Странное состояние, Дасий. Только теперь я понимаю всю серьезность твоих предположений. За окном сеет и сеет дождь. Все такое серое, безликое, однообразное, навевающее безразличие… Мне стыдно, Дасий, что это я — создатель этой слякоти, создатель пресыщенного безумия. Я подарил белоозерцам море энергии, возможность осуществить любую прихоть… И этим самым отобрал у них СОЛНЦЕ; и что ужасней всего — мог отобрать его и у всей планеты. Я — создатель, творец пресыщенного безумия, Дасий. Сознаюсь. Если я приду к тебе в бульерную, не пускай меня… Я ее уничтожу, свою «Юлиору»… Необходимо максимально ускорить работу комиссии. Хотя мне и без выводов комиссии все ясно. «Юлиору» нужно остановить. Но нужна и официальная санкция. Заранее надо проинформировать все население, чтобы избежать возможных недоразумений, связанных, на первых порах, с энергетическим кризисом… Я знаю, что приду, приду непременно! Я уничтожу ее! Не пускай меня, Дасий!»
Писатель Алекс Рилл вернулся домой из клиники, где уже второй месяц собирал и готовил материал для нового романа.
Стоял у окна и смотрел сквозь морось на соседний дом, казавшийся размытым рисунком, поцарапанным, многократно демонстрировавшимся фильмом. Тихо. Сыро… Двадцать седьмой этаж. На улице смеркается. А где-то за необозримой дождевой толщей, позади туч солнце садится за горизонт.
Рилл достал из кармана диктофон, включил одну из бесед с профессором Григорием Завирой:
«Как я заметил, вы большую часть своего времени проводите в клинике, профессор».
«Вполне возможно. Я не подсчитывал. Но, безусловно, именно в клинике я нахожу истинное счастье».
«Скажите, сегодняшняя операция отличалась чем-то от других, проводимых ранее, или все было привычно и заранее предусмотрено?»
«А ваш будущий роман будет чем-то отличаться от предыдущих?»
«Согласен. Мой вопрос нескладен. Но вы меня поняли?»
«Пойдемте лучше выпьем боро, Алекс. И там продолжим. Я немного устал…»
Освещенные окна противоположного дома были похожи сквозь мокрое стекло и дождевые нити на разбухших оранжевых пауков. Где жена? Задержалась на работе? Ольда, кажется, сегодня в ночной смене…
«Знаете, Алекс, я немного с пренебрежением отношусь к писателям. И не скрываю этого… Они — невежды».
«Профессор, вы тоже написали две книги, и я вправе назвать вас писателем».
«Вы читали мои книги?»
«Безусловно».
«Так разве я пишу так, как пишут писатели?»
«Нет, не так…»
«Вот видите!»
«Вы пишете намного хуже. Ваши книги, к сожалению, не имеют никакой литературной ценности. Если б они принадлежали другому человеку, никто и никогда не подумал бы их чит…»
«Вы обиделись, Алекс, так как я назвал писателей невеждами. Ха-ха-ха… Ну, простите. Вы, вижу, из зубастых. Интересно, вы всю жизнь были только литератором, Алекс?»
«Вообще-то, да. Но у меня гуманитарное, медицинское и техническое образование. Три года я работал врачом в клинике Буля. Был водителем тяжелого триангуляра на строительстве. Имел три персональных выставки оригинальных декоративных работ».
«Так вы, оказывается, не только писатель. Умеете не только писать. Это похвально».
«И потому, думаю, мои произведения не пользуются большой популярностью. Чувствую, им действительно недостает профессионального уровня».
«Вы жаждете славы?»
«Нет. Просто хочется, хотя бы в чем-то, почувствовать собственное совершенство».
«Совершенна только смерть. Извините, если эти слова покажутся вам странными. Но я действительно так думаю. Особенно в последнее время. Этот дождь невольно настраивает на размышления. Совершенна только смерть. Смерть — истинное равновесие, эталон завершенности. А жизнь — всего лишь умение некоторое время поддерживать градиент смещения в свою пользу. Вы должны понять глубину этой мысли, а не воспринимать мои суждения как софистическое пустословие».
«Эта философия не для повседневного пользования».
«Да. А вам действительно не нравятся мои книги?»
«Вы продолжаете думать, что я сказал так под влиянием обиды? Нет. Мне и вправду не нравятся ваши книги».
«Почему?»
«Ничего нового…»
«Я пишу о жизни медиков… Пишу без единого слова выдумки. Но вас, безусловно, не удивишь никакой откровенностью…»
«Никого не удивите. И не нужно удивлять. Писатель должен не удивлять, а быть прекрасным кулинаром, чтобы люди, читая, не ощущали духовного голода. Писатель должен кормить… А ваши произведения — всего лишь правдивые полуфабрикаты».
«Гм… гм…»
Алекс Рилл щелкнул тумблером, выключая диктофон.
Огни окон ближайшего дома походили сквозь дождевую завесу на глаза фантастических глубоководных рыб. Припомнилась давнишняя прогулка в батискафе. Когда еще был студентом-филологом, чуть ли не каждое лето отправлялись на Канарские острова и однажды все же дотолпились до старенького, основательно потрепанного, хотя и блестевшего новой краской, батискафа, дождались очереди опуститься на морское дно… Алексу Риллу почему-то запомнились больше всего глаза глубоководных рыб.
За окном — все тот же дождь и глубокая ночь. Вечерний ультрамарин давно сменился чернотой беспросветности.
Где жена? Задержалась на работе? Вполне вероятно…
«Зачем я пришел домой так рано? А может, случилось что? У нее на каждом шагу случайности… Она решительна до безумия, готова сама очутиться в реакторе, только бы настоять на своем. Однажды лежала даже в больнице профессора Леонтьева с сильными ожогами. Сколько тогда пережито! Она могла погибнуть. Но посчастливилось… Роман «Статус-кво», собственно, об этом — о химиках, о жене, о постоянной опасности, на которую обречены настоящие творцы, искатели нового… Где она сейчас? Может, она теперь всегда приходит так поздно? Или я сегодня вернулся слишком рано?»
Жена не раз упрекала его в вечной занятости — «твое появление дома, как праздник для семьи». Он обижался на ее замечания: «Я работаю».
Алекс Рилл, стоя у окна, представлял, как жена возвращается с работы, с противоположного конца города.
Нужно перейти магистраль. Это безопасно — обычный подземный переход… Потом — двадцать третий маршрут геликотрема… При дожде ступеньки и поручни капсулы мокрые… Могла поскользнуться…
Она так неосторожна. Каждую минуту думает о работе. А потом ей нужно выйти на пневмомагистраль. От остановки геликотрема идти воздушным виадуком… Рассказывали — неделю назад на том виадуке произошел несчастный случай. И все из-за дурацкого дождя… Поговаривают, все дело в «Юлиоре». Вполне возможно.
Вдруг засветился экран видеофона, на нем всплыло лицо незнакомого мужчины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});