Читать интересную книгу Рыбья кровь - Евгений Таганов

На гостином дворе за постой с кормежкой заломили плату в одну векшу или четверть дирхема за ночь с человека. Прикинув в уме, Дарник пришел к выводу, что три месяца проживания будут стоить больше, чем отдельное дворище, и в тот же день, опустошив на две трети купеческую шкатулку, купил в посаде у разорившегося лабазника три больших сарая, обнесенных покосившимся тыном.

Ватага встретила его покупку с недоумением: зачем, когда их всех наверняка приговорят по меньшей мере к изгнанию? Но юный вождь никого не слушал. Как до этого прижимисто расставался с каждой монетой, так теперь тратил их направо-налево, покупая всевозможные нужные в хозяйстве вещи. Его расчет был прост: в короткое время превратиться из бродяги-бойника в воина оседлого, чтобы князю пришлось избавлять Корояк не от пустого никчемного человека, а от крепкого хозяина, способного выставить ватагу умелых бойцов. Да и простое чутье подсказывало, что за отдельным забором он лучше сохранит свою ватагу, чем на любом гостином подворье в соседстве с чужими людьми.

Безоговорочно приняли покупку дворища лишь Черна с Зорькой. Пока мужчины еще перетаскивали с ладьи свое и купеческое имущество, они уже захватили под вожацкое жилье лучший из трех сараев и поделили его занавесками на отдельные горницы. Помимо большой кухни, способной вместить всю ватагу, и кладовой для припасов и трофейного оружия не забыли и про две спаленки. Лесная любовная вакханалия как-то изжила сама себя, и каждой из девушек хотелось уже отдельного семейного счастья. Однако Дарнику вскоре надоело запоминать, в какой именно спаленке он должен ночевать, и, прочно заняв одну из них и выбросив из нее лишние женские штучки, он предоставил наложницам самим определять, кто должен с ним проводить ночь.

В городе с его обширным посадом жили в основном ремесленники, купцы и княжеские гриди. Среди купцов выделялись богатые откупщики, имевшие поблизости от столицы собственные селища. Дарник удивлялся: как это так – иметь собственное селище с неродственными людьми? Оказалось, очень просто. Когда какое-нибудь селище два года подряд не могло выплатить князю положенные подати, он это селище отдавал на откуп тому, кто брался с тех же угодий и теми же людьми обеспечить нужный доход. Случалось даже, что иногда из отдельных селищ, где после смерти старосты между его братьями и сынами шел разлад, приходили выбранные ходоки и сами просили у князя такого хозяина.

Не меньший интерес у бежецкого отрока вызывали многочисленные рабы и бездомники. Как ни странно, пленные составляли среди рабов самую малую часть, гораздо больше было обыкновенных изгоев, тех, кто, сорвавшись со своих родовых мест, пришел в Корояк за лучшей долей и, не найдя ее, продал себя в частичное или полное рабство. Бездомники были теми, кто на что-то еще надеялся, кормясь случайной работой, а то и попрошайничеством. Немало было среди них крепких парней, мечтающих о воинской славе, но почему-то никто не спешил нанять их в качестве бойника или простого охранника.

Не сразу осознал Дарник, как ему повезло с его ватагой, ведь, будучи один, он непременно бы стал одним из таких бездомников, которые без пристойного занятия быстро утрачивали свой гонор и молодечество. Даже на городском ристалище, где в поединках мог участвовать любой желающий, и там без определенного заклада ты мог сразиться только раз, поставив на выигрыш свой меч или топор, которые, как правило, тут же переходили в руки более опытного противника.

Обилие бездомников и состоятельных бездельников вело к процветанию в столице северного княжества всевозможных азартных игр: от простого метания костей до всевозможных закладов в любых поединках. Причем на поединщиков-людей ставили достаточно мало – ведь тут мог быть тайный сговор бойцов между собой, зато на звериные травли заклады возрастали многократно. Стравливали волка с рысью, медведя с туром, но больше всего в ходу были собачьи травли. Никогда еще не приходилось Дарнику видеть таких огромных и быстрых псов, что могли в одиночку справиться с матерым волком или рысью, а втроем, вчетвером загрызть и молодого медведя.

