Читать интересную книгу Шоу на крови - Анна Владимирская

Она представить себе не могла, чтобы красивая и умная Валерия не стремилась подняться по такой желанной карьерной лестнице. И никогда бы не поверила, скажи ей Аросева, что карьера ее нисколько не привлекает. Значит, Аросева — потенциальная угроза! И потому Лобоцкая стояла за углом Испанского зала с диктофоном наперевес и записывала каждое Лерино слово.

Валерия продолжала экскурсию.

— Чего же мы все-таки ждем, попадая в музей? Какие надежды возлагает наша душа на всемирные шедевры? С какими ищет встречи впервые, с какими общается по десятому разу? Писатель Федор Михайлович Достоевский говорил, что русскому человеку необходимо всемирное счастье, чтобы успокоиться. Не оспаривая великого писателя, все же хочу заметить: для счастья одним нужен покой, а другим — беспокойство. И то и другое можно найти в картинах великих художников. Дело в том, что у каждого из нас свое видение искусства. Свои шедевры, обладающие магической властью над душой. Выскажу крамольную мысль, что это не мы выбираем картины, которые наполняют нас своим светом, а они сами выбирают нас, зрителей. Они сами решают — для кого стать жизненной энергией, кого удивить или озадачить, а кого и отправить восвояси ни с чем.

Лера говорила легко, без малейших запинок. Речь ее текла плавно и красиво, она не рассказывала зазубренную экскурсию, а озвучивала свои мысли. Сделав короткую паузу, она повела притихшую группу за собой и остановилась перед портретом девочки.

— Русский художник Михаил Нестеров, увидев «Портрет инфанты Маргариты» кисти великого испанского художника Диего Веласкеса, сказал: «Эта картина отличается от других живописных полотен так же, как бриллиант чистой воды от оконных стекол. Она — истинный бриллиант живописи!» Перед вами портрет принцессы. С холста на вас строго и не по-детски серьезно смотрит своими голубыми глазами бледная девочка-инфанта. Она позирует для «портрета-знакомства». Портрет так называется потому, что поедет в далекую Вену, а там на него будет смотреть будущий жених, сын императора Священной Римской империи Фердинанда III — принц Леопольд. Уже крохой она была просватана за него, а в обязанность придворного художника Веласкеса входило писать портреты инфанты каждые несколько лет. Их отправляли в Вену, чтобы там видели, как подрастает невеста… Девочка волнуется. Понравится ли она Леопольду? Принцы, они ведь такие… Она сама точно не знает какие, но старается стоять неподвижно, чтобы получиться хорошо.

Вера Лученко с любопытством посмотрела на картину. Молодец девушка! Отлично сплетает рассказ. Экскурсанты тоже неотрывно смотрят на «Портрет инфанты Маргариты».

Лобоцкая спрятала диктофон в карман делового пиджака, достала оттуда же блокнот и ручку и стала что-то записывать. К Аросевой тихонько подошла Маргоша.

— Валерия Станиславовна! Вас прослушивает Римма Карповна, — тихонько прошелестела смотрительница Испанского зала на ухо Лере.

Аросева мгновенно покраснела. Ее не смутило тайное прослушивание, а просто стало неловко за Лобоцкую. Но на качество экскурсии это не повлияло. Она продолжила:

— Младшая дочь короля Филиппа IV была любимой моделью Диего де Сильвы Веласкеса, придворного художника испанского короля. Он писал ее портреты много раз. Ее называли «солнечным зайчиком» за удивительно светлый характер. Инфанта Маргарита появилась в королевской семье, когда все ожидали мальчика. Рождение девочки Филипп, папа-король, воспринял холодно. У него уже имелись дочери для укрепления династическими браками европейских связей и позарез нужен был сын — наследник испанской короны. Расстроившая сиятельные ожидания малышка-инфанта долгое время была лишена внимания королевской четы. А что Веласкес, спросите вы? Ему уже было за пятьдесят, он купался в лучах славы, от инфанты ему ничего не было нужно. И оказалось так, что художник стал одним из немногих придворных, которые тепло отнеслись к маленькой принцессе. Он жалел нежную и хрупкую девочку, относился к ней трепетно, по-отечески. И конечно, без устали рисовал ее. Портрет инфанты Маргариты можно смело назвать одним из шедевров Веласкеса… Если есть вопросы, я с удовольствием отвечу!

— Скажите, это та самая картина, что хранится в испанском музее «Прадо»? Мне кажется, я ее там видел, — говорит один из экскурсантов.

