Илья секунду подумал и кивнул головой:
- Можно!
Пока «приняли», пока попили чай – директор успокоился.
- Я вот что рассказать хотел-то… В общем, наш концерт получил очень хорошую оценку и у дирекции завода, и – бери выше! Даже в горкоме партии! Даже в обкоме, говорят, обсуждали и удивлялись. По-хорошему удивлялись! Мне вот… предложили написать заявление… на кандидата в партию, представь?
- Х-х-а-а! А что – дело хорошее! Ты, Илюха, хоть мы с тобой и «лаемся» частенько, но – человек правильный! Честный, прямой! Так что – мое тебе одобрение, товарищ директор! Это хорошее, да? А что плохого есть?
- Да нет ничего плохого! Мне тут в отделе культуры Грамоту вручили. Прямо на совещании. И мне… немного неудобно. Есть ведь и твоя заслуга в этой Грамоте. Но мне пообещали, что в горкоме комсомола про тебя помнят, концерт оценили. Там сейчас обсуждают – Грамоту тебе от комсомола давать, или – премию.
- Тоже дело хорошее! – «вот премия мне… как-то без разницы! А Грамота, при поступлении в училище – была бы очень к месту!».
Уже уходя, стоя в дверях, Илья повернулся:
- Да, вот что еще… Ты слышал – Лиза уезжать собралась! Жалко-то как, да?! Так она к нам в коллектив вписалась… И товарищ хороший, и активная такая, и певица… тоже… Надо будет как-то собраться, что ли… проводить по-человечески.
Косов только неопределенно кивнул головой. Понимай как хочешь…
Вернувшись с вечерней пробежки, Иван застал, похоже, очередную ссору Тони и Лиды. Очень уж сконфуженно выглядели обе. Только у Тони еще горели яростью глазки да румянец растекся по щечкам. А Лида… Она опять виновато покосилась на Ивана.
Излишне бодро Косов обратился к Тоне:
- Тонечка! А где Илья?
- В город поехал. Я тоже сейчас закончу и туда же направлюсь.
- Ага… это – хорошо! А ну-ка… подруги! Пошли обе ко мне в комнату! И это не приглашение, это – требование!
И Косов дождался-таки, пока обе зашли к нему.
- Так! Милые мои! У меня к Вам серьезнейший разговор. К обеим.
Косов поставил греться чайник, быстро заставил стол сахарницей, заварником, тарелкой с пирогами.
«Хорошо, что Мироныч сегодня притащил от супружницы пирогов. Я, конечно, уже изрядно ополовинил их изначальное количество, но пирожков еще много!».
- Так… для создания нужной для разговора атмосферы, считаю безусловно необходимым… «принять на грудь»! Возражения – не принимаются!
Видя сомнение на лице Лиды, и четко выраженное отрицание у Тони, добавил:
- Я Вас сам потом до станции провожу! Девочки! Не ерепеньтесь, берите и пейте!
Тоня, принюхавшись, выпила свои «пятьдесят» залпом. Смешно сморщилась, зафыркала, как кот. Лида рассмеялась:
- Ты сейчас как мой Тихон фыркаешь, когда мою пудру нюхнет!
Потом с сомнением покачала рюмку в руке, глядя как маслянистая жидкость обволакивает стенки, и, решившись, не торопясь выцедила.
- Ну вот… пути к консенсусу проложены! Будем считать наше заседание открытым! Основным докладчиком выступаю я! Для прений сторон назначаю время после основного доклада. Предлагаю выступать четко, аргументировано, экстрактно! Всем ясно? Я приступаю…
- Итак, дорогие мои и сердцу милые девушки! Мне очень горестно видеть, что между Вами возникло непонимание ситуации. Более того, скажу прямо и открыто, - он вперил палец в сторону Лиды, - мне категорически неприемлемы «жалистные» или виноватые взгляды в мою сторону. Если Вам, красавицы, чувства мешают видеть, то я подскажу – я вполне взрослый, половозрелый мужчина. И жалость ко мне… меня же и оскорбляет!
Иван задумался на секунду, поднял к лицу свою рюмку, вдохнул аромат напитка, и смакуя, выпил.
- Так вот… это было… вступление! Давайте разберемся по существу вопроса. Между мной и Лизой… некоторое время назад… возникли отношения. Да, отношения… Но! Мы ничего и никак друг другу не обещали. Нам было просто хорошо вдвоем. Более того! Я неоднократно говорил, что этим летом уеду из города. И вернусь ли сюда… Очень вряд ли! Поэтому, Лиза прекрасно понимала, что… никаких серьезных отношений со мной строить… не стоит. В-о-о-от…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Запал как-то пропал… И что говорить далее – было не понятно. Да и… не хотелось. Но – надо!
- Поэтому, Лиза, как красивая женщина… встретила другого мужчину. Ну что же… бывает. И что делать мне? Заламывать руки? Кричать, что она коварная, легкомысленная и прочее… