Есть ли место для нейробиологии в этой картине? Конечно. Исследования мозга служат источником ценной информации о нейронных механизмах, связанных с желанием, навязчивыми идеями и самоконтролем, — и, возможно, однажды станут более востребованными в клинической практике. Но повседневная работа по реабилитации зависимого, независимо от того, поддерживается она медикаментозно или нет, — это процесс работы с человеком, который можно описать в терминах целенаправленного намерения, личностного смысла, выбора и последствий.
Эта глава, как и предыдущая, сосредоточена на биологии мотивации. Мы задавались вопросом, могут ли наши знания о мозге найти применение в изучении рынков и в наркологических клиниках. В обоих случаях мы обнаружили, что, хотя нейробиологические исследования позволили нам многое узнать о тех мозговых механизмах, на которые опирается осуществление
выбора, использование этой информа- Самые эффективные виды по- ции в реальности весьма ограничен- мощи зависимым обращены но, поскольку, помимо уровня мозга, I не к мозгу, а к личности, существует множество других уровней
влияния на человеческое поведение. В следующей главе мы обратимся к новейшим подходам в детекции лжи, которые позволяют напрямую «допрашивать» мозг. Мы рассмотрим, насколько эта информация позволяет специалистам делать выводы о психической реакции на ложь, и обнаружим, что распознавание правдивости или нечестности не сводится к непосредственному чтению сигналов мозга.
ГЛАВА 4
ПРЕДАТЕЛЬСКИЙ МОЗГ
Нейронаука и обман
В июне 2008 года 24-летняя Адити Шарма была осуждена на пожизненное заключение за убийство своего бывшего бойфренда Уди- та Бхарати. Оба были студентами, изучавшими бизнес в Индийском институте современного менеджмента в Пуне — до конца 2006 года, когда Шарма бросила учебу и сбежала с другим мужчиной, таким же студентом института. Свидетели заявляли, что Шарма убедила Бхарати встретиться с ней в торговом центре, где предложила ему традиционное подношение — прасаду (пища, освященная по индуистским обычаям). Двумя днями позже Бхарати умер от отравления мышьяком. Уголовным судом Пуны Адити Шарма и ее любовник были объявлены виновными в сговоре с целью убийства студента-однокашника.
Во время судебного процесса по обвинению в убийстве Шарме пришлось пройти процедуру анализа характерных колебаний электрической активности мозга (BEOS — Brain Electrical Oscillations Signature), которую некоторые считают неврологическим детектором лжи. Этот тест основан на ЭЭГ, то есть на регистрации электрической активности мозга. Криминалисты Индии, одной из немногих, если не единственной, страны, где результаты BEOS принимают как доказательство, заявляют, что он способен определить, скрывает ли человек знание о преступлении — такое знание, которым может обладать только виновный. В ходе дознания следователи представляют обвиняемому факты, относящиеся к преступлению, например, какой тип оружия использовался или какие предметы одежды были на потерпевшем. Если обвиняемый
узнает их, то на кривой электроэнцефалограммы обнаружится характерный всплеск, называемый волной Р300. «Р» означает «положительный» {positive), а 300 — тот факт, что реакция достигает максимума в период от 300 до 500 миллисекунд после предъявления испытуемому раздражителя; это происходит до того, как человек осознает свою реакцию и, следовательно, он не может на нее повлиять[58] (1).
Чтобы подготовить Шарму к проверке на BEOS, на нее надели плотную матерчатую шапочку с 32 электродами, соединенными проводами с компьютером. Затем она с закрытыми глазами сидела одна в специальном помещении и слушала последовательность утверждений, записанных полицией. Дознаватели сказали Шарме, что она не должна отвечать вслух — ее мозг будет говорить за нее. Голос на пленке произносил фразы от первого лица, например «я купила мышьяк», «я встретила Удита в Макдоналдсе» и «я дала ему сладости, смешанные с мышьяком». Шарма настаивала на своей невиновности, но ее мозг генерировал пики Р300 в ответ на детали, касающиеся преступления. Криминалисты сочли эти результаты неоспоримым доказательством того, что она обладает приобретенными в опыте знаниями о преступлении и, следовательно, она и убила Бхарати. Судья вынес приговор о пожизненном заключении. Это было впервые в истории, когда суд вынес приговор, опираясь на доказательство вины, полученное с помощью такой новой разновидности «детектора лжи» (2).
