– Казел! Кабель! Сукин сын! Да как ты смеешь так говорить! Сволочь!
И вдруг, неожиданно, на меня сзади, будто удавку накидывают. Оставляют без движения. Останавливают.
– Пусти! Пусти!
Брызгаю слюной, кричу, выворачиваюсь из захвата.
– Боже, да что с тобой происходит, Марина! – грохочет надо мной голос отца.
У меня от его тона кровь в жилах леденеет и весь пыл сходит на нет. Обмякаю в его руках и неожиданно для себя надрывно всхлипываю со словами:
– Он меня обозвал, пап.
Неконтролируемые слезы горячими потоками хлынули из глаз. Меня прорвало. Мне до этого казалось, что все слезы я выплакала, когда Миша меня бросил, а, уходя, втоптал мою гордость, мою любовь в грязь. Но я оказалась не права. Сейчас мое тело сотрясалось от спазмов, сопровождающих рыдание.
Я сама не понимала, что плела не слушающим меня языком. Только в мыслях было одно: рассказать, обвинить, заставить пожалеть меня. Мне было сейчас это так необходимо… Но вместо этого я услышала:
– Марина, прекрати истерику.
Отец грубо усадил меня в кресло и вручил стакан с водой.
– Что ты правда устроила тут детский сад. Мы взрослые люди… И ты, Михаил, что за ребячество?
Я смотрела на отца с досадой и обидой, а грудь жгла ярость и злоба.
– Да я что, Николай Алексеевич?! Я вообще ничего. Цветы ей отдал. Все, как вы сказали.
Слезы еще хлеще полились из глаз. Значит цветы – это идея отца? Боже, чего он добивается?
– Папа, – бормочу сквозь рыдания, подтирая нос, смахивая водопады влаги со щек. – Зачем тебе это? Ты разве не видишь ничего? Или ты специально все игнорируешь?
– Так, Марина. Еще раз успокойся, – теряя терпение, цедит сквозь зубы отец. – А ты, Михаил, следи за языком. Зачем усложняешь?
Глотая слезы от обиды, я в голове пытаюсь придумать оправдание отцовским действиям. Я все никак не могу понять, почему он к Мише относится с таким снисхождением, когда в мою сторону тот проявляет только раздражение и грубость.
Под тяжелым взглядом отца, которым он смотрит на меня, подперев рукой голову, я все же кое-как успокаиваюсь и прихожу более менее в чувства. Начинаю давать отчет своим действиям и мыслям.
– Так, а теперь мне нужно с вами поговорить. Серьезно поговорить, – отец выдерживает паузу, а я задерживаю дыхание, как впрочем это делает и Михаил, боковым зрением замечаю его застывшую в одном положении грудь. – Ни о каком разводе речи быть не может. Я надеюсь это вопрос мы закроем раз и навсегда, по крайней мере пока на неизвестно какое время.
– Папа, – выдыхаю обреченно.
– Молчать, – цедит родитель, глядя на меня с прищуром. – Мое решение не подлежит оспариванию. Михаил, тебе, я думаю, объяснять нет смысла, что один неверный шаг и ближайшая канава окажется твоей могилой. Ты понял меня?
Муж громко сглотнул вдох. Кивнул.
– Нужно было башкой думать, а не половыми органами, когда вы женились. Ваши детские сопли жевать мне неинтересно. Марин, еще раз повторится подобная выходка с твоей стороны, закрою к чертовой матери тебя в женском монастыре. Не хватало еще позорится перед Ванессой и американскими партнерами. Вы вообще охренели, мать вашу! Какого черта устроили весь этот цирк? И почему именно сейчас? – с каждым вопросом отец все больше расходился.
Гневными взглядами метал молнии и устрашающе сжимал до белых костяшек огромные кулаки. Я боязливо поглядываю на Мишу, ему действительно стоило бы побаиваться моего отца. Муж сидел белее снега, того и гляди в обморок грохнется.
– Я…Я ничего не знал, Николай Алексеевич. Я думал… – сбивчиво лепечет белесыми губами муж.
– А тебе не надо думать, Миша, за тебя уже подумали! – отец перешел на откровенный ор, он больше не сдерживался, ревел, как взбешенный медведь.
Я сжалась в комок под его натиском, сидя в кресле. Так было страшно, что даже плакать не могла.
– Я понял, Николай Алексеевич, – еле разлепив губы, промямлил муж.
Я вообще поразилась, конечно, его выдержке. Удивил так удивил.
