и потом только с ним.
Женщина чуть улыбнулась, ощутив тепло у сердца.
- Скажи лучше, Бени, как у тебя дела? Что произошло, пока нас не было?
- Ничего такого, Карлос, разве что продукты испортились, пришлось выкинуть.
- Опять?!
- Да, она самая… «Шпанская Гадость»… эх, только вчера их купила, вот сегодня сгнили и только черви остались. И вот теперь чем мне сегодня и дочь кормить? – с не наигранным возмущением спросила Бенита, подтаскивая коробку, на что ей донёсся ответ сверху:
- Мам, я не буду есть!
- Я тебе дам не буду! – осерчала женщина. – Совсем худущей стала!
- Ладно, Бени, я найду что-нибудь, - и полушёпотом добавил. – Могу сегодня и голодным побыть. А как на работе?
- Совсем жутко стало, - покачала головой женщина. – Сегодня на пилораму отослали конечную поставку дерева с Окситании. Говорят, что работы больше не будет, так как древесина ей самой для нужд какой-то войны нужна, и придётся обратно возвращаться бетон мешать. Но это не самое страшное. Одна женщина, я её лично не знаю, обессилила прямо у пилы и, закинув дерево на распил, сама рухнула на него.
- То есть её?
- Да, Карлос, да. Это страшно… люди из-за голода и недосыпа стали чаще умирать таким образом. А ведь у той женщины, говорят, осталось пять детей. А на той неделе, мне подруга с прошлой работы рассказала, как работник заснул на ходу и упал в бетономешалку и вместе с ним отлили плиту…
- Вот проклятье, - ужаснулся Карлос. – Давай лучше поговорим о чём-нибудь порадостнее. Кстати, что ты там тащишь? – Спросил Карлос, встав с дивана и подойдя к жене.
- Это Мария поделилась различными брошюрами, да старенькими журналами. Будет чем ещё печку разжигать.
Мужчина опустил руку и зацепился за какую-то в глянцевой обложке книжечку и вынул на свет. Тёмно-синяя обложка, а на ней светло-жёлтыми буквами написано «Астурия будет Свободна!». Ладонь разжалась, и литературное собрание лозунгов сепаратизма прошлого упало в общую коробку и снова Карлос что-то достаёт. «Республика Каталония – вот будущее нашей нации» виднеются ярко-красные буквы на жёлтом фоне довольно солидной книги, которая снова отправляется в коробку. «Мы – кастильцы и мы сражаемся за нашу демократию» - совсем вылинявшая брошюра с контурами букв тоже падает в кучу макулатуры. «Либеральный Мадрид! – даёшь свободную от Испании республику!» - написано на чёрной обложке серебристыми буквами.
- Да, действительно, - выкидывает очередную книжку мужчина, печально говоря, - это только в печь. Если бы раньше кто-то отправил всю эту пакость на огонь, может быть, всё было иначе.
- Карлос, - мягко взяла женщина за руку мужа. – Может, всё-таки спустишься? Дело-то важное.
- Понимаю, - сказав, муж поцеловал жену, томно добавив. – Я тебя очень люблю.
- Я тебя тоже.
Мужчина пошёл к стене и зашёл за шкаф, который на довольно приличном расстоянии от стены. У самой стенке, в углу и старых досок сколочена дверь, закрывающая проход в подполье. Зацепившись за занозистую древесину грубыми ладонями и отведя её в сторону, по раздвижной, заляпанной липкой грязью лестнице, давным-давно вырванной из пожарной машины, спустился Карлос на бетонированный пол.
В подвале, который совсем небольших размеров, немножко сыровато, да и лампа светит жутко тускло. Стены обиты досками и просмолены, чего удалось достигнуть, только отдав половину годового заработка. У некоторых стен своё место заняли двухметровые полочки, на которых стоят закрученные банки с маринованными овощами, доставая до самого потолка, а где-то между ними устроена из тряпок небольшая лежанка.
- А вот и ты, наконец-то, - раздался тихий сипловатый голос.
Карлос стоит у круглого столика, с двумя пластиковыми стульями, со спинками, за которым воссел среднего роста мужчина. Присаживаясь за незанятый стул, хозяин дома вспомнил, что за них отдал четверть своей зарплаты. Перед собой он видит человека с чёрной накидкой-плащом на теле, отчего его одежды нельзя различить. Грубое лицо – чуть кривоватый нос крючком, высохшие рубцовые губы, исцарапанные щёки и единственный карий глаз, чуть прикрытый длинным седым, серебристо-белым, волосом смотрит на Карлоса неприятным, пристальным промораживающим взглядом
- Да, вот и пришёл, - тяжело выдохнул Карлос. – Бенита сказала мне, что вы просили, чтобы я зашёл к вам, - сказал Карлос и посмотрел на карту Иберийского полуострова, расчерченную десятками линиями, по разные стороны которых враждующие армии и народы готовы утопить друг друга в крови, во славу независимости конечно.
- Просил, - угрюмо начал человек и достал из-под накидки бумаги, - штаб докладывает, что завтра прибудут два агента. Судя по сведениям, они войдут в город ближе к вечеру.
- А как наш дом, Юлий? – обеспокоился Карлос. – Вы обещали, что он будет под вашей защитой… я не хочу, чтобы моя жена и дочь пострадали от…
- Всенепременно, - сипло и грубо кинул мужчина, перебив Карлоса, - мои два оперативника держат ваш дом под наблюдением. Вам не о чем беспокоиться, не волнуйтесь о доме. Кстати, а как вас достались такие хоромы? Судя по городку, тут это роскошь.
- Дали за службу. Раньше, лет двадцать назад, тут жило семейство в полтора десятка человек, но их всех отправили в «искупительные игрища»[6], на арену. Они нарушили священную буллу «О непоругаемости служителей Прихода» - оскорбили культиста, который к ним завалился пьяный, а он не забыл оскорбления и…
- Понятно.
- Скажите, почему именно я? – неожиданно спросил Карлос, вспомнив, как дня четыре назад, ночью в страшную бурю, к нему постучались три человека, окутанных в чёрные плащи и попросились в дом, а потом рассказали, что они вестники Канцлера и хотели бы тут устроить оперативную базу, сказав, что когда Император овладеет этими землями, то главе семейства будут оказаны почести.
- По той же причине, по которой вам дали жильё, - просипел Юлий. – Мы порылись в архивах и отыскали вас. И отыскали инфу, что вы высказывали определённые сомнения в режиме. Мы уже как пару лет агентов сюда запустили, источники отметили вашу неоднозначную позицию. Но единственная достоверная информация, это ваше положение и место работы. Почему нет адреса?
- Тут ни у кого нет адресов… да и кому их давать? Палаткам?
- Вы Храмовый гвардеец, с пятнадцати лет отслуживши у них. В двадцать пять ушли по причине беременности жены и ваш господин вас вознаградил этим жильём, я так понимаю. Почему вы