class="p1">А Хорошая очнулась, хлопнула себя по лбу и бросилась узнавать, как там, все живы? Примчалась через две минуты. Одной рукой схватилась за бок, другой за дверной косяк, еле дышала.
— Едят! — с восторженным ужасом выпалила она. — Едят! Представляете, им все нравится.
Томми выслушал это с достоинством. Они к тому времени уже все вернулись на кухню. Томми, уставившись в миску, взбивал венчиком яйцо и думал, что этот обед он не забудет никогда в жизни.
А остальные молчали как мышки, чтобы его не тревожить, и ждали, что он, наконец, скажет. Томми еще какое-то время постоял, приходя в себя, смахнул со лба испарину. Потом, ни слова не говоря, подошел к духовке и вытащил пирог. Долго в него вглядывался.
— Ну, что ж… Если еще и десерт их не прикончит, то я уже не знаю, что с ними делать…
…И уже после трудов праведных, когда Томми сварил себе эспрессо и с наслаждением откинулся на стуле, а Веро, замерев от волнения, пирог нарезала, пришла Лошадь.
Сунула в открытое окно свою нескромную морду, внимательно всех оглядела и грубовато спросила:
— Я вообще не понимаю, вы сюда в отпуск приехали?
— Ох, Лошадь! — обрадованно помахала ей Принчипесса. — А где Росомаха?
Она тогда в таз воды наливала, чтобы Буржуя простирнуть. Тот сопел, не хотел мыться, требовал кораблик. Хорошая, хлопая дверьми, все еще с тарелками бегала.
И лишь Максимильян никого вокруг не замечал, подперев голову, он недоуменно сидел за столом. Он только что поделил золотые монеты поровну и поэтому никак не мог понять, почему его стопка все равно больше всех оказалась.
— Я удрала от Росомахи, — не вдаваясь в подробности, бросила Лошадь и лизнула подоконник. — Думаю, она мне это не простит, потому даю вам на сборы десять минут и никого уговаривать не буду.
После этого Хорошая пошла Удава провожать. Парни собирались медленно, не знали, как ведра с ягодами к седлу прикрепить. Лошадь от нетерпения стала копытом бить, и Томми пришлось пойти на крайние меры: он ее завлек в сарай пирогом и, заперев дверь, замок повесил.
— Двадцать минут у нас есть, — хладнокровно предупредил он всех и, не обернувшись на рев Лошади, пошел Удаву пирог в дорогу заворачивать.
— Да не надо мне, не надо, — как мог отбивался Удав, но в душе был растроган.
— Берите-берите, — настойчиво совала пакет Хорошая. — Неприлично из гостей с пустыми руками уходить.
Все знали, что Удав за фигурой следит. И Томми как раз от души постарался — пожирнее кусок отрезал.
Но Удав сам уже не хотел ехать. Ему все понравилось, он немного переел, ему бы хорошо было полежать где-нибудь в тенечке, пока брусника в ведрах не настоится.
— Но… — развел он руками, — дела.
И уже отъехав, обернулся и бросил разомлевший взгляд на Хорошую.
— Если захочешь к нам во дворец — милости просим. У нас на кухне текучесть большая, на прошлой неделе двух поваров вздернули… А что это, кстати говоря, за вопли?
Лошадь, не сумев сбить замок, подрыла подкоп под дверью и ревела уже оттуда, грозя всем страшной местью.
Тут уже Хорошая не знала, что ответить. Она так устала, у нее плечи и руки от тарелок ныли, она предпочла бы, чтобы Удав сам что-нибудь придумал. И он не разочаровал.
— Наверное, белки… — сказал он проникновенно и посмотрел вверх…
…Проводив Удава, сами стали в дорогу собираться. Уезжали, оставляя за собой беспорядок. Веро так и не домыла четыре сковородки.
— Не буду, — шипела она. — Вон на грядках следы от ботинок, вы же не пойдете их перекапывать. Да бросьте! Росомаха в любом случае недовольна будет.
Остальные малодушно кивнули.
…Росомаха всегда со всеми расставалась плохо.
— Да пусть катится! — швырялась она, а саму трясло всю. — Предатели! Обойдусь! Незаменимых нет! Да кто она такая, возомнила о себе невесть что! Я ее через неделю и не вспомню!
А потом успокоится, обойдет два раза ресторан и опять заведется по-новому:
— Я в нее столько вложила! Она в списке двухсот самых ничтожных людей, которых я встречала!
Веро это как-то раз услышала, открыла рот и со свойственной манерой все представлять увидела, как Росомаха сидит ночью со списком и напротив пронумерованных фамилий крестики ставит. Образ был настолько впечатляющим, что потом еще недели две, заведомо выпросив на кухне у Томми зубчик чеснока, Веро шарахалась к стенке, когда Росомаха мимо проходила. И лишь однажды вскользь она спросила у Принчипессы:
— Ты думаешь, с тобой расстанутся по-другому?
— Конечно, — с уверенностью ответила Принчипесса. Но голос почему-то дрогнул.
… И когда уже все загрузились в телегу и ждали только Буржуя — он бегал с курицей прощаться — на крыльце, хлопнув дверью, показалась Туша.
Все обмерли.
Очень старательно, высунув язычок от напряжения, кошка тащила за собой большой розовый чемодан.
— Я думала, она с Росомахой, — еле вымолвила Хорошая.
— Она, наверное, вещи собирала, — пробормотала Принчипесса.
— Мы ее брать не будем! — взвилась Лошадь.
А Максимильян больше всех восхитился.
— Вы только гляньте! Гляньте, как смотрит. Аж за душу берет.
Кошачий взгляд беспокойно метался, выискивая Буржуя. Она, казалось, не замечала никого другого. В ее глазах была неподдельная тревога. Туша так искренне переживала, что больше не увидит Буржуя, что все, кто был в телеге, не сговариваясь, почувствовали некоторое неудобство, не зная, как облегчить страдания влюбленной кошки. Все, кроме Лошади: ей уже все давно откровенно надоели, и она стояла злая как черт.
А Буржуй, не подозревая о бушующих страстях, радостно примчался, с лету забрался в телегу и только тогда, заметив гнетущее молчание, удивленно обернулся. Увидел кошку, розовый чемодан и от неожиданности завалился набок.
— Ой, — сказал он, но прошло мгновение, пес поднялся и, сделав над собой усилие, честно посмотрел кошке в глаза… И вдруг неожиданно, в ответ на эту упрямую преданность, в сердце пса впервые шевельнулось что-то нежное.
— Ну уж нет, — зашипела Хорошая и свесилась с телеги, — только собако-кошачьих романов нам не хватало! Росомаха тогда точно всем голову оторвет. Кыш-кыш, Туша! Иди домой!
Глаза кошки наполнились мольбою.
— Давай, давай, иди! Хозяйку жди! — повторила Хорошая, но уже не так уверенно.
Буржуй вздохнул.
Томми в который раз перекрестился. От облегчения. У него на кошек аллергия была.
Принчипесса старалась казаться бесстрастной, но потом не утерпела, достала платок и громко высморкалась.
А Веро за последние четыре часа перемыла миллион сковородок, у нее ломило поясницу, и ей было наплевать на всех кошек в мире. Она доползла до Максимильяна, потому что рядом с ним лучше всего было, и в блаженстве