– Понял он. Нечего было и начинать. Надоела жена?! Так заведи любовницу. И не надо напоказ. Скромность должна присутствовать. Тем более, когда такая ответственность на твоих плечах. Ты хоть понимаешь, что в глазах крупных инвесторов ты должен выглядеть, как благонадежный партнер, а не бегающий с вываленным писюном наружу кобелина, – отец замолчал, а у меня перед перед глазами все поплыло. – Не умеешь сам, спроси, значит, совета у взрослых.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Боже! Живот скручивает внезапный спазм и внезапная тошнота подкатывает к горлу. Я складываюсь пополам.
– Ненавижу, – бормочу под нос, безмолвно шевеля губами. – Ненавижу.
– Марина, что опять? – устало выдыхает отец.
– Я презираю тебя! – выкрикиваю, закрываю рот ладонью и пулей вылетаю в коридор, не чувствуя под собой ног, бегу в сторону туалета.
Я никогда, никогда не соглашусь жить с Мишей. Пусть лучше убьют меня. Но с ним я не останусь.
Глава 8
Глава 8
Оперевшись плечом о балконный откос, наблюдаю за тем, как Марина, завернувшись в тот же пуховик, в котором она была в тот день, когда я ее встретил у подъезда, ссутулившись, спрятав нос в высокий воротник, семенит за своим мужем. Твою мать. Пальцы невольно сжимаются в кулаки, в груди разгорается неконтролируемое пламя ревности. Бесит. Как же она бесит своим повиновением и не умением постоять за себя…
– Картина маслом, называется “Приплыли”.
Напрягаюсь всем телом, когда прямо за спиной раздается голос сестры. Кидаю на нее короткий взгляд и тут же перевожу его к той, которая, как ветви ядовитого плюща, прожгли плоть и въелись под кожу, причиняя ощутимую физическую боль.
– Зачем приперлась? И кто тебе позволял войти? Стучать не учили? – раздраженно спрашиваю и как только фигурка Марины скрывается в салоне подержанного автомобиля, на котором приехал ее муж, тут же отхожу от окна, усаживаюсь на край кровати.
– Я вообще-то стучала, братец. Я не виновата в том, что ты потерял слух, летая в своих фантазиях и думая о замужней девчонке.
Она крутит над головой тонкими, как плети, руками, закатывая глаза под лоб. Боже, и угораздило же меня родиться в той семье, где столько блаженных.
– Слушай, Джесс. Если ты пришла на нервах у меня поиграть, то тебе лучше свалить. Я в не в том настроении, чтобы слушать их. Дорогу ты знаешь.
Киваю ей на дверь. Отклоняюсь чуть назад, упираясь ладонями в матрас.
– Я вот что думаю, Жень. А ты за все это время Бель писал? Как у нее дела спросил? Или тебе плевать, что девочка по тебе с ума сходит. Ночами не спит. Тебе не стыдно?
Джесс вместо того, чтобы оставить меня в покое, скрестив ноги, садится на пол посреди комнаты. Ей бы еще горшок с землей под задницу подставить и точно была бы похожа на разноцветный куст.
– Послушай, Джесс. Зачем ты лезешь туда, куда тебя совсем не просят. Это разве твое дело?
– Бель – моя подруга, Жень, и твоя невеста. Если ты еще не забыл, свихнувшись на этой курице, – вспыльчиво проронила сестренка.
Молча наблюдаю за ней и за тем, как в ее глазах разгорается раздражение.
Я знаю, что у Джесс есть какие-то планы на мою свадьбу с Бель. Предполагаю, что не только родительский бизнес нас будет связывать, но и что-то большее. То, чего я еще пока не знаю.
Внезапно на душе стало противно и грустно от того, что так рано из жизни ушел дед, который держал в узде мать и ее неоднозначные склонности. Бабушка, конечно же, одна не вывозит и уже давно забила на то, как ведет себя мать. Ее бурная сексуальная жизнь только с появлением Николая немного потухла.
Но это видит Джесс и быстро все перенимает. Портится. Становится невыносимо грязной. И меня это расстраивает, потому что мне тоже приходится в этом участвовать. И все потому, что дед не захотел отдавать полностью бизнес матери, который она благополучно поделила с моим отцом, когда они развелись. И все бы ничего, но по завещанию деда, компания могла существовать только если главой компании будет родной внук или внучка иначе все отойдет одному малоизвестному дому престарелых, в который должна будет переехать бабушка.