— Уходи и не приходи больше, Виола, — с напускным равнодушием сказала я, хоть эти слова и обожгли губы болезненным холодом. — Мне нет дела до того, что ты думаешь и хочешь мне сказать.
Прекрасные карие глаза подруги широко распахнулись, а потом в них появились обида и боль, резанувшая меня по натянутым нервам. Ви сделала несколько судорожных вдохов и прижала руку к животу. Покачнулась.
— Ты не можешь говорить это всерьёз, Аля, — неверяще сказала она.
— Могу. Ты для меня чужая и ничего не значишь. Уходи.
Слова кололи острыми иглами. Но разве я могла поступить иначе? Как только получу Цейлах и титул, сразу же заберу её к себе. Найму лучших людей, отдам любые деньги, всё объясню. Но сейчас никто не должен понимать, насколько много она для меня значит. Иначе хуже будет ей самой.
Рахард — мой враг, и я не вправе давать ему козыри в руки. Пусть лучше считает меня тупой бесчувственной сукой. Иначе он шантажом вынудит отказаться от принадлежащего мне по праву, выкрутит руки и заставит передать Цейлах ему. Не зря же он решил на мне жениться. Хочет получить законного наследника и избавиться от меня. Этого никак нельзя допустить.
Виола всхлипнула и развернулась. Вылетела из двери и громко хлопнула ею за собой.
И только когда она вышла, я заметила следы крови на полу в том месте, где она стояла. Да что они с ней сделали? Болезненная ярость накрыла с головой, и я кинулась к двери, но поделать ничего не смогла — она была закрыта неприступным арканом. А с той стороны раздался звук падения и приглушенные голоса. Речь не разобрать, но я слышала тревогу в интонациях. Мне стало по-настоящему дурно. Что они с ней сделали? И не накажут ли её за то, что я сказала?
Нет, я поступила правильно. Если они поверят, что я не испытываю к подруге никаких чувств, то отстанут от неё. Да. Так будет лучше. А Виоле я всё объясню потом.
Короткий разговор лишил меня всех сил. Ненависть к Рахарду и его грязным методам норовила выплеснуться в простые слова проклятий. О, сколько я их знала! Но уничтожив его, я уничтожу и себя. Не смогу помочь Виоле. Не смогу снять проклятие с Цейлаха. Нужно быть терпеливой. У меня же есть план. Шикарный, продуманный, дерзкий план. Настолько смелый, что он может и сработать.
А Ви… я обязательно вытащу её из лап Рахарда Двадцатого, как только смогу.
Сев на постель, уронила лицо в ладони и постаралась успокоиться. Сходила умыться и постояла у окна. Но легче не становилось. Я сделала больно самому родному человеку. И за эту необходимость ненавидела Рахарда ещё сильнее.
Он вернулся спустя каких-то полчаса.
Распахнул дверь, зло уставился на меня. Ноздри трепетали от ярости, лицо налилось кровью, а шрам на брови, напротив, побелел.
— Когда Виола попыталась убедить меня, что я неправ в своих суждениях, я почти прислушался к её словам. Почти поверил, что в тебе есть что-то хорошее. Это было огромной ошибкой…
Слова рвались наружу, но я промолчала. Хотела сказать, что мне плевать на его мнение, но к чему выводить из себя гайрона, в чьей полной власти я нахожусь? К чему сотрясать воздух? И с чего бы он теперь так злится? С того, что рычаг давления не сработал?
— Ты… ты… — он вдохнул и резко выдохнул, а потом ушёл, так и не сказав тех оскорблений, что читались на его лице.
Когда за лазтаном закрылась тяжёлая створка двери, гайроне стало по-настоящему плохо. Она требовала догнать его и объясниться. А ещё чуяла запах крови Виолы, и от этого бесновалась ещё сильнее.
Я сжимала и разжимала кулаки. Металась по комнате в ожидании завтрашнего дня. Но была абсолютно бессильна. Если повезёт, всё решится завтра. Нужно просто немного подождать.
Когда мне принесли готовое платье, я с деланным восторгом его обняла и выставила швей из покоев с поистине гайроновской улыбкой.
Блеск!
И принялась за работу. Бракосочетание состоится рано утром, с первыми лучами солнца. Хорошо бы успеть поспать хотя бы пару часов. Закончив, растянулась на гигантской постели. К счастью, никто больше не приходил.
