Мэрилин кивнула.
— Спасибо большое, мистер…
— Том Спенсер. — Он протянул руку. — Боюсь, нам придется часто видеться.
— Я Мэрилин, это мой сын Алекс и моя сестра…
Он пожал руку Мэрилин, затем Алексу и повернулся к Лизель, которая стояла, протянув руку… Она растерялась окончательно, потому что только теперь, наконец, рассмотрела его как следует. А еще она увидела его необычные глаза, которые, казалось, имели все оттенки золотого и зеленого.
Если бы Лизель искала красоту в мужчинах… то да, она могла с полной ответственностью сказать: его глаза были поистине красивы.
— Привет, я Ли… Ли… — забормотала она.
И только Мэрилин своим смехом привела ее в чувство.
— Лизель, — наконец выговорила она, будто чихнула.
— Будь здорова, — пробормотала Мэрилин.
Том Спенсер улыбнулся и пришел на помощь, у него была обаятельная улыбка, один уголок губ приподнимался чуть выше, чем другой.
— Я так понимаю, что ваша матушка обожала «Звуки музыки»?
— Я… да… я… — Она снова начала заикаться, говоря себе твердо: «Возьми себя в руки, дура!» И ей удалось сосредоточиться на его красивом лице и произнести дальнейшее: — Откуда вы знаете? Я понимаю, что это очевидно, но не так сразу…
— Потому что с моей матушкой было то же самое.
— Вас она назвала в честь Тома Круза? — предположила Мэрилин.
Он покачал головой:
— Нет. В честь Тома Джонса, в юности она им увлекалась.
— Что ж, это не так уж необычно, — ответила Лизель, подмигивая сестре.
Том округлил глаза совсем так, как сделала Лизель, когда услышала про «Звуки музыки».
— О, мне все время напоминали об этом, — ответила Лизель. — Вы не поверите, как много шуток рождали эти «Звуки музыки».
— Очень хорошо вас понимаю.
Запищал пейджер ветеринара, и он ответил.
— Извините. Я опять кому-то понадобился. Боюсь, надо бежать.
— Я тоже буду ветеринаром, когда вырасту, — заявил Алекс, наблюдая, как Том Спенсер отъезжает на своем черном «рендровере».
— И Лизель хочет стать ветеринаром, когда вырастет, — заметила Мэрилин, улыбаясь Лизель.
— Что ты имеешь в виду, мама?
— Ничего, мой ангел, — улыбнулась Мэрилин, обнимая сына за плечи и целуя в макушку. — Давай уложим тебя и Годрича в постель?
— Ты думаешь, тете Лизель понравился ветеринар? Да?
— Нет. Он мне совсем не понравился! — ответила за сестру Лизель.
— Если у кого-то глаза делаются как блюдца, как у Тома и Джерри, не значит ли, что этот человек влюбился в кого-то?
— Очень может быть, — ответила Мэрилин, улыбаясь сестре через плечо.
Шутки о ветеринаре продолжались и за завтраком в субботу, состоявшим из сандвичей с ветчиной.
— Ты любишь Том…атный кетчуп, Лизель? — была худшей из тех, что могла сочинить Мэрилин.
— Только под большим давлением я могла бы признать, что этот вчерашний ветеринар привлекательный парень, — наконец сказала Лизель, которая все это время воздерживалась от комментариев.
— Ты имеешь в виду то давление, которое используют при глажке брюк? — Мэрилин очевидно была в шутливом настроении.
— Похоже, — сказала Лизель и на этот раз улыбнулась.
— Если уж зашла речь о брюках, нам нужно поговорить с нашими девушками. Мне не нравится, что они недолюбливают друг друга.
— Я согласна.
— Поэтому ты поговори с Касей, а я поболтаю с Лоррейн.
— Согласна.
* * *
Лизель прижала Касю к стенке, когда та готовила завтрак.
— Я бы хотела, чтобы вы с Лоррейн были более дружелюбны, — сказала она.
Кася в ответ состроила насмешливую гримасу, но промолчала.
— Почему вы не можете общаться нормально?
— Мы слишком разные.
— Но ведь это неплохо. И может быть, даже хорошо.
— Она помешана на чистоте, вы сами видите. Она сводит меня с ума своей постоянной тряпкой в руках и полировкой и всегда переделывает то, что я уже сделала. Она трет и трет одно и то же место по сто раз. И все ей мало! И так же со мной, все, что я делаю, все для нее плохо. Кончится тем, что она сведет меня с ума. Это несправедливо.
— Да. Я согласна, временами она перебирает…
— Что значит — перебирает?
— Ну… слишком настойчиво что-то делает. Ей нравится, когда все совершенно, что само по себе хорошо, но Лоррейн снова и снова все поправляет, чтобы убедиться в этом.
Кася кивнула:
— Это правда. Вы правы. Она старается вести себя так, как со старой миссис Гамильтон, но это неправильно. Я никогда не говорила плохо об умерших людях, но это хорошо, что миссис Гамильтон больше нет здесь. Она была, можно сказать, «железная леди». Ваша миссис Гамильтон гораздо лучше. Гораздо справедливее. И ей нравится моя работа. Она не говорит, что я должна работать лучше, потому что я и без этого делаю все с полной отдачей.
— Мы знаем, как хорошо вы работаете, Кася, — искренне сказала Лизель. — Мы очень довольны вашей работой.
На какой-то момент тень беспокойства снова набежала на лицо Каси, но затем Лизель разглядела ранимость под этой маской, и Кася показалась такой беззащитной, что она чуть не заплакала.
— Яи вправду вам нравлюсь?
— Конечно, мы очень довольны вами. Мы считаем, что вы настоящее сокровище. И мы не мыслим себе жизни без вас. Вы так хорошо работаете, что мы хотим попросить вас приходить и помогать за обедом.
— Правда?
Лизель кивнула. Она не обманывала. Она обсуждала подобную возможность с Мэрилин. И хотя на это требовались дополнительные деньги, они считали, чте найдут выход.
— Что вы об этом думаете? — спросила она. — Вы бы смогли?
— У меня есть работа по вечерам, но она меня не устраивает. Хозяин бара мне не нравится. Очень злой. Просто дьявол.
— Так что же тогда? Позвоните этому дьяволу и скажите, что увольняетесь.
— Вы думаете? Вы действительно хотите, чтобы я работала и по вечерам?
Лизель кивнула.
— Но только пообещайте, что вы будете снисходительны к Лоррейн, хорошо?
— Хорошо. Если вы дадите обещание останавливать Лоррейн, когда она станет приставать ко мне со своей манией порядка.
Лизель кивнула и пожала Касе руку.
— Договорились, — сказала она.
— Договорились, — повторила Кася, пожимая руку Лизель.
Завтрак был так же многолюден, как и обед. Эрик сообщил, что опять болен. Поэтому Лизель занялась беконом и сосисками, пока Мэрилин, стараясь заменить Эрика, готовила его необыкновенную яичницу-болтунью. Лоррейн занималась чаем и кофе и резала фасоль и помидоры, а Кася — ее настроение испортилось из-за отсутствия Эркка — что-то недовольно бормотала по-польски и угрюмо резала два длинных батона хлеба, чтобы приготовить тосты. Она сердито всаживала нож в золотое корнуоллское масло и резала его на кусочки.