Марк и Мира направились к двум креслам, поставленным рядышком перед алтарем. За спинами жениха и невесты заняли предназначенные им места родители и свидетели.
Церковь оказалась уже битком набитой разнаряженными людьми. Это цвет Рагза — сам губернатор, чиновники магистрата, гарнизонные офицеры, бальи[155] и синдики[156], руководители администрации, друзья дома, крупные деятели промышленности и торговли… Дамы сверкали драгоценностями. Для них резервировали специальные места на скамьях, и там не оставалось ни одного свободного.
За кованой решеткой хоров, подлинным шедевром кузнечного ремесла тринадцатого века, толпилось множество любопытных. А те, кому не удалось пробраться поближе, устроились в большом нефе, где тоже не хватило стульев для всех.
В боковых и поперечных нефах также теснился народ, и даже на ступенях паперти стояли люди, для которых в церкви уже не было места.
Могло ли прийти на ум, что в кафедральном соборе, святом месте, разыграется дьявольский спектакль в духе нам известного, памятного вечера в особняке Родерихов? Конечно нет!
Толпа расступилась и дала дорогу священнику, дьякону, причетнику, церковным сторожам, детям из хоровой капеллы.
Священник остановился перед ступенями алтаря[157], поклонился и произнес первые фразы «Introit»[158], певчие затянули нараспев строфы «Confiteor».
Мира стояла на коленях на маленькой молельной подушечке, опустив голову в религиозном экстазе[159]. Марк не сводил с нее глаз.
Месса была отслужена со всей торжественностью, с какою католическая церковь окружала брачную церемонию. Человеческие голоса чередовались с мощными аккордами органа и церковным пением «Kyrie» и строф «Gloria in Excelsis», гулко звучавшими под высокими сводами.
Иногда возникал легкий шум: скрипнет сдвинутый стул, кто-то хлопнет нечаянно откидным сиденьем, мерно прошагают служки, следящие за тем, чтобы проход в центральном нефе оставался свободным во всю длину.
Обычно залы собора погружены в полумрак, чтобы душа верующего могла отрешиться от мирской суеты, ревностней отдаться религиозным мыслям и ощущениям. Через цветные витражи, изображающие библейские фигуры, через узкие стрельчатые окна в средневековом стиле и сквозь боковые витражи проникал рассеянный приглушенный дневной свет. Когда пасмурно, абсида, центральный и боковые нефы погружаются во мрак, и эту мистическую темноту золотят лишь мерцающие огоньки тонких восковых свечек в алтаре.
Сегодня же в первый летний день обращенные к востоку окна и розетка поперечного нефа пылали от ослепительного солнца. Снопы лучей сквозь оконные проемы абсиды падали на кафедру, укрепленную на одной из колонн нефа. От этого в церкви было светло и празднично, под стать совершавшемуся событию.
Прозвенел колокольчик. Присутствующие поднялись. Установилась полная тишина. Капеллан монотонным голосом начал читать Евангелие от Матфея[160].
Затем священник обратился с кратким словом к молодым. Седовласый старец проникновенно говорил о самых простых вещах, без которых невозможна достойная жизнь, невозможно семейное благополучие. Он воздал хвалу добродетельным традициям Родерихов, всегда готовых помочь страждущим. Говорил о великом даре милосердия… Он освятил брак и призвал небесное благословение для молодоженов.
С последними словами дьякон и причетник встали по обе стороны от священника, а тот повернулся к алтарю для молитвы дароприношения.
Я так подробно описываю ход свадебной мессы лишь потому, что все ее детали глубоко врезались в мою душу и никогда не сотрутся из памяти.
Потом с хоров раздался красивый мужской голос в сопровождении струнного квартета. Знаменитый венгерский тенор пел приветственный гимн.
Жених и невеста поднялись со своих кресел и встали перед алтарем. Причетник получил от них богатое пожертвование. Брачующиеся приложились губами к обрядовой круговой чаше. Затем рука об руку они вернулись на свои места. Мира в белоснежном наряде сияла дивной красотой; казалось, нимб окружал прелестную головку девственницы.
Сборщицы пожертвований в пользу бедных и больных с помощью церковных сторожей пробирались сквозь толпу. Стало шумно. Отодвигались стулья, шуршали платья, раздавались приглушенные голоса, звякали монеты, падая в кружки, которые носили по залу молодые нарядные девушки.
Наконец святой отец в сопровождении двух помощников направился к жениху и невесте. Шум прекратился.
— Марк Видаль,— произнес он слабым надтреснутым голосом, однако все его хорошо расслышали в наступившей тишине,— согласны ли вы взять в жены Миру Родерих?
— Согласен,— ответил мой брат.
— Мира Родерих, согласны ли вы взять в мужья Марка Видаля?
— Согласна,— промолвила девушка.
Священник освятил обручальные кольца, которые ему подал Марк. Только он собрался надеть одно из них на пальчик невесты, как неожиданно раздался нечеловеческий вопль, леденящий душу. В нем смешались ужас, ярость, звериная тоска…
Дьякон и причетник, шатаясь словно пьяные, стали валиться в разные стороны, как будто их растаскивала грубая неведомая сила. Святой отец с дрожащими губами, с искаженным лицом и совершенно безумным взглядом схватился с кем-то невидимым и, в конце концов обессилев, рухнул на колени. Марк и Мира как подкошенные упали навзничь на церковные плиты… обручальные кольца сорвались со своего места и полетели через весь неф, причем одно из них пребольно садануло меня по лицу.
Сотни людей, как и я, услышали резкий угрожающий голос, внушавший страх и отвращение, хорошо знакомый мне голос, который мог принадлежать только одному человеку — Вильгельму Шторицу:
— Горе жениху и невесте! Горе!
Проклятье, исходящее, казалось, из заоблачных сфер, повергло в ужас толпу. Под куполом собора раздались вопли и душераздирающие крики. Мира, уже поднимающаяся на ноги, вновь упала без чувств на руки перепуганного жениха.
Глава XIII
Необычайные явления, которые мы наблюдали в кафедральном соборе, а еще раньше в особняке Родерихов, преследовали одну и ту же цель, имели одно и то же происхождение. Вильгельм Шториц, только он, их виновник. Не была ли это ловкая мистификация?… Я вынужден отрицательно ответить на этот вопрос. Ни скандал в церкви, ни прилюдное похищение свадебного венка невозможно приписать проделкам умелого фокусника. Я начал серьезно предполагать, что этот чертов немец получил от своего отца какой-то научный секрет, дававший ему возможность становиться невидимкой. Почему нет? Разве некоторые формы световых излучений не обладают способностью проникать сквозь плотные тела, как если бы те были прозрачными?…