Уснула быстро и на удивление крепко. Разбудила меня служанка, она хотела помочь с подвенечным туалетом, но я спряталась в ванной и надела платье сама, а затем быстро поела, впихнув в себя остатки вчерашнего ужина.
Снаружи меня уже ждали. То ли телохранители, то ли конвоиры.
На Тенхир наша делегация перешла портальной аркой. Рахарда нигде не было. Это к лучшему, видеть его — выше моих сил.
В утренних сумерках у главного храма нашего мира собралась разодетая толпа. Шепотки то возникали, то утихали. Виолы среди приглашённых не оказалось, и я облегчённо выдохнула. Возможно, они действительно оставили подругу в покое.
Я шла к алтарю. Плыла по морю жадных до сплетен взглядов с высоко поднятой головой. У алтаря ждал будущий муж, одетый по-военному лаконично. Неудивительно — событие для него формальное, а не праздничное. А вот длинная коса за его спиной — лишь ещё одно публичное оскорбление в мой адрес. Нет ни одного более красноречивого способа показать отсутствие хотя бы мизерного расположения к жене, чем прийти к алтарю с косой. Продемонстрировать всему миру, что она недостойна не только любви, но и элементарного уважения.
На Рахарда Двадцатого я старалась не смотреть. Боялась сорваться и проклясть на месте. Отвернулась, изучая обстановку.
Тенхир — потрясающе красивое место. Природный храм. Плоская треугольная площадка на вершине скалы способна вместить тысячи людей, а её самый острый угол пикой нависает над морем и немного выступает над остальной частью. Никаких стен, только изящная белая ротонда и изысканной работы алтарь внутри неё. Всё открыто, воздушно и светло.
Я подошла и остановилась рядом с королём Аберрии. Посмотрела в ярко-синие глаза гайрона и неожиданно даже для себя улыбнулась. Естественно, на мою улыбку он не ответил, смерил раздражённым презрительным взором и хмыкнул, мазнув взглядом по глухому ярко-синему платью.
Вот не зря я терпеть не могла свадьбы и всё с ними связанное.
Жрец воздел руки к расцвеченному всеми оттенками розового рассветному небу и воззвал:
— Хаинко, будь нам свидетелем! Рахард Двадцатый, желаешь ли ты стать супругом Аливетты Цилаф, своей лазтаны по праву обряда и традиции гайронов?
— Да, ваша святость.
— Аливетта Цилаф, желаешь ли ты стать супругой Рахарда Двадцатого, своего лазтана по праву обряда и традиции гайронов?
— Нет, ваша святость, не желаю! — громко ответила я, и мои слова грянули громом в замершей от шока толпе. Лицо Рахарда вытянулось от удивления. — Напротив, перед богами, гайронами и людьми я пришла сюда, чтобы выдвинуть три требования и одно обвинение.
— И какие же это требования? — изумлённо спросил сбитый с толку жрец.
— Первое. Я требую, чтобы король Аберрии Рахард Двадцатый признал меня, совершеннолетнюю и единственную из рода Цилаф, гварцегиней и сюзереном Ирла Цейлах, принадлежащего мне по закону, праву рождения и праву крови. Я — единственная законная наследница рода Цилаф и не совершала преступлений перед короной! Это корона забрала у моей семьи все богатства, а меня засунула в нищенский приют, где я годами жила впроголодь. Второе. Я требую, чтобы имена моих родственников вписали обратно в книгу родов Аберрии, откуда их вычеркнули как изменников, хотя родину они не предавали, а всего лишь хотели избавиться от Рахарда Безумного, чьё правление едва не обернулось для Аберрии катастрофой. И третье. Я требую, чтобы для меня открыли проход на Тропу Очищения, потому что мне претит быть лазтаной короля Аберрии. Я скорее умру, чем разделю с ним жизнь.
Синие глаза короля метали молнии и обещали страшные кары.
— Для разрыва связи должна быть веская причина, зайта Цилаф, — неуверенно ответил жрец.
— Она у меня есть. И эта причина — нарушение гайроньих традиций и законов. Рахард Двадцатый был груб со мной в сакральную ночь, унизил и оскорбил меня, не предложил брака по её завершению и держал взаперти, хотя я ни в чём перед ним не провинилась. Для задержания или лишения свободы особы гварцегских кровей у него должно было быть основание. Но его не было. Король Аберрии незаконно похитил меня из Нинарской Академии, нарушил все мыслимые приличия и традиции… и я скорее погибну на Тропе Очищения, чем останусь его лазтаной, ваша святость.