Был рождественский вечер 1942 года. Мы надеялись, что, возможно, проплывем несколько часов под водой, послушаем пластинки. На ужин тоже предполагалось что-то особенное — клубника со взбитыми сливками. Нам особенно нравилось это блюдо, и мы решили, что будем есть его только по особым случаям. В качестве сюрприза наше машинное отделение нарядило рождественскую елку с ветками и иголками из дерева и цветной бумаги. Вата была снегом, а маленькие лампочки от карманных фонарей в белых обертках успешно заменяли свечи. Я был на вахте с 8 до 12 утром и ночью, иными словами, «до полудня» и «на первой». Пока я стоял «на первой», я думал, как будут гореть огоньки на рождественской елке у нас дома, как моя семья соберется вокруг подарков с Дедом Морозом, об изображениях святых, которые ребенком я любил украшать. Но я должен был выбросить все это из головы — мысли слишком отвлекали от дела. Вокруг меня сплошная темнота и огромные волны, разбивающиеся о рубку. Все мы здесь промокли до костей, а впереди еще два часа до смены. Мы оставили бинокли в рубке, там они будут и сухие, и под рукой, если покажется что-то подозрительное. Внезапно впереди вырисовалось что-то неясное. Но тогда всегда «что-то вырисовывалось». Каждая волна была для нас «объектом впереди». На мой тревожный крик вахтенный вгляделся в том же направлении.
— Мои стекла.
— Объект впереди, — подтвердил стоявший рядом. — Становится больше!
Теперь, с биноклем, и я мог видеть достаточно четко. Американский эсминец. Срочное погружение! Сорвав наши стальные спасательные пояса, мы инстинктивно скатились в люк, вниз. В спешке я ударился об антенну «Fu. M. B.», не заботясь о ее сохранности.
Эсминец, стоявший почти над нами, должен был нас заметить. Благодарение Богу за тяжелые волны, которые делали невозможным прицельный огонь.
— Погружение!
Приказ был отдан, хотя я еще оставался на палубе. Мы привыкли так делать, несмотря на указание, что приказ нельзя отдавать, пока люк не закрыт. Но сейчас каждая секунда на счету. Вода полилась в баки, а эсминец только в тысяче ярдов от нас. Я повис в люке, но, кажется, ничто не могло заставить его закрыться. Морская волна уже начала заливаться внутрь. Соль щипала глаза, пока я пытался выяснить, что случилось.
— Закрыть клапаны! Продуть баки! Люк заело!
Голова кружилась. Неужели нам всем крышка? Почему не действует эта проклятая штука? В любой момент эсминец, оказавшийся здесь, мог протаранить нас. Очевидно, нашу подлодку засек его радар.
Наконец я высвободился из люка и снова был на мостике. Командир со мной. Никто не говорил ни слова, мы бешено старались найти причину, почему этот проклятый люк заело. И нашли! Кабель антенны попал в люк, хотя сама антенна была внизу.
Эсминец уже лежал как раз поперек нашего носа. Мы были до смешного близки к нему. Настолько близки, что могли видеть, как кто-то курит на мостике, могли слышать звуки рождественского праздника. Люди на эсминце настолько явно не заботились о своей безопасности, что мы решили не погружаться. Наша судьба была в их руках, но теперь казалось, что роли поменялись. Мы приготовились к надводной атаке.
— Аппарат номер 1 готов — огонь!
Стрелять подобным образом в разъяренном море было рискованной аферой. Вполне могло случиться, что эсминец будет как раз на вершине волны, и торпеда пройдет ниже его. Мы с нетерпением ждали. Возможно, магнитный взрыватель не сработает или торпеда потеряет свою цель. Время взрыва давно прошло. Да. Мы промахнулись.
— Аппарат номер 2 готов — огонь!
Расстояние 400 метров. Мы не можем подойти ближе: 300 метров — опасный предел. Если мы подойдем ближе, то со всей взрывчаткой, какая есть на борту. мы будем в опасности от взрывной волны собственной торпеды. Много лодок погибли именно так.
