Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полукровка, в принципе, не верил, что господин сейчас вдруг возьмет и выпьет кровь — сколько раз он отказывался, сколько раз его просто рвало после этого — не сосчитать. Но впервые господин сам попросил крови, поэтому Веце очень надеялся, что хоть раз у хозяина получиться поесть.
Степан встретил вернувшегося Веце тяжелым взглядом. Нога онемела от яда монстров, но это пока совсем не волновало вампира. Граф нерешительно принял бокал из рук слуги и долго вглядывался в свое отражение. Кроваво-красное.
Вампир. Теперь он монстр, самый настоящий. Что ж, давно пора это признать. От правды ему все равно не убежать.
Степан не был готов убивать ради того, чтобы у него появился шанс на вторую жизнь, но теперь, волею судьбы, обречен на это. Сколько раз еще его руки окропятся кровью?
Он не знал и знать не хотел.
Каждый шаг — это выбор. А он должен идти уверенно и ни в чем не сомневаться.
Степан медленно отпил из бокала. Запах все так же отдавал смрадом, тот же мерзкий привкус на языке, все так же горло сжимается в спазме, а в легких спирает воздух. Даже один глоток приносил невероятную боль.
— Вы теперь можете пить кровь? — удивился Веце. Вампир снова бросил взгляд на свое отражение. Действительно монстр.
— Что ты, я теперь и убить могу. — мрачно усмехнулся Степан, выпив бокал залпом. Он никогда бы не подумал, что опробует шоковую терапию. Не такой ценой.
Глава 16, про тех, кому ни разу не везло
— Разве так и не должно было быть с самого начала? — недоуменно вырвалось у Веце, граф пожал плечами и поджал губы, продолжив сверлить пустым взглядом бокал.
Полукровка с четырех чел рос в поместье вампиров и он хорошо понимал их природу. Это трудно объяснить в двух словах, но господин на данный момент является очень отстающим в развитии вампиром.
Конечно, раса кровососов в некотором роде уникальна, но если отбросить эту их особенность, то они простые как пять копеек. Совсем не такие величественные, вовсе не грозные.
Вампиры были… мрачными.
Как мать, что убьет, чтобы защитить свое дитя, так и они на протяжении столетий просто следовали инстинкту “выжить”, инстинкту “защитить”. Никто из них уже давно не задавался вопросом, хочет ли убивать и как много стоит жизнь, насколько же она ценна.
Они не думали об этом, но вина въелась в подкорку, и вампиры верили — само их существование, их жизнь — грех. Те, кто окропляет руки кровью, те, кто обрывает чужую жизнь, чтобы продолжить свою.
Возможно Степан был олицетворением всего вампирьего рода — бесконечно виноватого перед невинными, бесконечно сожалеющего о том, что произошло, но не имеющего сил ничего изменить.
Вампиры боялись забыть о своей человечности, боялись погрязнуть в этой крови, как никто другой. Вампиры не гнушались убить своих — если свой потерял свой рассудок, перестал держать себя в узде — от него избавлялись.
Старейшины, циничные бесчувственные старики, выступали примером для всего клана — их не трогала ни жизнь, ни смерть, они брали ровно столько, сколько нужно, чтобы выжить, не позволяли себе утратить контроль и следили, чтоб юнцы не натворили бед.
Вампиры жестоки. Вампиры безжалостны. Вампиры всегда голодны.
Без сомнений, каждый бы из них мог сказать, что в этом мире для них нет места. Разве те, что сеет лишь хаос и боль, имеют право на место под солнцем? Оттого возникло негласное правило — избегать света. Выходить, лишь как начинает смеркаться, чтобы не разгневать Бога тем, что такие презренные существа, как вампиры, смеют греться в солнечном свете и видеть, как прекрасен мир.
Все традиции, все устои этого мира подводили лишь к тому, что вампир не может быть один. Они должны держаться вместе, чтобы выжить.
Но многие из них уже давно утратили волю к жизни.
Быть вампиром — гнусно. Быть вампиром — больно.
Степан все еще задавался вопросом, а нужен ли ему такой второй шанс? Да и шанс ли это? Разве больше не походит на наказание?
