Читать интересную книгу Белый раб - Ричард Хилдрет

— Хорошее письмецо, нечего сказать! — воскликнул капитан. — А известно ли тебе, что если бы мой управляющий знал свои обязанности, он спустил бы с тебя штаны и всыпал бы тебе за труды сорок ударов плетью?

В ответ я позволил себе заметить, что всего-навсего передал послание хозяина, и несправедливо будет счесть это за провинность.

— Заткни глотку, заткни свою поганую глотку, мерзавец! — заорал он. — Я научу и тебя и твоего хозяина, как оскорблять джентльмена! Том! Подержи-ка этого проходимца, пока я выколочу пыль из его новенькой куртки!

Услышав приказание своего хозяина, верный слуга капитана Робинсона Том соскочил с лошади и схватил меня. Но так как я отчаянно сопротивлялся, да и сил у меня было больше, чем у моего противника, я справился бы с ним, если б его господин не сошёл с лошади и не поспешил ему на помощь. С ними двоими мне было уже не сладить; они повалили меня наземь и, сорвав с меня куртку, связали мне руки. Затем, снова вскочив в седло, капитан хлестал меня до тех пор, пока не порвал свою плеть. Удовлетворив свою ярость, он пришпорил коня и умчался. Том последовал за ним, даже и не подумав развязать меня. Когда они скрылись из виду, я принялся искать свою куртку и шляпу. И то и другое исчезло. Утащил ли их слуга, или хозяин — мне так и не удалось узнать. Я думаю, что взял их всё-таки слуга, потому что спустя некоторое время, в одно из воскресений, я видел, как он шёл на собрание методистов в синей куртке; я мог бы поклясться, что это была моя куртка.

Узнав о происшедшем, мой хозяин пришёл в бешенство. Первым побуждением его было вскочить на лошадь, отправиться к капитану Робинсону и потребовать у него объяснений. Но он вспомнил, что на следующий день назначено совещание окружного суда, где должны были разбираться важные для него вопросы и где он будет иметь возможность повидаться со своим поверенным и посоветоваться с ним. Подумав немного, майор решил, что вообще благоразумнее будет отложить разговор с капитаном, пока он полностью не выяснит, каково отношение закона к этому вопросу.

На следующий день мистер Торнтон взял меня с собой в город, и мы направились прямо к адвокату, которому я изложил дело во всех подробностях. После этого майор спросил, какого удовлетворения он вправе требовать согласно закону.

Адвокат ответил, что закон в этом вопросе вполне ясен и наказание, которое должен понести обидчик, несомненно удовлетворит истца.

— Нередко встречаешь людей, — заметил адвокат, — которые ничего в этом деле не смыслят и потому готовы утверждать, что в странах, где существует рабство, закон не ограждает раба от насилия со стороны свободных людей; они считают, что в рабовладельческих штатах свободный гражданин вправе, когда захочет, отстегать любого раба. Это или большое заблуждение, или преднамеренный обман. Закон подобного произвола не до-пускает, свою защиту он простирает одинаково как на свободных, так и на рабов, с этой точки зрения не делая между ними никакого различия. Если насилию подвергается свободный, он вправе предъявить к обидчику иск. Если насилию подвергся раб, иск за него предъявляем его законный покровитель и защитник — хозяин. Итак, майор Торнтон, дело совершенно ясно: вы вправе предъявить иск к капитану Робинсону, и я могу уверить вас, что решение суда будет целиком в вашу пользу… Надеюсь, вы можете доказать, что всё произошло именно так, как вы мне об этом сообщили.

— Доказать? — воскликнул мой хозяин. — Ещё бы! Да вот и сам Арчи, с которым всё это произошло.

— Да, сэр, разумеется… Но вы забыли, что показания раба против белого недействительны.

— Но тогда что проку в вашем законе? — с возмущением воскликнул майор Торнтон. — Арчи был один, когда капитан накинулся на него и избил. Не можете же вы считать его таким дураком, что он решится возвести напраслину на белого? Как, сударь? Несмотря на защиту того самого закона, который вы так высоко ставите, капитан Робинсон может избивать моих негров сколько ему заблагорассудится, и я не буду вправе требовав удовлетворения? Если так, то пошёл он к чёрту, ваш закон!

— Но поймите сами, сэр, — возразил адвокат, — поймите сами, как опасно и неудобно было бы разрешить рабам свидетельствовать против белых!

— Вы правы, — с иронической усмешкой согласился мой хозяин. — Это и в самом деле было бы весьма неудобно для кое-кого из моих знакомых. Да, весьма неудобно… Ну что же, сэр, раз закон не может дать мне удовлетворения, я сам расправлюсь с обидчиком. Я не позволю так обращаться с моими слугами. Я отхлещу хлыстом этого мерзавца Робинсона, как только он мне попадётся на глаза, и дело с концом!