Сам Дарник против любого игорного азарта имел стойкое противоядие – он просто не мог позволить ему завладеть собой, срабатывало его старое «я не раб этого». Так же обстояло дело и с веселыми девками, всегда готовыми разделить компанию с любым щедрым парнем. Некоторые из них даже нравились Маланкиному сыну, однако собственный любовный опыт уже успел приучить его к мысли, что любовные игрища для женщин гораздо важней, чем для мужчин, поэтому еще вопрос: кто кому здесь должен платить? Хмельные меды и заморское вино тоже не прельщали его – слишком свежа была в памяти расправа на ладье, которой поплатилась за свое пристрастие ватага хлыновцев. Сдержанность вожака заметно влияла на остальных ватажников. Те, если и поддавались соблазнам, то старались делать так, чтобы Рыбья Кровь ничего не узнал.

Шкатулка купца после недельного пребывания в Корояке окончательно опустела, и Дарник вынужден был отправиться на городское ристалище. Победив два десятка местных молодцов во всех видах поединков и изрядно пополнив ватажную казну, он дал возможность проявить себя и своим сотоварищам. С удовлетворением отмечал, как из каждых десяти закладов его поединщики выигрывали не меньше шести-семи, как в настоящего бойца превращается Меченый, как не дает никому подступиться к себе Борть, как все уверенней чувствуют себя против вооруженного противника Кривонос и Лисич, не говоря уже о необычайной бойцовой искушенности Быстряна.

Постоянные победы дарникцев на ристалище незаметно привели к дальнейшему пополнению ватаги. Семеро или восьмеро двадцатилетних парней-изгоев попросили принять их. После некоторого испытания Дарник отобрал из них пятерых и распределил по пяти парам, превратив последние в тройки.

Теперь за обеденный стол одновременно садились восемнадцать бойников, и трем девушкам справляться со своими хозяйскими обязанностями стало еще трудней. Послушав Черну и посоветовавшись с Быстряном, Дарник купил двух молодых рабынь-наложниц для Кривоноса и Лисича. Меченый с Бортем, естественно, захотели и себе того же.

– Вам, молодым, достойней найти себе наложниц не на торжище, а на ратном поле, – осадил их вожак, и тростенцы не нашлись, что ему возразить.

Это тоже было одним из открытий, сделанных Дарником в Корояке: управлять ватагой на постое сложнее, чем в боевом походе. На ладье они были в постоянном напряжении, и все требовало согласованных действий, направляемых удачливой рукой вожака. В городе чувство опасности быстро притупилось, и пришлось по-иному выстраивать отношения с оказавшимися под его началом людьми, вместо коротких приказов пускаясь в объяснения и сталкиваясь с самыми неожиданными ситуациями.

То двое новичков подерутся между собой, то городская стража приведет проигравшего десять дирхемов гребца, то из клети с купеческими товарами исчезнет без следа рулон драгоценного шелка. Во все надо было вникать, вынося свой вожацкий приговор. И делать это так, чтобы никто не заподозрил, что тебе не двадцать объявленных тобой лет, а всего пятнадцать. Здравый смысл и собственное понятие о справедливости служили ему единственным мерилом в его приговорах. Когда Дарнику говорили, что в других ватагах поступают не так, он только усмехался и коротко бросал: «Иди в другую ватагу».

Точно так же мало он считался и с порядками, царившими за оградой его дворища. Большой город, в отличие от самого захудалого селища, жил разобщенной жизнью – это Дарник заметил еще в Перегуде. Корояк же был в пять раз больше Перегуда, значит, и разобщения тут было во столько же раз больше. Иногда, правда, можно было встретить компанию из восьми – десяти парней, явно родных и двоюродных братьев, но даже они не представляли собой реальное единство – старшие заботились о младших, и чрезмерная забота не позволяла им ввязываться в безоглядные драки. Ремесленники со своими подмастерьями и учениками и купцы со своими возчиками и охранниками хорошо умели постоять за свои корыстные интересы, но на забавы ради простого молодечества способны были слабо. Вот и выходило, что с утра до вечера во всем посаде стоял бранчливый ор всех со всеми, так и не переходивший во что-то серьезное. Победителем в таких стычках считался не самый рукастый, а самый языкастый, кто мог поцветистей и позаковыристей обругать противника.

Быстрян, который раньше не раз бывал в Корояке, подтвердил наблюдение Дарника, сказав, что иногда меткое обвинение достается и самому князю, на что тот тоже не считает для себя зазорным ответить хлестким словом, а не ударом меча или кнута. Такой уж тут, в Корояке, обычай.

– У нас, в Бежети, если жена сильно ругает мужа, он не ищет более находчивых слов, а отвечает ей добрым тумаком.

– Здесь одними кулаками завоюешь только треть славы, а две трети надо добывать чем-то другим, – возразил Быстрян.