайте Володю Познера попросим... я могу попробовать его найти...

Это сегодня старый лысый Познер начальник Телеакадемии и навяз в экране. А тогда молодой волосатый Володя был статный красавец на все случаи жизни. И профессиональная легенда парила над ним, как орел над Наполеоном. Мама у него еврейка, папа француз (или наоборот), дедушка американец, бабушка русская, гражданства французское/американское, советское, швейцарское и еще одно, и говорит он свободно на французском, английском, немецком, испанском, арабском, еврейском, а на всех остальных читает без словаря и объясняется на бытовом уровне. Человек фантастической биографии: жил в Третьем Рейхе, в Алжире, в деголлевской Франции, в Америке, и везде работал на радио и телевидении на местном языке. Папа у него был советский разведчик, а мама левая интернационалистка (или наоборот).

Девочки стучат каблучками и стреляют глазками вдоль коридоров и кулуаров, щебеча и придыхая про «Эколь нормаль» и «Стэнфордский университет», возвращение европейских коммунистов на родину пролетариата и редакцию международной пропаганды московского радио. Конец всему! Биография Познера действует на поклонниц, как валерьянка на кошек.

И они выскребают снисходительного Познера из сусека, пропитанного веселым запахом местных напитков и женских духов. Монгольский? отчасти! как откуда? я не говорил? — полгода работал в Монголии от Си-би-эс, язык несложный, американцы за него надбавку платили, а китайский еще в Харбине, с родителями жили, близкие языки. И рослое тело волокут на девичьих плечиках вдохновенно и пристраивают за пульт. Пусть блестящий московский журналист и феномен подработает переводом. Тем более эта фигня на одну прокрутку.

Отмашка, луч аппарата, и в темноте Познер включает свой обаятельный мужественный радиобаритон.

А на экране — бескрайняя монгольская степь, переходящая уже вовсе в бесконечную пустыню Гоби. Стадо овец — как горсть мышей на футбольном поле. Юрта, дымок. Пастух верхом на лошадке, которую в Англии называют пони, только эта лохматая. Лицо пастуха — молодое, вдохновенное, юно-героическое. И с протяжной дикой тоской и заунывной страстью он поет: горловые рулады:

— Любовь настигла меня в жаркий день.Она сладка, как чистый ручей.Нет выхода печали моего сердца.Вдалеке таюсь от людей.

«Это ж надо, — тихо делится в темноте один из руководящих товарищей. — Прямо японские танки... или хуйку...» В общем, ценитель восточного искусства.

Пастух поднимает к себе в седло ягненка, рассматривает его, дует в шерсть, целует в милый ягнячий носик и отпускает со словами:

— Ах, не тебя бы я хотел так целовать!.. — переводит Познер своим приятным баритоном, но с той особенной механической ровностью интонаций, которая свойственна в кино синхронистам, все внимание которых занято переводом смысла, а на эмоции и интонации сил и времени уже нет.

Из-за сопки выезжает крошечная далекая фигурка и медленно превращается во встречного всадника. Этот постарше, лицо резче, вид серьезный. Явный степной руководитель.

Поравнявшись, они обнимаются, не сходя с седел, и младший говорит радостно:

— Как я истосковался, пока тебя ждал!

А старший, улыбаясь в морщины, отвечает:

— Я считал минуты до нашей встречи!

На следующем кадре младший загоняет овец в загон и кричит во все горло:

— Вернулся мой дорогой друг! Вернулся мой дорогой друг!

Эта горячая дружба немного забавляет не успевших уснуть зрителей. Все-таки эти монголы очень наивны в своем социалистическом оптимизме. Младшие братья, чего взять.

Два наших пастуха сидят и пьют чай у костерка. Старший прихлебывает и говорит:

— Горяч, как твой поцелуй.

Младший отхлебывает и говорит:

— И жжет внутри, как твои ласки.

??? У зала исчезает как-то желание спать. Люди медленно осваиваются с услышанным. Фразы в контексте... нетрадиционны. Налицо асинхронизация видового и звукового ряда. Это... собственно... как понимать?

И вот наши двое монголов лежат рядом под одеялом. Над ними — мечтательные звезды, отражаются и мерцают в задумчивых глазах.

Познер чуть откашливается и переводит:

— Я так счастлив, что судьба подарила мне еще одну ночь с тобой.

И ответ:

— Я знаю, что это нехорошо. Даже преступно. Но ничего не могу с собой поделать...

— Иди ко мне, дорогой, иди же скорее...

Все. Зал затаил дыхание. Иногда чей-то судорожный вздох и всхлип. Неужели???!!!

— Так, — говорит Познер. — Если переводить дальше, я прошу указания. Там текст эротического характера.

— Переводи! — сдавленно командуют в темноте из президиума.

— Глубже, — с механическим бездушием робота переводит Познер. — Твой нефритовый стержень силен.

Утро, солнце, овцы, степь, двое в седлах:

— Тебе было хорошо со мной?

— Мне еще никогда не было так хорошо.

Обвал. Ужас. Сенсация. Не может быть!!! Вот это засадили братья-монголы!!! Извержение вулкана, взрыв фестиваля: полнометражный художественный фильм о гомосексуальной любви двух пастухов, коммуниста и комсомольца, в далеком монгольском скотоводческом колхозе.

Всем как по шприцу адреналина засадили. Затаили дыхание, и глаза по чайнику, ушки к макушке сползли и растопырились.

Поймите, это были те годы отсутствия секса в СССР, когда в последнем слове на суде огребающий свой срок знаменитый режиссер Параджанов саркастически произнес: «Все может простить Коммунистическая Партия, но половой член в заднем проходе — никогда!» И получил десять лет лагерей. Н-ну, мы не говорим уже, что в Средние века гомосексуалистов сажали на кол.

Уважение к меньшинствам тогда было не в моде. Тогда и большинство-то в грош не ставили. Но вообще это все — статья за мужеложество. Что делать?..

В президиуме — свист и шип, словно змеи совещаются. И вердикт шепотом: Черт их знает, этих диких пастухов... кто там с козами живет, кто с кем... Товарищи, это первый монгольский полнометражный художественный фильм на нашем фестивале. Надо поддержать. У них тоже отборочная комиссия, партком, международный отдел, братская партия. Значит, так надо, если отправили такой фильм.

А на экране:

— Эта любовь дает мне счастье и гордость! — заявляет юный пастух старшим членам своей семьи.

— Я боюсь, чтобы это не испортило тебе жизнь, — тревожится мать.

— Старший товарищ не научит его плохому — сурово возражает отец.

Черт. Мы и не знали, что в социалистической Монголии вот так относятся к гомосексуализму. Товарищи, да ведь они в него шагнули прямо из феодализма. А возможно, в развитии сюжета они будут преодолевать свое прошлое?

А-а-а! Вот и кульминация — общее собрание прорабатывает наших любовников. Народ волнуется в большой юрте, стол застелен сукном, председатель звонит в колокольчик:

— Пусть наши, так сказать, друзья объяснят коллективу свое поведение. Много лет мы боролись за социализм! (Аплодисменты.) Случались и раньше подобные факты, мы их не афишировали...

А над головой у председателя, слева и справа, укреплены к походному войлоку полога портреты товарища Сухэ-Батора и маршала Чойболсана, и выражение лиц у них странно принаряженное...

Женщина с орденом на груди сжимает в кулаке меховой малахай и выкрикивает:

— Эти моральные отщепенцы бросают вызов всем честным труженикам! — И срывает гневную овацию всей этой, так сказать, красной юрты.