Читать интересную книгу Поп - Александр Сегень

— А мне нравится, — улыбнулась Ева. — Я уже привыкла быть Мухой. Мухи шустрые. К тому же в отличие от людей умеют летать. Вот мы лучше их, а летать не можем.

— А я говорю, нет такого православного имени Муха! — топнула ногой матушка.

64.

В казни отца Владимира в селе Знаменском действительно участвовал Луготинцев.

Поп выдал немцам трёх партизан, их арестовали и повесили на окраине села лицом к лесу. На груди висели щиты, надписи на которых составлялись в угрожающую фразу:

ПАРТИЗАНЫ! ТАК БУДЕТ С КАЖДЫМ ИЗ ВАС!

Отец Владимир старался один не ходить, и его пришлось долго выслеживать. Наконец, Луготинцев, Табак, Муркин и Клещёв поймали его. Оттащили в лес. Алексею было любопытно, все ли попы такие смелые, как их закатовский батёк Александр? Оказалось, закатовцам было чем гордиться. Знаменский поп со своим страхом справиться не сумел: его трясло, весь покрылся потом. Но пытался по началу проявить свой поповский гонор:

— Вас покарает Бог! Вас всех перевешают!

А как зачитали приговор, сила духа оставила его. Лицо перекосилось, он запричитал:

— Братцы! Так нельзя! Убийство!.. Не убивайте! Ибо сказано: «Не убий!»

— Молись, иуда! — брезгливо произнёс Сашка Табак.

— Почему иуда? Братцы! Не убивайте! Ну, прошу же вас! Я за Сталина! Я отслужу вам! Я вас буду прятать!..

— Молись, сказано! — крикнул на него Луготинцев.

— Господи... Господи... Госссподи... — только и мог пробормотать отец Владимир, пытаясь осенить себя крестным знамением, но рука тряслась и не слушалась. Патронов на него не тратили. Обошлись штыками.

Клещёв орудовал широким немецким тесаком, резал крест-накрест, а когда уходили, снял с убитого наперсный крест и всунул тому в раскрытый окровавленный рот.

— Это зачем ты сделал? — спросил его Алексей, когда они уже шли по лесу.

— А тебе что, Луготинец? Не нравится? — злобно засопел Клещёв. — Может, ты у нас в боженьку веришь? А то смотрите! Увижу на ком, что крест носит, лично кокну и тоже в рот засуну.

— Да ладно тебе! Тоже мне, основатель атеистского партизанского движения! — засмеялся Игорь Муркин.

— А у меня в семье все верующие были, — угрюмо сказал Табак.

— Мои тоже отец и мать стали в церковь ходить, — добавил Лёшка. — К попу Александру.

65.

Фёдор и Надежда Луготинцевы порадовали отца Александра — они стали ходить в храм. Правда, пока ещё не исповедовались и не причащались, а лишь ставили свечи и подавали записки о здравии и упокоении. Началось это вскоре после памятной встречи закатовского батюшки с их сыном. А вскоре и сам он, их сын, явился к отцу Александру и встал в общую очередь на исповедь...

Произошло это осенью. Хорошего в те дни было мало. Немецкое радио на русском языке вещало о том, что войска вермахта, овладев Сталинградом, Кубанью и Ставропольем, продолжают наступать по берегам Волги и предгорьям Кавказа. Комендант лагеря в Сырой низине Шмутц поставил условие: отныне узники будут получать обед только раз в неделю, а второй обед станет поступать в пользу немецких и кавказских солдат. Отец Александр горевал, но в то же время понимал: это знак того, что дела у немцев снова ухудшились...

Некоторые из кавказцев, правда, выглядели совсем не похожими на горцев. И разговаривали между собой вполне по-русски. И выяснилось: русские. Из толстовских поселений на Кавказе.

— А как же непротивление злу насилием? — со смехом спрашивал их отец Александр.

На это они застенчиво отводили глаза.

Кавказцы под руководством немцев прочесали все окрестные леса, и теперь на полуострове между Псковским озером и Чудским партизан не стало. За такой подвиг абреков с почестями тоже отправили на фронт...

66.

В разгар осени, воскресным днём, во время богослужения отец Александр вздрогнул, увидев своего личного убийцу среди пришедших к исповеди. С чем он явился на сей раз? Батюшка старался не думать о нём, исповедуя других. Наконец Алексей подошёл к разножке, на которой лежали крест и Евангелие.

— Неслучайно сегодня мы празднуем икону «Всех скорбящих радость». Вот и Алексей явился. Молодец! Твои-то родители ходят, а вот до сих пор ни разу не исповедались. А ты раньше них. Ну, с чем пришёл?

— Хочу, чтоб ты снова так меня перекрестил, как в прошлый раз, — угрюмо промолвил Луготинцев.

— Но для этого надо исповедаться. Крест на тебе есть?

— Нету.

— Ну вот. А ведь есть даже выражение: «Креста на тебе нет!» Это когда человек на всякое плохое дело способен. После исповеди возьмёшь у матушки Алевтины крестик и наденешь себе на шею. А теперь говори, какие твои были грехи с тех пор, как мы с тобой не виделись?

