А тот, о ком столь непочтительно отозвался Михаила Илларионович, все еще откатывался по большаку к Смоленску. Следом за ним, наседая, шли летучие русские полки.
Наполеон не знал, что в этих проводах вовсе не участвуют главные русские силы. Он даже не подозревал о параллельном преследовании, предпринятом Кутузовым. Он все еще верил в свою зимовку на линии Днепра с опорой на Смоленск. Большую часть пути Наполеон шел пешком, чтобы согреться. На нем были соболья шуба, крытая зеленым бархатом, и шапка, отороченная русским соболем. За императором следовала его походная карета. На карете колыхались, пугая коней, густо навязанные спереди и сзади ржаные снопы: тоже для тепла…
Между тем из Ляхова выводили последние колонны пленных.
– Пошел, пошел! – покрикивали на них мужики-конвоиры.
В Новоспасском встретили пленных старики и бабы, к ним опасливо жались ребята.
– Мамонька, который Бонапарт?
– А шут их разберет – все бонапарты!..
Встречали пленных молча; провожая, долго глядели вслед. А пленные все шли и шли, дуя на свои сведенные стужей пальцы.
– Эх вы, выморозки!..
А какой там мороз! Настоящих морозов еще и не было.
Вернувшись после сдачи пленных, новоспасские хозяева принесли с собой маленькие ручные мельницы, брошенные неприятелем на дорогах. Мельницы долго ходили по рукам:
– М-да… штучка!
– Заморская работа!
– Мельницы, вишь, прислали, а про зерно забыли!
Посмеялись мужики от вольного сердца в полный голос и отдали мельницы ребятам.
В тот вечер Аким собрался в путь:
– Прощайте, отцы!
– Ты куда?
– С войском уйду. Земля обиду терпит. А земля наша – гордая; не простит, пока обиду ее не упокоим… Вы здесь хозяйствуйте, а я пойду!..
Не будет и Акиму покоя, пока не вздохнет всей грудью земля, пока вольно не зашумят леса.
Аким шел и думал о вольной земле, о вольных на ней людях. Должна притти такая жизнь! Не согнулся перед Бонапартом мужик, кто ж его теперь согнет?
Мечтательный мужик Аким!
Глава восьмая
Да что же творится в Ельне? И не только в городе, а по всей округе. Мало что дивизии сюда идут – целыми корпусами войско прибывает. Вся русская армия сюда шествует. Уж не главная ли война по высшим диспозициям на Ельню назначена? Вот тебе и Ельня!
Полки располагались по деревням. Солдаты сушили портянки, надевали чистые рубахи. Бабы обряжали воинство, из последнего запаса пекли пироги.
– Спасибо, бабы! Много довольны!
– Вам, сердешные, спасибо! Вы Расею вернули!..
За армией в Ельню пришло калужское ополчение и свои смоленские ополченцы.
В Новоспасское прискакал Дмитрий Николаевич и рявкнул могучим своим басом, словно у бочки днище вышиб:
– Здорово, мужики, каково воевали?
– Помаленьку, батюшка.
А Дмитрий Николаевич уже шел по амбарам, заглядывал в хлебные ямы:
– Тащи все на божий свет!
Потом созвал баб в контору:
– Ставьте, бабы, опару. Бонапарту поминальные блины печь будем, ого-го!..
Стекла в окнах конторы откликнулись дружным звоном.
– А теперь, – продолжал Дмитрий Николаевич, – вот вам главный приказ: во всех печах сухари сушить! Сухарь ныне у самою главнокомандующего – первая забота. Дальние проводы гостю готовит!..
Кроме того, приказал он немедля пригнать барский скот.
– С братцем Иваном Николаевичем после разберемся, а солдату крошево в щи сейчас надобно!.
Всех Дмитрий Николаевич растормошил и сам упарился, зато дела пошли быстрым ходом. Напоследок забежал тысячный начальник к отцу Ивану; ткнул вилкой в тарелку, хрустнул ядреным огурцом, скинул болотные сапожищи, переобулся в валенки – едва ему во всем Новоспасском по ноге нашлись.
– Ну и человек! – Восхищенно взирая на Дмитрия Николаевича, шептал отец Иван. – Воюет – словно зайцев в полях гонит. Воистину неутомимый человек!
– Чуть не забыл!.. – притопывая ногою в тесном валенке, обратился к отцу Ивану Дмитрий Николаевич: – К тебе тоже дело есть: ехать тебе в Ельню и к утру быть на месте – встречать главнокомандующего!
– Главнокомандующего?! Мне?! – отец Иван как стоял, так и сел на стоявший у стены сундук.
– И бумагу тебе от начальства вез… Да куда ж она запропастилась?.. – Дмитрий Николаевич притопнул еще раз – и был таков.
– Как же я, мать, перед фельдмаршалом предстану? – горестно вопрошал с сундука отец Иван. – Ему по уставу, может, митрополита надо, и вдруг – сельский поп… Тут, мать, торжественность надобна, а какое с меня торжество? – Он посмотрел на подрясник: как назло, попадья наставила на локти разноцветных заплат. – Где, мать, от господ дареная ряска? – Отец Иван подбежал к зеркалу и вовсе пришел в смущение: – Зарос, совсем зарос, сущий Вельзевул!..
Попадья рылась в сундуке и с перепугу вытаскивала вместо ряски нивесть что, совсем неподобное. «Ну как он, в самом деле, перед фельдмаршалом предстанет? Теперь уж окончательно беда, теперь не спасешься!» – и глянула на отца Ивана с робкой надеждой.
– Ты бы, может, схоронился, отец?
– Попробуй, схоронись! – Отец Иван в безнадежности бегал от сундука к зеркалу и обратно: – Да где же, мать, зеленая ряска?..
О событиях на церковном дворе уже знало все село. Вскоре пришел Илья Лукич:
– Собирайся, батюшка, мигом доставлю!
Роксана нетерпеливо играла в упряжке и косила глазом, словно спрашивала: «Попался, поп?..»
«Ох, попался! – думал отец Иван. – Хоть бы какое подобающее слово для встречи приготовить, да какие теперь словеса? Все одно – пропадать…»
Неподалеку от города Роксана нагнала гренадерский полк. Гренадеры развернулись на походе песней:
…Выходила молода,Выпускала сокола…
Есть такие песни на Руси. Ни лихолетья, ни беды над ними не властны. И живут те песни с народом, подстать народу-великану:
…Ты лети, лети, соколик,Далеко и высоко…
Сама зима той песни заслушалась. И мороз застыл как вкопанный.
На ельнинской площади с ночи стояли жители. Из деревень все прибывал и прибывал народ. На крышах, как грачи, суматошились ребята. Утренняя зорька брызнула на них первым лучом и подрумянила скрипучие снега. В Ельню вошла первая батарейная рота…
Отец Иван чаевал у штабных господ офицеров. Пил чай, а вкусу не чувствовал: «Ну-ка, встречай фельдмаршала, он те встретит!.. Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его!..»
Ноябрьский день на воробьиный шаг шагнул, а глядишь – в заполдень попал. Еще шажок шагнул – чуть в сумерках не утонул. Но с площади не только никто не ушел, а еще прибыло народу.
– Он за делами припоздал, а мы что ж – дождемся!..
Ожидаючи, гадали люди, какие фельдмаршалу положены конвои, сколько конных да пеших, да несут ли перед ним знамена и какую музыку ему серебряные трубы играют?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});