— Я займусь документами. Не мешай. — граф встал и удалился в другую комнату. Веце недовольно цокнул, глядя вслед Степану. Странный народ, попаданцы, всё сами да сами, даже слугам приказывать не умеют.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Полукровка сел на место хозяина, закинул ногу на ногу и открыл книгу “Семь стадий развития вампира”. Надо же понять, где именно господин застрял в развитии.
Конечно, он уже читал как-то эту книгу от скуки, не сказать, что хоть что-то из нее пригодилось. Впрочем, было и то, что знал любой, кто служил вампирам хотя бы десять лет, и зачем писать в книге такие очевидные вещи?
Детеныши вампиров лет до десяти слишком хрупкие и не покидают даже пределов своей комнаты. Солнечный свет оставляет на коже ожоги и обжигает глаза, а питаться они могут только магией.
В период с десяти до двадцати юные вампиры знакомятся с миром, заводят первые привязанности, плавно переходят с магической подпитки на употребление крови. В этом же возрасте у детенышей слушается первое потрясение.
Как правило, выйдя за пределы своей комнаты, они неизбежно знакомятся с понятием смерти. Это очень болезненное воспоминание для каждого вампира, так как по природе своей, они изначально сильно чувствительны к окружающему миру и лишь со временем их сердце черствеет, а голова остывает. Детеныши вампира, как никто другой, ценят жизни и стараются помочь любому, будь то муравей или взрослый огр.
Из-за своей расовой принадлежности детеныши не могут покидать внутренней территории клана, так как за ее пределами их способен убить первый-встречный. Однако даже наблюдавшие за детенышами издали исследователи сочли, что детеныши аномально добры для тех, кто родился вампиром.
От того уже не первое столетие всех снедало непонимание — почему Бог создал их такими? И какими же были самые первые вампиры, как они жили?
Клан старался с ранних лет привить вампирам равнодушие и холодность, потому что разве может пережить юное чистое дитя то, что причинит кому-то боль? Что убьет?
Вампиров растили жестокими.
Вампиров растили хладнокровными.
Вампиров растили виноватыми.
Их растили так, чтобы они могли выжить.
— Это какое-то сумасшествие. Слишком много букв. — Веце закрыл книгу и недовольно вздохнул.
У господина Кифена было десять братьев и сестер, четверо их них не дожили до десяти, остальные — до двадцати. Не вынесли “взросления”.
Можно винить вампиров в том, что они жестоки, но и мир не был к ним ласков.
Рожденные с сердцем нараспашку, они становились бичом своего мира, злом, которого все негласно избегали. И если на протяжении столетий в ком-то видеть лишь жестокость, то однажды он непременно оправдает ваши ожидания.
Вампиры приспособились.
Вампиры перестали чувствовать что-либо кроме бесконечной усталости и жажды.
Так ли плохо быть вампиром? — разве возникнет у кого-то еще в голове этот глупый вопрос?
Но Веце все еще мечтал о несбыточном — стать как его хозяин, перестать быть грязным смеском, полукровкой. Как бы сказал его прошлый господин: ”Для каждого найдется своя яма с навозом”. Выражение не было ни красивым, ни звучным, но хорошо отражало суть: вампиров ненавидели просто за то, что они вампиры; полукровок — за то, что они полукровки; с людьми не имели дел — потому что те мало жили; с ограми — потому что они малообразованны. Каждая раса по-своему притеснялась, но никто не собирался ничего менять.
Но Веце не трогали глобальные проблемы и великое — его трогал лишь растущий бюджет. Тому, кто не раз жил впроголодь даже прислуживая у вампиров, деньги стали, пожалуй одной из главных составляющих счастья.
Полукровку не сильно заботило, как и где господин заработает, впрочем, как и любого подростка, его интересовал лишь результат. Но граф почему-то тратить этот результат никуда не спешил. Даже кровати новые не купил. Скупердяй.
Степан погряз. Погряз в бумагах. У не было ни времени, ни возможности размышлять, как же жестока судьба и как ему не повезло. Надо было просмотреть все отчеты, подписать разрешения на казнь и назначить даты судебных заседаний. А еще проверить, куда утекают и без того жиденькие налоги.