Людмила крепко обхватила его за шею:
— Ну, вот теперь ты никакой ни командарм, теперь ты весь мой!
— Твой, твой! Чей же еще?
— Как «чей»? Своей любимой армии, своего любимого Павлова, своего любимого Тимошенко!
— Ну, уж ты и насчитала мне любимчиков!
— Саш, ты мне честно скажи, война все-таки будет или нет?
— Будет.
— Когда?
— Видишь ли, в Минске и Москве считают, что не раньше следующего лета. Пока Гитлер не разделается с Англией, войны на два фронта он не начнет.
— А ты как считаешь?
— А я думаю, что война начнется нынешним летом.
— Гитлер так быстро успеет справиться с Англией?
— Англию он уже поставил на колени. Запер на острове на несколько лет. У него после Дюнкерка руки фактически развязаны.
— И ты думаешь, теперь он на нас нападет?
— Я не думаю, я нутром это чувствую… Недаром у меня бабка духом видела.
— Как это — духом?
— Ну, интуиция у нее была невероятная. Ведуньей ее звали и всей деревней за советами к ней бегали.
— Так ты у меня, значит, ведун?
— Ведун. Да еще подкрепленный разведданными. Немцы стянули к Бугу серьезные силы. Больше, чем у меня, в несколько раз. Из них можно три таких армии нарезать, как моя. И называется она тоже четвертой армией. И командует ею генерал фон Клюге.
Официально говорят, что они пришли сюда на отдых после боев во Франции и в Нормандии. Но для полноценного отдыха они прихватили с собой все танки и тяжелую артиллерию, а заодно и целую армаду самолетов. Не получается, видишь ли, у них без такой техники позагорать как следует.
— А что, в Минске об этом не знают?
— Знают. Еще лучше, чем я, знают. И в Москве знают, но надеются, что Гитлер разумный человек и понимает, что кратчайшая прямая между двумя точками, между Варшавой и Москвой, не самый простой путь к цели. Надеются, что он пойдет туда не по Варшавско-минскому шоссе, а в обход сосредоточенных там войск — через Украину. Верят, что, пока Англия не капитулирует, он вообще никуда не сунется. Главное — не спровоцировать Гитлера и всячески убеждать его, что мы мирные люди и наш бронепоезд стоит на запасном пути. А выводить-то его с запасного пути уже давно пора! А мы немцам нашу миролюбивую спину подставляем — мол, не подумайте плохого, мы тут только казарменный фонд обновляем, крыши починяем, сортиры роем… Нет, конечно, мы укрепления строим, и доты и все такое. Но мне не дают даже одну дивизию развернуть! Из Минска кулаком грозят — попробуй только. Мол, немцев не дразнить, так Москва велела. А им из погреба виднее. Вот и ждем мы удара — руки в карманах и спиной к противнику.
— А ты не можешь потихонечку-полегонечку, тихо-тихо поднять хотя бы одну дивизию и в поле?
— Смеешься? От немцев, может, и смогу потихонечку. А от своих? Враз настучат! И в Минск, и в Москву, и в особый отдел, и в Генштаб, и в Главпур…
— Да, — вздохнула Людмила, — это у нас могут… Ну, если ты дивизию поднять не можешь, пойду поднимать Занку. Это, пожалуй, потруднее будет!
И Людмила пошла будить младшую дочь — Сузанну.
Чтобы поднять 14-летнюю оторву, надо было бабахнуть из револьвера-пугача и крикнуть: «Рота, подъем!» Отцовское воспитание! Занка прекрасно держалась в седле, умела стрелять из нагана и винтовки, зачитывалась «Записками кавалерист-девицы».
Она спала сладким и беспробудным сном, каким спят школяры на каникулах, и Людмиле было жалко ее будить. Она полюбовалась красивым лицом дочери, отметив не без гордости: «Ну, вся в меня! От Саши только брови да уши» и достала из-под подушки пугач. Отошла в сторону и бабахнула в потолок:
— Рота, подъем!
Занка вскинулась и свесила ноги с кровати:
— Мам, ну чего так рано?
— Давай приводи себя в порядок, у нас сегодня гости.
— Кто?
— Карбышевы.
— Дядя Дима?! Здорово!
— Поможешь мне пирог испечь.
— С чем? Давай с черникой!
— Черника еще не поспела.
— Тогда с малиной. Только не с капустой!
— Умывайся! Потом разберемся.
— Я зарядку еще не делала.
Зана распахнула свое окно в крону все той же необъятной липы и включила репродуктор. Из черной «тарелки» грянул спортивный марш.
Если хочешь быть здоров,
Закаляйся!
Позабудь про докторов,
Водой холодной обливайся,
Если хочешь быть здоров!
Делал зарядку в своей комнате и генерал Коробов. Он истово работал руками и на «разрыв груди», и махи за спину, приседал, вращал торсом… А из головы не выходил вчерашний разговор с командующим авиаций округа генералом Копцом. Иван Иванович был всегда с ним на дружеской ноге и предельно откровенен. Вчера он прилетел из Минска на Кобринский аэродром проверить свою 123-ю дивизию и заглянул на ужин к Коробовым. Выпили, закусили грибочками тещиного маринада.
— Знаешь, Андреич, нервы у меня сдали! — признался Копец. — Приказал я командиру 27-го авиаполка Макарову пролететь вдоль всей границы с юга на север и посмотреть, что там у немцев делается. Сел он на По-2, взял с собой Румянцева, полкового штурмана, и полетел. Садился через каждые полста километров и писал донесение. Отсылал с пограничниками и снова в полет. Пролетел километров четыреста и к вечеру сел в Белостоке.
…Да, это было именно так. 19 июня майор Макаров поднял свой «небесный тихоход» и взял курс на север. Он несколько раз нарушал воздушную границу, углубляясь на территорию генерал-губернаторства километров на двадцать. Точь-в-точь как это делали немцы в приграничных полетах. Он вглядывался цепким взглядом в проплывающую местность. И ужасался, как ужасается врач, осматривая опасную сыпь на теле больного и ставя беспощадный диагноз: летально!
Войска, рассыпанные то здесь, то там, и в самом деле походили на серо-зеленую сыпь, проступавшую вокруг рощиц и перелесков, населенных пунктов и железных дорог. Пыльные гривы стелились за танковыми колоннами, они тоже выдвигались на исходные рубежи. Особенно много их было близ железнодорожных станций, в местах разгрузки. С высоты они походили на скопища зеленых лесных клопов. Румянцев, сидевший сзади, уже не успевал их считать, а просто на глазок определял численность машин в подобных скоплениях, полевые парки автомашин и обозных повозок…
Его интересовали в первую очередь аэродромы. Но все взлетные площадки были вне визуального наблюдения или же хорошо замаскированными. Зато артиллерия была как на ладони. Батареи стояли не в парках, как у нас, а на огневых позициях, с наведенными на восток стволами.
— Так вот, — продолжал Копец, — доложил мне Макаров в полном охренении: немцы заняли исходные позиции! Вот-вот начнется… Я велел ему немедленно пересесть на истребитель и лететь в Минск для личного доклада Павлову. И сам туда полетел. Докладывали вместе. А Павлов только усмехнулся: