возник силуэт, который был чернее окружающей темноты.
И Маргарета закричала.
Она закричала громко, изо всех сил, несмотря на то, что Лена могла проснуться. Потому что если это был сон, Маргарета хотела как можно скорее проснуться.
11
Обнажённое женское тело, лежавшее на полу с раскинутыми в стороны руками, было видно прямо из прихожей. Сердце Бритт-Мари заколотилось в груди — ей стало ясно, что их ждёт.
Они сделали несколько шагов вглубь комнаты, тщательно выбирая, куда поставить ногу, — множество липких кровавых отпечатков чьих-то подошв окружали тело.
Фагерберг присел на корточки, и Бритт-Мари последовала его примеру. Она сделала попытку взглянуть на женщину, заставить себя зафиксировать взгляд на разбитом до синевы лице и на длинном белом предмете, который торчал у покойной изо рта. Но взгляд не слушался Бритт-Мари, он упрямо ускользал в сторону колыбельки, вручную расписанной розами, на полу перед которой валялась скомканная одежда. Взгляд стремился дальше, к маленькому столику у стены, где стоял проигрыватель и лежала пачка сигарет. Взгляд пытался уцепиться за всё, что осталось в этой комнате нормального и ещё дышало жизнью.
Бритт-Мари вновь оглядела колыбельку. Должно быть, она принадлежала девочке, которая только что осталась без матери.
— Да уж, чёрт возьми, — пробормотал Фагерберг, потирая крылья своего крупного носа, словно желал убедиться, что тот по-прежнему находится на положенном месте. — Это снова он, и говорить не о чем.
Фагерберг натянул перчатки, немного пошевелил ногу женщины, и задумчиво хмыкнул.
— Посмотрим, что скажет патологоанатом, но сдаётся мне, что она мертва уже несколько часов.
— Что у неё во рту? — Бритт-Мари удивилась, как плохо слушался её собственный голос.
Фагерберг немного помедлил с ответом.
— Мне кажется, это ёршик для унитаза. Руки, инспектор Удин. Взгляните на руки.
Бритт-Мари, превозмогая себя, взглянула на руку покойной. Из окровавленной ладони торчала шляпка гвоздя.
Спустя час на место прибыли криминалисты. Бритт-Мари с Рюбэком уже огородили место преступления и опросили соседей.
— Маргарета Ларссон, — сообщил Рюбэк, затушив брошенный на тротуар окурок. Они вышли на воздух, чтобы сделать небольшой перерыв. — Двадцать пять лет. Работала кассиршей в универмаге «Темпос». Дочери пятнадцать месяцев, зовут Лена. Сейчас она у соседей, но социальные службы уже готовы её забрать.
Бритт-Мари кивнула.
Добытая ею информация в целом соответствовала.
— Кажется, никто ничего не видел.
Рюбэк прикурил ещё сигарету.
— Как, чёрт побери, он смог проникнуть внутрь незамеченным?
— Не имею ни малейшего понятия, — отозвалась Бритт-Мари, глядя в графитово-серое небо, по которому ползли тяжёлые дождевые тучи. Несмотря на погоду, было тепло, почти душно, и прохожие на улице были одеты сплошь в футболки и джинсы.
На выходе показался Фагерберг.
— Что у вас?
— Не так уж много, — ответил Рюбэк.
Фагерберг вздохнул, поднял взгляд к небу и водрузил шляпу на голову.
— Сложно расследовать убийство, когда вокруг одни слепые, глухие или умственно отсталые, — пробормотал он.
— Что будем делать? — спросил его Рюбэк.
— Что и всегда, — бросил Фагерберг, повернулся к ним спиной и зашагал в направлении центра.
Бритт-Мари встретилась взглядом с Рюбэком.
Что и всегда.
Это означало поминутное документирование жизни жертвы за последнее время. Многочасовые беседы с друзьями и родственниками, изучение списков и выписок из регистров.
Это означало, что они будут хвататься за каждую соломинку, чтобы отыскать недостающие кусочки мозаики и выйти на след убийцы.
Однако уже на другой день стало ясно, что анализировать им практически нечего.
Было утро пятницы, времени — всего половина восьмого, но все уже были на своих местах на третьем этаже полицейского участка Эстертуны. Им нужно было составить отчёт, который Фагерберг позже собирался представить начальнику полицейского управления.
Даже зови-меня-Алисой была вызвана на работу пораньше, чтобы перепечатать текст начисто. Что было чудесно, потому что в таком случае Бритт-Мари могла не касаться этой работы.
Бьёрн вместе с Май собирались сегодня отвести Эрика в кондитерскую, что, по мнению Бритт-Мари, было просто замечательно. Ведь вместо того, чтобы напиться до полусмерти, Бьёрн станет есть булочки и пирожные.
За Эрика она почти не волновалась, во всяком случае, пока он был вместе с Май. Свекровь, возможно, не могла обеспечить удовлетворение всех его эмоциональных потребностей, но по крайней мере возвращала его в целости и сохранности, и к тому же опрятным.
Единственное, что в данный момент беспокоило Бритт-Мари, — это кашель, который вот уже несколько дней донимал Эрика. Утром, приложив ухо к его маленькой грудке, Бритт-Мари заключила, что его дыхание стало довольно шумным, и после консультации с толстым справочником фельдшера, жившим у них дома на книжной полке, впала в сложно контролируемое состояние, близкое к отчаянию.
Воспаление лёгких. Астма. Круп.
А если это что-то серьёзное?
Но когда Бритт-Мари поделилась своей тревогой с Май, та скорчила мину и ответила, что дети время от времени кашляют, а Бритт-Мари стоило бы перестать себя накручивать.
Бритт-Мари бросила взгляд на свои новые светлые туфли на сдержанной, но всё же отчётливо заметной танкетке — слишком дорогие, но она решила, что в текущей ситуации может их себе позволить. К тому же, Бритт-Мари всё ещё испытывала радость по поводу того, что может ходить на работу, одетая как любой нормальный человек, не будучи связана необходимостью носить плохо сидящую форму, пошитую по мужским меркам.
Она окинула взглядом центральную площадь, по которой неспешно прогуливались легко одетые жители Эстертуны, наслаждаясь теплом бабьего лета. Бритт-Мари глядела на место, до сей поры бывшее для неё воплощением благополучия и уверенности, а теперь ставшее гнездом беззакония и обмана. Кто угодно из этих мужчин мог оказаться убийцей — тот папа с коляской, рядом с которым шагала худая женщина в футболке без лифчика, или мужчина в выходном костюме, или