о бунте против этого треклятого Прихода.
- И почему не стал сопротивляться?
- А ты посмотри вокруг, Сериль, и скажи мне, что ты видишь? – спросил отец и сам, не дожидаясь, дочери, сокрушённо ответил. – У них в руках всё: армия, власть, банки, люди… у них толпы фанатиков и цепных псов, все им служат. А деньги? Говорят, сокровищница их уже не вмещает скопленных богатств, а люди Прихода с сэрами-магнатами так и продолжают скупать всё самое дорогое и шикарное.
- Кто ж не хочет жить с шиком? – усмехнулась девушка.
- А как мы живём? Тётя Сара вчера похоронила мужа в коробке из картона, накрыв тряпочкой. А дед Юсуф продал от руки протез, чтобы были деньги на еду.
- Поэтому, пап, я и говорю про действие. Нас не услышат, пока мы не заявим о себе.
- Да Сериль, но как только мы откроем рот, нас заставят помолчать… дубиной или пулей, и это неважно.
Карлос, сказав, посмотрел в окно направо, а затем налево. И всё, что он видит, так это двух-трёх этажные здания, собранные из камней, кирпичей, пластика и дерева, нависающие друг над рукой пирамидальной крутизной, уходя в горы на юге и в гористые возвышения на севере, которые образовали малую долину, расчищенную и увеличенную, чтобы в ней поместились целые кварталы. Мужчина видит, как нищие выстраиваются шеренгами у дороги, прося денег, как нечистоты сливаются прямо на улицу и как мусор забивает многие дороги от главной «артерии» поселения, которое нарекли «Град». Мужчины и женщины в багряных одеждах с капюшонах, нося хоругви и знамёна на которых вышиты шесть златых ромбов, заполняют площади и улочки, неустанно читая проповеди и молитвы, отдавая людям с оружием в руках приказы о священном очищении – убиении или избиении всякого непонравившегося. Толпы других фанатиков, чтобы угодить мимо проходящим Пасторам хозяйствующей на этих землях организации – «Приходу», истязают себя ударами плетей, избивая себя до крови, и когда кто-нибудь из хозяев даёт поцеловать стопу такому безумцу, только тогда сумасшедший успокаивается и уходит.
- О, мы в нашем квартале, - обрадовалась девушка, увидев ржавый знак, на котором практически выцветшими буквами написано «Эспьерба». – Скоро будем дома!
Машина свернула с главной дороги и стала углубляться в недра центрального квартала. Кучи наваленного мусора стали только увеличиваться, хотя народ в бедственном положении старался ничего не выбрасывать просто так, а использовать по максимуму. Но сгнившие доски, ставшие рассадником плесени и гадких насекомых, обломки обрушившихся зданий, килограммы заражённых «Шпанской гадостью» продуктов – это явно никому не нужно, а поэтому оставлено вместе с другими отходами догнивать на улице.
Карлос с дочерью прикрыли носы, стараясь уберечься от жуткой вони, которая стоит не первое десятилетие над городом, пропитав его до основания, но это мало спасает.
- Па-а-ап! – отмахиваясь от налетевших воздушных гадов громогласно обратилась дочь. – А когда ты уже поставишь эти проклятые стёкла? Ну, невозможно ездить, когда тут столько мух!
Одна рука на руле, а вторая пытается отогнать назойливых насекомых, а поэтому Карлос сначала не обратил внимания на вопрос, но чуть позже всё же ответил:
- Не знаю… сейчас нет дешёвых стёкол.
- Хоть бы сетку повесил!
- Последняя ушла на окна, а та, что в продаже сильно подорожала.
Машина, минуя узкие улочки и кучи полусгнившего сора, въехала во двор, образованный скоплением бежевых двухэтажных домиков, похожих на башенки, возле которых лесом устроились одноэтажные поля трущоб, сколоченных из всего, что попадалось под руку. Машина еле как втиснулась в столь маленькие площади, едва не чей-то дом и заехала в жестяную, покрытую ржавчиной и алой краской напополам, коробку, пристроенную к одному из двухэтажных зданий, с деревянной надстройкой, которая создала третий этаж.
Карлос покинул машину, подождал, пока выйдет дочь и подошёл к воротам гаража. Два массивных жестяных куска захлопнулись и изнутри застегнулись на амбарный замок. У окон и стен мужчина проверил капканы.
- Ну что, пап, ни одна крыса тут не была?
- Нет, Сериль, всё в порядке. Иди к маме.
Девушка, выдохнула тяжко и покинула гараж через выдолбленный в стене здания проход, который вёл из гаража домой. Карлос, пару минут порывшись в инструментах на столах у самых дальних жестяных стен, тоже пошёл домой.
Как только Карлос переступил порог, он увидел, как по левую руку от него, по лестнице уже забегает на второй этаж его дочь, только пятки мелькают. Он вдохнул поглубже, и ощутил, что дома распылены сладкие запахи… то ли сахар, то ли мёд и впереди он увидел, как у самого окна, закрытого решёткой с обеих сторон, устроена на широком подоконнике его нехитрая кухня: электроплитка – единственная почерневшая спираль металла на подложке с электронной начинкой, на которой старой кастрюльке что-то варится; рядом устроенная мойка – так, наполненный водой, помещённый в подоконник, а рядом разбросаны кривые источившиеся ножи, да погнутые вилки с ложками; а над всем этим повис один, разъезжавшийся сторонами шкафчик с посудой. Дальше кухни только дверь наружу, бережно закрытая на полдесятка замков.
- Муж, иди сюда!
Карлос пошёл вперёд, завернул налево и по двум трухлявым ступеням спустился в гостиную. Домашний антураж кризисного края ничего хорошего предложить не может – выбитые полы, в которых то и дело попадаются ямы, стены, «осквернённые» сетью трещин, потолки, исчерченные линиями проводки и уставленные несколькими подпорками. У стен, лишённых окон, стоит пара диванов, шкафы, набитые всяким хламом, да маленький телевизор, который через призму помех и сбоев показывает полдесятка единственно вещающих тут каналов, а у самой лестницы устроена печка, возле которой копошится женщина.
- Да, Бенита, - ступая по голому полу, аккуратно произнёс Карлос.
Худая женщина, лет сорока, в тёмно-серой, непонятной формы кофте, в штанах, которые будто мешок, и тапочках, копошащаяся у чёрного жерла печки, встала во весь рост. Несмотря на такую причудливую одежду, она довольно обаятельна, по крайней мере, такой её видит Карлос. Смуглый цвет кожи, веснушчатые щёки, длинный каштановый волос, худые губы и светло-синие глаза, как у дочери – такой представляется на вид женщина.
Мужчина подошёл к хозяйке дома, чуть приобнял её грязными ладонями и поцеловал в щёку.
- Ну, здравствуй, любимая.
- Привет, дорогой.
- Как у тебя дела? – спросил муж, отойдя к дивану. – Что ты меня звала?
- Тебя тот… снизу ждёт. Просил, если ты придёшь, сразу тебя к нему оправить.
- Ничего страшного. Пусть ещё обождёт, я сначала с тобой поговорю