Внезапные вспышки красного, синего, желтого, зеленого… Огромный водяной смерч обрушился на нас. Через минуту или две темная тень впереди исчезла. Более того, не было ни спасательной лодки, ни плота, ни малейшего признака жизни. Корабль утонул бесследно, и было бессмысленно искать живых. Имея с ними равные шансы, мы также могли попасть на дно. В этот раз судьба решила послать их. Вот так мы и провели рождественский вечер.
Мы крейсировали еще некоторое время, патрулируя заданный район, но запасы топлива подходили к концу. Мы уже мечтали о возвращении в гавань и в воображении рисовали базу. Но надежды наши рухнули. Радист принял зашифрованное сообщение. Существуют три типа радиосообщений; код, шифр и командирский шифр. Проще говоря, кодированные сообщения расшифровываются специальным аппаратом, их докладывают командиру и вносят в вахтенный журнал обычным языком. Вахтенный журнал должен подписывать командир каждые два часа. Если в приходящем сообщении первое слово при расшифровке «шифр», остальные не могут быть расшифрованы. Для этого нужна специальная установка на аппарате, которая хранится у командира и офицера-связиста. Если же следующее слово текста «командир», то только сам командир может расшифровать его, используя для этого еще одну установку, которая хранится только у него.
Эта радиограмма пришла от командующего подводным флотом. В ней указывался курс, скорость и прочие важные вещи. В конце добавлено: «Важные танкеры. Атакуйте».
Командир обсудил положение с офицерами. У нас оставалось очень мало топлива. На самом деле его хватило бы только на возвращение в гавань и определенно недостаточно для нападения на танкер. Но когда мы послали сообщение командующему, ответ пришел через 20 минут: «Атакуй и топи. Я никогда не предаю свои лодки. Дениц».
Следовательно, надо. Возможно, к нам вышлют заправочное судно, что означает еще восемь недель в море в эту мерзкую погоду, которая и не собирается улучшаться. Наша резиновая одежда превратилась в лохмотья, износившись при постоянных тревогах. «Мы умрем от ревматизма, — говорили мы друг другу. — На нас не понадобится даже тратить бомб». Мы и на самом деле работали в этом ужасе до кровавого пота. Адмирал Дениц знал, что некоторые наши замечания иногда непечатны, но выхода все равно не было.
После получения пеленгов с других подлодок, уже бывших в контакте с конвоем, мы увидели его и атаковали. Я держу на прицеле один из самых больших кораблей. Рука на кнопке пуска. Столб пламени поднимается вслед за ужасным взрывом. Нас на мостике бросило друг на друга. Еще два корабля в фокусе.
— Огонь! Огонь!
Все было делом секунд. Нас обстреляли из пушек.
— Странно! — заметил командир.
Но тут мы поняли причину. Внезапно стало светло как днем, в небе вспыхнула осветительная ракета. Два корабля горели. Там, где другие подлодки поражали свои цели, раздавались еще взрывы. Срочное погружение! Нас видно, и в этом нет ничего удивительного при таком близком расстоянии и таком фантастически ярком свете. Множество пушек нацеливается на нас. Красные, зеленые, желтые и синие линии трассирующих пуль со свистом летят вокруг рубки. Попали и в саму лодку. Нас распластало по палубе и бросило вниз, в люк. Слава богу, стреляли слишком высоко. Мы пришли в себя только на 125 футах [40 м]. Корабль с боеприпасами взорвался, когда мы, побитые и обожженные, находились только в 500 ярдах [450 м] от него. Затем пошли глубинные бомбы, но к ним мы привыкли, да и продолжалось это всего шесть часов. Затем последовал приказ подниматься и установить контакт с конвоем. Но при всем нашем желании этого мы не могли, у нас осталось только четыре тонны топлива. Если заправочный корабль не подойдет, нам придется поставить паруса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});