Этот секс как открытое звучное расставание. Вместо искреннего и тихого «Прости» — хлёсткое, раскатистое «Прощай». Такое же безэмоциональное и холодное.
До моего слуха доносятся звуки шлепков, перебиваемые лишь нашими ненасытными, неудержимыми стонами и громкими раскатистыми звуками фейерверков, которые отчётливо слышны в приоткрытое окно.
Сложно описать то чувство, когда душа рвётся на части. Когда незримые осколки впиваются в горло, перекрывая доступ кислорода. То самое чувство, когда внутри, кроме боли от осознания неизбежного, нет больше ни единого чувства. Ни светлой любви, ни яркой надежды, ни радостного ожидания, ни трепетной ласки, ни яркого вкуса…
Лишь мороз и холод. И нависшее надо мной ощущение невозместимой утраты.
Он уедет завтра. А я останусь здесь. В его прошлом.
И между нами всё закончится сразу же, как только я покину смятую постель. Потому что место в своём будущем искать для меня он отказался уже сейчас.
Чувственность захлестывает меня с головой. Волны экстаза, которые омывают моё тело, сродни сладкой истоме. Но их обезболивающее действие заканчивается быстро. Слишком быстро.
И внутри снова всё рвётся на части…
Чувствую нежеланную лёгкость. Да, нежеланную, но неминуемую. И поднимаюсь следом, со слезами на глазах натягивая бельё на бедра.
Рядом со мной раздаётся чуть охрипший, глубокий, бархатный и любимый голос:
— Сам не смогу отвезти. Такси тебе вызову.
Одним резким движением незаметно стираю со щеки влажную дорожку и уверенно возражаю:
— Я разберусь. Не утруждайся.
Одеваюсь под тяжёлым, тёмным, прожигающим взором. Натягиваю через голову тёплое осеннее вязаное платье. И только потом чулки, аккуратно скользя пальцами по капрону. Вытаскиваю волосы из горловины и замечаю, что он не сводит пожирающего взгляда. Наблюдает, как пепельные локоны струятся по спине. Это его слабость. Он любит, когда у женщины мягкие, длинные, блестящие пряди, а особенно обожает пропускать их сквозь пальцы.
Назло ему провожу по волосам ладонью. Молчу и иду в коридор. Как можно скорее натягиваю на себя сапоги из любимой бежевой кожи, цепляю шоколадного оттенка пальто и сумочку через плечо — в подъезде оденусь. Зажимаю в руке корпус телефона.
Всё. Это точно всё. Конец.
Не говоря ни слова, выхожу прочь, пытаясь выровнять дыхание.
Я даже прощального взгляда не бросила на мужчину, хоть он всё это время стоял рядом и пожирал меня глазами. Молча.
Ни одного слова. Вообще. Ни единого лишнего жеста. Как будто мы абсолютно чужие люди, а я всего этого не достойна.
Как мне теперь жить без него дальше… Не представляю. Без вариантов.
Во рту уже пресно. В душе уже пусто. В груди уже болит. И только внутренний голос, не прекращая, беззвучно кричит:
«Ну скажи мне хоть что-нибудь! Окликни!»
А вокруг тишина. Мёртвая. Безмолвная. Тяжёлая. Нерушимая. Такая, которая бьёт по напряжённым нервам наотмашь, оставляя после себя болезненные порезы. Края гниют, но на лице безразличие.
И, мне кажется, внутри что-то сломалось. Только что.
Не хочу больше ни к кому чувствовать подобных эмоций. Отныне необходимо научиться контролировать свои чувства полностью, и, если и раствориться в человеке, то только по собственному желанию, а не вот так. Вопреки всему. Когда хочется выть, как раненной собаке, от осознания, что я ему не нужна. И ему всё равно…
Глава 19
Наши дни…
Слух невольно напрягается.
Ключ проворачивается в замке.
Расправляю плечи и вскидываю голову.
Я, честно говоря, оказалась совсем не готова к его возвращению. Сижу, выпрямив спину, и не знаю, как вести себя. Сделать вид, что его нет, коротко бросив за спину, что, кроме развода, нас с ним больше ничего не ждёт. Или встретить на пороге, прожигая жёстким взглядом, а потом втянуть в разговор со спокойным пояснением своей такой очевидной позиции, что вместе нам уже всё равно не быть… Не знаю я уже.
Решаю совместить оба варианта. На негнущихся ногах иду в коридор. И наблюдаю, как за мужем громко захлопывается дверь.
— Привет, — удивительно. Такое спокойствие и равнодушие в голосе.
Он, возможно, и сам всё уже за нас решил.
— Привет. Я смотрю, у тебя всё в порядке.
— Да как сказать.
— Тебя на работе потеряли.
— На работу я отзвонился давно, дав краткие пояснения. Поэтому там проблем никаких нет.
— Ну да, это ведь самое главное. На работе нет проблем. А нам с тобой нормально поговорить и прийти к какому-то заключению, вроде как, и не обязательно было.
— Тебе всё равно до этого нет дела, — а, может, он прав?
Денис преспокойно направляется в нашу спальню. Медленно следую за ним, задерживаясь в дверях. Складываю руки на груди.
— С женщиной был? — да, бью вопросом сразу в лоб. Какой смыл увиливать? Я уже давно готова к правде.
Муж полосует меня равнодушным взглядом, безразлично бросая в ответ:
— На завод ездил.
Какая уже разница, всё равно наша семья, как склеенная чаша. Форму держит, а внутри всегда пусто.
— Я надеюсь, за вещами пришёл?
— Разумеется.
Это жестоко. На самом деле, это дикая подлость. Уйти молча, без пояснений.
Я не узнаю этого человека. Мой муж был другим. А этот чужой. Совсем посторонний. Холодный. Непробиваемый. Чёрствый и всегда подавленный. Неуверенный, вспыльчивый и нежеланный.
Я не понимаю, как так можно. Всё это… Вообще всё. Неужели это со мной он стал таким? Или это издержки его работы и личной трагедии? Той дыры, которую я так отчаянно пыталась безуспешно забить хоть чем-то?
Даже не стараясь разобраться, что творится внутри, не надеясь, что чёрный, смертоносный ураган оставит после себя хоть что-то живое, а не выжженную почву, упавшим голосом произношу:
— Надеюсь, наше с тобой решение на этот раз будет обоюдным.
— Хочу сказать тебе три вещи, Алесь, — скользит равнодушным взглядом по моему лицу. — Первое. Мы разводимся. Дальше так, как сейчас, у нас жить не получится.
Сложно сказать, что