Вынесенный Шарме приговор наделал много шума за пределами индийских криминалистических кругов. «Тот факт, что такое развитое и высокоорганизованное демократическое общество, как Индия, официально выносит человеку приговор на основании столь непроверенной технологии... поражает», — заявил Дж. Питер Розенфельд, психолог и нейробиолог из Северо-Западного университета, один из первых разработчиков детекторов лжи на основе ЭЭГ. На самом деле между
2003 годом, когда BEOS стал впервые использоваться в некоторых отделениях полиции Индии, и 2009 годом подобной проверке, помимо Шармы, были подвергнуты еще более 160 подозреваемых. Использование этого метода в ходе расследования считается законным при наличии согласия подсудимого. После дела Шармы пресса заговорила о «нейро- копах», «полиции мыслей» и «захватчиках мозга». Специалисты по всему миру были возмущены отказом Чампади Мукундана — индийского нейробиолога, разработавшего BEOS, — допустить независимых специалистов к проверке его протокола исследования и полученных данных на предмет потенциальных ошибок и упущений (3).
Некоторые официальные лица в Индии тоже были озабочены случившимся. Дирекция научной криминалистики при Министерстве внутренних дел попросила Индийский национальный институт психического здоровья и нейронауки осуществить проверку процедуры BEOS. В довершение этой истории через шесть месяцев после приговора, вынесенного Шарме в 2008 году, та же самая криминалистическая лаборатория, которая «доказала» ее вину, представила доказательства, обличавшие двух других людей в убийстве ее бывшего жениха. В апреле 2009 года Верховный суд Бомбея, взяв этот анализ за основу, пришел к заключению, что метод BEOS был «ненаучным и его использование должно быть прекращено». Об этом говорилось в постановлении суда, отпускавшего Шарму под залог в связи с существовавшей вероятностью, что улики были подброшены ей в сумочку. Ее возлюбленный, ныне ее муж, тоже был отпущен под залог (4).
Работающие по старинке детективы усомнились в том, был ли у нее вообще яд. По состоянию на конец 2012 года ее апелляция все еще ожидает решения. Участь Шармы — годами оставаться в подвешенном состоянии из-за крайне медленного индийского судопроизводства (5).
Перспектива чтения мыслей в поисках лжи привлекает всеобщее внимание. В Соединенных Штатах особые усилия к поискам эффективного детектора лжи были приложены после террористической атаки 11 сентября 2001 года, когда такие поиски продолжались уже десятилетия. Эффективный детектор лжи мог бы революционным образом изменить деятельность национальной разведывательной службы, не говоря уже о работе полиции и судопроизводстве. В силу этого гранты Министерства обороны и Службы национальной безопасности потекли рекой к университетским исследователям. И в стенах лабораторий, где все под контролем, а испытуемые полностью готовы к сотрудничеству, детекторы лжи, считывающие данные мозга, показали высокую точность — по крайней мере более высокую, чем стандартный полиграф. Стремясь заработать на том, что казалось перспективной технологией, две компании стремительно вышли на рынок с детекторами лжи на основе фМРТ, адресованными потенциально широкой клиентуре: No Lie MRI в Тарзане, Калифорния, и Cephos Corporation вблизи от Бостона. «От частных лиц до корпораций и правительства — доверие везде является важнейшей составляющей нашей способности к мирному и осмысленному сосуществованию с другими людьми, компаниями и правительствами», — говорит No Lie (6).
Но проблемы — и риски — оказались немалыми (7). Первая, самая очевидная, состояла в понимании того, можно ли в обстоятельствах реальной жизни делать выводы о лжи на основании изображений мозга. Вторая — в том, как предотвратить рутинное использование несовершенной технологии, способное повлечь за собой подозрения в отношении невиновных, как это было в случае Адити Шармы. И третья — в необходимости продумать, как суды и общество будут разбираться с угрозой праву человека на неприкосновенность частной жизни, которую приносит с собой технология доступа к нашим мыслям, чувствам и воспоминаниям. «Неприкосновенности частной жизни мозга» на самом деле ничего не грозит и, по всей вероятности, не будет грозить в ближайшем будущем. В этой главе мы как раз сконцентрируемся на проблеме научной обоснованности детекции лжи на основе нейрофизиологических данных. Но, кроме того, мы начнем рассматривать некоторые основополагающие вопросы, связанные с угрозами так называемой когнитивной свободе.