К тому времени, как я вышла на улицу, на небе уже показалось солнце — мерклое, блеклое, как яичный желток из — под инкубаторской несушки. Изо всех своих слабеньких сил солнце стремилось украсить землю: оно играло на окнах и на ветках деревьев, купалось в застывших лужах. Я встретила на пути к метро длинную наледь и прокатилась по ней, как фигуристка на катке, изобразив ласточку. На душе сделалось светло, будто внутри меня поселилось маленькое солнышко, и я звонко, с чувством, запела:
С веток облетает черемухи цвет,Усидишь ли дома в восемнадцать лет?
Отчего на ум пришла именно эта песня про давно минувшие восемнадцать лет? Ведь черемухой и не пахло, она давным — давно отцвела… Откуда мне знать. Я просто пела, будто меня никто не слышит, а прохожие оглядывались на меня, как на городскую сумасшедшую. Тут я и сама оглянулась завороженно и замедлила шаг. На парковке в ряд стояли автомобили с крышами, подернутыми блескучей ледяной коркой, к их ветровым стеклам приклеились разноцветные, разномастные листья: тополиные, липовые, кленовые, березовые. Будто осень прислала их владельцам ворох последних, прощальных любовных записок… Ох, как же это… волнующе… красиво и печально…
Я бы тоже могла написать Грине: «Прощай, я тебя любила, а теперь прощаю!»… И жить дальше, не оглядываясь назад. Но он не любит читать и не верит в высокую, космическую метафизику человеческих отношений.
Илона Карловна тоже не верит в метафизику: ей вынь да положь конкретику трудовой дисциплины, нацеленной на высокий товарооборот. Госпожа директорша, поджидавшая меня на пороге офиса, воспроизвела в современном ключе сюжет исторической картины Василия Сурикова «Утро стрелецкой казни»:
— Вы опять?! — вскричала она и махнула рукой, как секирой, чуть не отрубив мою чисто помытую голову.
— Что — опять? — опустила я глаза.
— Вы опять опаздываете, Малиновская!
— Я не нарочно, в будильнике батарейка села, и…
— Придумайте какую — нибудь отговорку посвежее! Вечно у вас все не слава богу: часы, транспорт, сантехника, лифты…
Да, с лифтами я дала маху: уже несколько раз ссылалась на то, что застряла в кабине неисправного подъемника. Если Илонка узнает, что лифта в пятиэтажке, где я живу, не существует… От конфуза я взмокла, стала расстегивать плащ, бормоча заплетающимся языком:
— Илона Карловна… э-э… простите, но мне не терпится взяться за дело. — Я попыталась бочком просочиться мимо разбушевавшегося слоненка, но это была неосуществимая затея: начальница заслонила проход своей мощной грудью.
— Нет, погодите, Юлия Владимировна. Сначала ответьте: в котором часу вы покинули офис в пятницу?
— Кажется, в семь.
— В семь?! Этого не может быть! В семь часов ваше пальто еще висело на вешалке, а сумка на спинке стула, зато вас на рабочем месте не наблюдалось!
— Ах да, чуть не забыла!.. — подняла я брови над сползшими очками в черной оправе. — Около семи часов меня разобрал жуткий голод, пошла перекусить в «Чайна — таун». Знаете, есть такой китайский фаст — фуд на углу Советской и Вокзальной магистрали?
— Не важно. — Илона опять взмахнула тяжелой рукой, как секирой, обрубая мои гастрономические отступления. — Я спрашиваю, когда вы ушли, в какое время?!
— Ушла дико поздно… засиделась… э — э — э… заработалась…
— Вы считаете, я выжила из ума?
— Нет, что вы?!
— Лично я покинула офис в половине десятого, ваши вещи оставались в кабинете, а вас и след простыл!
— А-ах, вещи! Ну, правильно, они и сейчас в кабинете, потому что… потому что… я уехала на машине… на таком роскошном синем «ситроене»… где — то примерно около девяти. Я на часы не смотрела. За мной заехал друг, и…
— …и он не позволил вам одеться?
— Ну да, он такой нетерпеливый!..
— Что вы говорите, Малиновская?! — усмехнулась Илона Карловна.
Поразительная женщина: вещает, словно каркает. Даже мою фамилию, состоящую из сплошных мягких звуков, умудряется произнести рыча, будто скороговорку «Карл у Клары украл кораллы». Безапелляционным тоном она повелела мне пройти в свой кабинет.
Там томилась, скучая, неизвестная девушка. Такой евростандарт: пустые глаза в пол — лица, пухлые губы, гладкие пшеничные волосы и сапоги — ботфорты. Кстати, на ее светлые замшевые сапоги я обратила внимание исключительно потому, что эта жантильная особа закинула свои тонюсенькие ножки на поручень кресла.
— Знакомьтесь, девушки: это Юлия Владимировна Малиновская, а это…
— Я — Алина Гладкова, — жеманно произнесла девица, улыбнулась, явно стараясь понравиться, и легонько провела языком по губам. Наверное, ей казалось, что это очень сексапильно. Фу… Ох уж эти мне полигамные красотки!.. Они стремятся понравиться всему, что движется и не движется: мужчинам, женщинам, продавцам — консультантам, инспекторам ГИБДД, зеркальным витринам, углам домов и фонарным столбам!..
— Алина Игоревна закончила факультет психологии университета и теперь будет у нас работать, — поставила меня в известность Илона Карловна и закуталась в ворсистый палантин, разумеется, черного цвета. Замерзла, поджидая меня на экзекуцию, а я вспотела в своем тяжелом плаще и поспешила от него избавиться.
— А кем она будет работать? — решила я уточнить, проявляя закономерный интерес к ситуации: наша компания специализируется на торговле продовольственными товарами, и знание психологии управленческому составу требуется в последнюю очередь.
— Ну, первое время Алина Игоревна будет стажироваться под вашим руководством, а там посмотрим, — расплывчато пояснила Каркуша, с покровительственной симпатией взирая на новенькую сотрудницу. Чудеса: позволь я себе закинуть ноги на кресло в ее кабинете и облизываться, от меня бы мокрого места не осталось, а этой Гладковой все позволяется…
— Девочки, я принесла коньячок, французский Otard. — Алина потянулась к сумочке из такой же светло — бежевой замши, как ее ботфорты, и вытащила глянцевую коробку. — Вот! Давайте отметим начало моей карьеры!
— Коньяк с утра? — засомневалась Илона Карловна и насупила брови.
— Ну а когда? Лично я по вечерам пью только виски, — невинно хлопнула длинными накладными ресницами Алина.
— Да, коньяк тонизирует, — поддержала я будущую подчиненную утепления микроклимата. — Недаром французы говорят: «Рюмка коньяку за завтраком — и не надо тратиться на врача».
Конечно, мне пришлось переделать поговорку, услышанную в пятницу от Ларисы Миллер. Но я никогда не слыла буквоедом, напротив: ради лыка в строку готова была переиначить даже алфавит!..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});