— Почти угадали! — Лера так радуется толковому вопросу, словно менеджер сделал ей подарок. — Портрет инфанты Маргариты предположительно, кроме миссии портрета-знакомства, является еще этюдом к другому, хранящемуся в Мадридском музее «Прадо». Там находится большой парадный портрет, где принцесса написана в полный рост в пышном наряде. Единственное важное дополнение: лицо девочки-принцессы в собрании «Прадо» писал не Веласкес, а его ученик. Вероятно, именно поэтому наша инфанта производит наиболее сильное впечатление. Ведь ее писал сам гений — Веласкес!

— Это у нее корсет? — спрашивает одна из менеджеров.

— Вы совершенно правы, — спокойно отвечает Лера, разглядывая девушку, задавшую идиотский вопрос. Она уже давно привыкла к такому обывательскому интересу. — На этом портрете, который вы сейчас видите, изображена девочка, впервые в жизни надевшая настоящее, «взрослое» платье будущей королевы — гварда-инфанту. Только сейчас мы замечаем тяжелый наряд на корсете из китового уса и с многочисленными пышными нижними юбками, до этого лицо девочки царило в портрете и захватывало все наше внимание. Наряд, наверное, не очень удобен, тяжел, но она терпит. Откуда мы это знаем? Тому, кто внимательно смотрит на холст и вглядывается в лицо ребенка, откроется еще вот какая подробность: он увидит тоненькую жилку, бьющуюся у подбородка. Видите!..

— Да, действительно! Вон она! Такая тонкая, прозрачная!

— Не прозрачная, а голубенькая!

— Вблизи какая-то мазанина. Ты стань подальше! Вот отсюда все видно…

— Прелесть какая!

— Мы никуда не торопимся, можете рассмотреть картину с разных ракурсов, — благодарно говорит группе Лера. Пусть они познакомятся сегодня по-настоящему хотя бы с одним шедевром. Не беда! Зато они придут в музей еще и еще.

Лобоцкая удовлетворенно улыбается: она набрала уже достаточно материала для взбучки.

— Неля, — распоряжается она, — как только Аросева закончит экскурсию, сразу же скажи, что я вызываю ее к себе в кабинет. Поняла?

— Все поняла, Римма Карповна! Не беспокойтесь! Все передам обязательно!

Неля Михайловна боится и уважает начальство. Особенно Римму Карповну. Всем известно, руководит музеем вовсе не директор Никита Самсоныч, а она, Лобоцкая. Горячий, хоть из себя и представительный мужчина, но он только так, видимость одна. Вроде свадебного генерала. Премии, тринадцатую зарплату и отпускные получают под недреманным оком Риммы. Кого она невзлюбит, того штрафует и вычитает. Никто и пикнуть не может… Мысли свои Юдина никому не озвучивает. А вдруг заложат, здесь никому доверять нельзя!..

Вскоре Лера идет «на ковер», и вдохновенное выражение на ее лице меркнет. Она знает, зачем ее вызывает Лобок: наверняка устроить очередной втык. Римма со своим мерзким характером найдет к чему прицепиться.

Вера Лученко задумчиво наблюдает за Лерой Аросевой. Она и сама в точности не знает зачем, но идет вслед за ней через залы, через служебную часть, где находится экскурсионно-массовый отдел, пробегает летний дворик — маленький оазис с кустом сирени, шиповником и тремя скамейками, — и наконец поднимается во флигель, где располагаются все научные сотрудники. Тут находится и кабинет замдиректора по науке. Никто эксперта Лученко не останавливает.

Аросева вошла в крохотный кабинетик со старой казенной мебелью брежневских времен, с портретом президента над столом. Дверь она прикрыла недостаточно плотно. Напротив двери в коридоре остановилась Лученко.

— Я пригласила вас, Валерия Станиславовна… — начала Лобоцкая.

«Я пригласил вас, господа, — вспомнила Вера, — чтоб сообщить вам пренеприятное известие!»

— Ваша экскурсия не выдерживает никакой критики! — по-партийному, по-старосоветски пригвоздила Римма.

— Какой критики?

— Никакой, — отчеканила Лобоцкая.

И сразу перешла к фактам. Она включила диктофон и дала подчиненной прослушать фрагмент экскурсии.

— Вот вы цитируете Достоевского. А зачем, позвольте вас спросить? Ведь вы находитесь не в русском, с позволения сказать, музее. А в собрании западных и восточных произведений. Здесь намного уместней привести высказывание какого-нибудь европейского писателя. На худой конец, китайского философа. Хотя бы взять того же Конфуция! Могли бы поискать, покопаться, порыться в древней китайской мысли, процитировать что-нибудь из его изречений!

— Я пороюсь, непременно пороюсь! Я не против Конфуция, — закивала Лера.

«Сейчас она расхохочется этой стерве прямо в лицо», — подумала Лученко. Но Валерия еще сдерживалась.