– Образец два-четыре-шесть-восемь, подойдите к стене, расставьте ноги и поднимите руки.
Эли послушно встал под поток теплой мыльной пены, что смывала остатки защитной пленки, потом вяло поплескался под дезинфицирующим и питательным раствором и, наконец, замер ломкой абстракцией неизвестного скульптора под струями антисептика.
Джошуа выключил громкую связь.
– Что же ты, мальчик, – вкладывал он эмоции в глухой микрофон, – совсем поник?
Он пробежался по отчету утреннего осмотра. Адреналин выше нормы, серотонин понижен, кортикотропин зашкаливает.
– Придется пересмотреть сетку стабилизатора. Что же тебя гложет?.. Образец два-четыре-шесть-восемь, пройдите к считывающему устройству блока А, – снова щелкнув тумблером микрофона, равнодушным механическим голосом приказал Джошуа.
Пока Эли завтракает, у него будет время сходить в фармакологический отдел и составить новую гормональную корреляцию. Джошуа рывком стянул защитный костюм и маску, отправил их в урну и, кряхтя, зацепил одну бахилу, когда мимо него пронеслась экстренная служба и Клер с перевернуто-белым лицом. Джошуа, стиснув в кулаке тонкий целлофан, проводил взглядом кортеж. Неужели? Образец Клер был самый жизнеспособный и контактный. Джошуа на ежемесячной конференции с завистью и легкой горечью смотрел, как Клер играет с образцом в шахматы, похлопывая по плечу в качестве утешения за проигрыш. Поговаривали уже о переводе Клариссы на следующий инкубационный этап.
Эли списали уже давно. Было почти сразу понятно, что образец, не способный противостоять естественному микроклимату, не способен конкурировать с остальными видами. Но действовали закон об отчетности за каждый образец и запрет на ликвидацию неудачных. Их раздавали таким, как Джошуа, так и не блеснувших гением, оставив им рутинные исследования жизнеспособности, взаимодействия, изучение динамики развития.
Джошуа поначалу с тоской взирал на это существо, уже мало похожее на человека. Деформированный, почти треугольный череп, лишенный волосяного покрова, с огромными пустыми глазами и по-змеиному закрывающимся третьим веком, острый нос, маленький рот делали его похожим на инопланетянина из детских книг. Удлиненные конечности, астеническая худоба и нечеловеческая гибкость суставов только усиливали это впечатление, а полупрозрачная тонкая кожа, которая не скрывала переплетения мышц и сосудов, первое время вызывала почти отвращение. Джошуа механически выполнял свою работу, пока однажды из-за его халатности Эли чуть не погиб. Когда Джошуа сбивал температуру, собственноручно вычищал гнойные очаги, слышал, как Эли постанывает от боли даже в анабиозе, погруженный в регенерирующий обезболивающий раствор, страх вырывал из подсознания полузабытые слова-атавизмы. «Господи Исусе…» клубилось в голове и тяжкой каплей желания невозможного, готовностью приносить обеты и нести наказания стекало в пустую грудную клетку, обжигая сердце неведомым чувством. Джошуа выцарапал Эли у смерти почти без повреждений, если не считать эту вечную ускользающую улыбку на его лице.
Погруженный в воспоминания, Джошуа очнулся только перед дверью в фармакологический отдел. Он открыл ее, и его обдало привычным запахом лекарств. Запах, который еще в детстве подцепил его и привел сначала на скамью медицинского университета, с мечтой лечить. А потом подтолкнул в жадно раскрытые двери НИКМ, которая хватала любого мало-мальски приличного врача с повышенным ай кью, обещая не имеющие аналогов исследования и имя, вбитое золотыми буквами в историю человечества.
– Джош! – Стивен суетливо, одним неловким, выдающим его неравнодушие движением сразу оправил волосы, очки и весь как будто подался вперед. – Ты не слышал, что там у Клер? Говорят, ее Рика, – Стив понизил голос, – разбила о стекло голову, – закончил он, как ребенок, до конца не верящий в происходящее.
Джошуа молча рассматривал мигающие нули на табло электронных весов. Если долго и пристально смотреть, то нули потихоньку перерождались в цифры и высвечивались каким-то тайным кодом, посланием извне. Сейчас они, нагнетая ужас, светились шестерками, но первая цифра, постепенно теряя значение, превращалась в двойку… Два-четыре-шесть-восемь… Если не признавать, если отсечь себя от реальности, то можно еще немного не впадать в болезненную панику, Рика все еще будет жива, а Клер все так же будет бесить его на ежемесячных конференциях своими успехами… Если… Пока… Пока кто-то не начнет вламываться в твой зашоренный мозг нелепыми вопросами, пустой болтовней… Что вы можете знать про образцы? Про то, что живешь изо дня в день его жизнью, знаешь его вплоть до последней клеточки, и это не фигура речи. А потом он разбивает себе голову, и все твои знания, все часы, проведенные перед камерами наблюдения, все твои научные выкладки об особенностях поведения и психики… пшик. Весь ты… потративший годы на учебу, на работу, на изучение… пшик. Неудавшийся фейерверк на празднике жизни. Что вы все можете знать об этом?
– Джош?
– Мне нужно составить новую сетку стабилизаторов для Эли. Что-то он не в духе последнее время. Я скинул тебе данные. Посмотришь?
– Конечно, сейчас нащелкаю новый рацион твоему птенчику. Поможешь?
Стивен уселся за компьютер и, пока программа грузилась и обрабатывала данные Эли, забарабанил пальцами по столешнице. Джошуа, склонившись над Стивеном, застрял взглядом на открытом участке шеи. Шея была худой, чуть отросшие волосы смешно топорщились, задевая белый воротник форменной куртки. Перед глазами замелькали обрывочные воспоминания. Тонкая астеническая худоба реального Эли как-то слилась с ночными ощущениями и вызвала вдруг тягучий протяжный отклик желания, будто тонкой нитью продернувший вдоль мошонки. Захотелось секса, жаркой тесноты чужой плоти, незатейливого облегчения, не утяжеленного мыслями, какими-то отношениями или обязательствами. «Проститутку, что ли, снять?» – подумал Джошуа и на автомате погладил привлекшую его змейку позвоночника. Стивен перестал отстукивать пальцами ритм и замер. Джошуа для пробы провел подушечкой большого пальца еще раз туда-сюда. Почему нет? Он усилил нажим, превращая случайное движение в предложение случайной близости.
– Джош?
Стивен откинулся чуть назад, взглядом, словно силками, подсекая растерянного Джоша, отъехал от стола и мягко подтолкнул Джоша в образовавшееся пространство. Джошуа с заторможенным интересом наблюдал, как тонкие пальцы споро расстегивают ремень, молнию, стягивают и потрошат белье, вытягивая наружу его член. Вот кончик языка, пробежав по красивым губам, одним быстрым ловким движением описал полукруг по краю головки. Джошуа вздрогнул всем нутром от предвкушения удовольствия. Его член, отозвавшись на ласку, тут же налился знакомым томительным жаром; пах свело напряжением, заставляя невольно подаваться вперед в извечном ритме. Его пальцы перебирали острые косточки позвонков и, на самом пике стиснув зубы, он подумал о нечеловеческой гибкости Эли.