С этими словами майор Торнтон поднялся и покинул кабинет адвоката. Я последовал за ним. Не успели мы сделать и нескольких шагов по улице, как моему хозяину неожиданно представился случаи осуществить свою угрозу: навстречу нам попался капитан Робинсон, у которого, по-видимому, также оказались дела в окружном суде.

Не тратя времени на разговоры, майор ударил его хлыстом. Капитан Робинсон выхватил пистолет. Мой хозяин, отбросив хлыст, тоже схватился за пистолет. Капитан выстрелил, но промахнулся. Тогда прицелился мои хозяин.

— Не стреляйте! — закричал капитан. — Я безоружен! — Майор Торнтон на мгновение заколебался и опустил пистолет.

Противники снова прицелились друг в друга и одновременно выстрелили. Капитан Робинсон упал, тяжело раненный, а выпущенная им пуля насквозь пронзила одного из присутствующих. Это был отпущенный на свободу негр — единственный человек, который сделал попытку разнять противников. Несчастный был убит наповал, а толпа в один голос решила, что «так ему и надо» и что незачем было этому проходимцу впутываться в ссору между джентльменами.

Друзья капитана Робинсона подняли его и унесли домой. Мы же с майором Торнтоном с торжеством покинули поле битвы, и тем дело кончилось. Такие происшествия случаются довольно часто, но очень редко доходят до суда. Зато победитель сразу же завоёвывает славу и всеобщее уважение.

Глава пятнадцатая

На первый взгляд, легко предположить, что, попав к такому хозяину, как майор Торнтон, мне следовало только работать и чувствовать себя счастливым.

Это предположение могло бы оказаться правильным, если бы я был лошадью или волом. Но, на моё несчастье, я был человеком, а ведь не одни только животные потребности управляют нашими действиями и не в них одних источник наших радостей и наших страданий.

Нужно признать, что рабы на плантации майора Торнтона в большинстве своём то ли от природы не обладали чрезмерной чувствительностью, то ли отупели в условиях многолетнего бесправия и гнёта и были, по-видимому, вполне удовлетворены своей участью. Таких-то именно рабов майор Торнтон и предпочитал всем остальным. В этом вопросе он вполне сходился со своими соседями: чем меньше раб развит, тем он ценнее для своего хозяина. И наоборот, раба, проявившего какие-либо особые способности, следует считать негодяем пли мошенником.

Мне не понадобилось много времени, чтобы заметить явное предпочтение, которое хозяин оказывает тупицам, и я принял все меры, чтобы подладиться под его вкус. Уже в самый короткий срок я стал его любимцем, и благосклонность майора проявилась в чрезмерной снисходительности, с которой ко мне стали относиться на плантации. Но и это не делало меня счастливым.

Человеческое счастье состоит не в самом обладании какими-то благами, а в ожидании их и в погоне за ними. Для того, кто обладает богатством, властью и славой они, сами по себе — ничто. Увлечение борьбой, стремление к намеченной цели, трудности и их преодоление — вот что даёт радость.

Моралисты, которые столько проповедовали о том, что человек должен быть доволен своим положением, обнаруживают удивительное незнание человеческой природы. Нет такого высокого положения, которое само по себе сколько-нибудь длительное время могло бы доставлять радость. И, с другой стороны, даже в самых жалких условиях, если существует хоть какая-нибудь надежда на улучшение, человек не будет чувствовать себя несчастным. Так уж создан человек, и только в этом подчас можно найти ключ к тысяче явлений в духовной жизни людей — явлений, кажущихся на первый взгляд противоречивыми и загадочными.

Хотя люди и стремятся к разным целям, всех их и направляет и поддерживает одна и та же надежда на удачу. Желания одного, удовлетворяются только возвышением над себе подобными, славой, властью, миртовым или лавровым венцом; другому достаточно подняться из жалкой бедности до более сносного существования, или, если его притязания носят иной характер, до того, чтобы стать первым человеком в своей деревне или непререкаемым оракулом в округе. Как различны все эти цели!

И однако человека влечёт к ним одна и та же сила — стремление к превосходству над обществом. Человек, которому окружающие условия дают возможность следовать своему влечению, пойти по им самим намеченному пути, независимо от того, достигнет он цели или нет, — может считать, что ему выпала на долю вся положенная смертному полнота счастья. И наоборот, тот, кого судьба, случаи или другие неблагоприятные обстоятельства вынуждают подавлять и преодолевать побуждения и порывы сердца, — какое бы положение он ни занял в обществе — это несчастный страдалец, вызывающий в нас только жалость. Для первого даже труд — наслаждение. Он подобен охотнику, которому радостей уже самый вид дичи и который поэтому не знает усталости. Желание даёт ему силы, надежда его воодушевляет. Эти восторги неведомы второму. Для него жизнь лишена цели: отдых тяготит его, а труд для него нестерпимо тяжек.