— Грехи.

— Так. Ну, грехи. Так какие же? Что молчишь?

— Не знаю, как сказать.

— Я помогу. Начнём с десяти заповедей. Иисус Христос прямо говорит: «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди». Итак, первая заповедь: «Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе боги иные, кроме Меня». За ней вторая: «Не сотвори себе кумира и всякого подобия, елика на небеси горе́, и елика на земли низу́, и елика в водах под землею; да не поклонишися им и не послужиши им». А ведь ты, раб Божий Алексей, забыл о Боге, поклонялся земным кумирам, Кирову, Ленину... Больше надеялся на людей, а не на Бога. Правда, с оружием в руках воевал с поработителями земли Русской — за это тебе сии грехи спишутся. Третья заповедь: «Не приемли имене Господа Бога твоего всуе». Это ты вряд ли нарушал. Четвёртая заповедь: «Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый, суббота. Господу Богу твоему». Это значит, что надо было в храм ходить, а ты только сейчас понял, что такое храм. Но и то слава Богу! Пятая заповедь гласит: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет, и да долголетен будешь на земли». Я говорил с твоими родителями, они хорошо о тебе отзываются. Только сокрушаются, что не хочешь забыть свою невесту и не ищешь другую. Но да ладно, это твоё дело. Шестая же заповедь гласит кратко: «Не убий».

При этом Алексей вздрогнул и слегка отшатнулся. Священник понял, что наступил страшный миг.

— Убивал, — тихо произнёс Алексей.

— Захватчиков, — приблизившись к нему, зашептал батюшка, — врагов России, так туда им и дорога. Благословляю тебя и впредь сражаться с ними.

— Не только, — сказал Алексей. — Участвовал в казни священника Владимира в селе Знаменском.

Отец Александр оледенел. Хотел что-либо сказать и не мог... Они так и стояли молча некоторое время оба. Первым заговорил священник:

— Я знаю, он искренне служил немцам. Но убийство остаётся убийством. Тем паче — священника. Пусть Господь рассудит.

Он хотел уж было накрыть голову грешника епитрахилью, как вдруг тот вымолвил нечто ещё более страшное:

— Я убил Таисию Медведеву.

Отец Александр запнулся, растерянно прошептал едва слышно:

— Как же это?

— Она ехала с немцами на мотоцикле. Я же говорил тебе, как возненавидел тебя. А заодно и всех, кто при тебе.

— Господи Боже, — закачался из стороны в сторону отец Александр. — Каешься ли ты?

— Не знаю... Мне жалко её.

— Да это тебя, дурака, жалко! — воскликнул отец Александр, но тотчас снова заговорил вполголоса: — Ведь ты не её убил, а себя!

— Как это?

— А так! Её душа вознеслась в рай. А твоя погибла в тот самый миг, как ты совершил злодеяние.

— Как погибла?

— Думаешь, ты живой? Да ты мертвее мёртвого! Душа твоя аду теперь приговорена. А ад — это гибель. Вечная гибель! Становись сейчас же на колени и говори: «Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!»

И Луготинцев, сам от себя не ожидая, встал на колени и повторил слово в слово:

— Всем сердцем раскаиваюсь в смертном грехе!

Батюшке было плохо. Он, не чуя рук и ног, покрыл грешника епитрахилью и с огромным усилием произнёс отпущение грехов. Перекрестил голову убийцы, покрытую епитрахилью, да так, что пальцы сильно ударяли по этой голове.

— Встань, целуй Евангелие и крест. Иди. Приходи ещё...

Шатаясь, отец Александр удалился в алтарь. Там он лёг на пол ничком и обхватил руками голову... Через некоторое время дьякон Олег робко вошёл в алтарь и перепугался, увидев батюшку в таком положении, но отец Александр сам тотчас испугался, что испугает людей, и пробормотал:

— Иди, Олежек, скажи, что я сейчас выйду. Мне уже лучше.

67.

Луготинцев не понимал, что с ним происходит. Всю душу перевернул ему поп! Всё это время, прошедшее со дня убийства Таисии Медведевой, он часто с жалостью вспоминал убитую, но теперь эта жалость вдруг запылала жгучим, нестерпимым огнём. А поп дал этой жалости имя — раскаяние. Так вот оно какое! Раньше он слышал это слово, но применял его к совсем другому. Например, когда нужно было поступить так-то и так-то, а он не сделал этого и упустил для себя какую-то выгоду или удовольствие. К примеру, ходил ловить рыбу на одно озеро, а клёв был на другом. Как же я раскаивался, что весь день дураком простоял там! Но оказывается, это было не раскаяние, а всего лишь обычная бытовая досада. Убийство неповинной Таисии теперь представлялось ему страшным сном, хотя раньше то же самое казалось справедливой реальностью. Но сон можно вычеркнуть, а то, что Таисия Медведева — молодая женщина, мать двоих детей, лежит в могиле, убитая его руками, — не вычеркнешь.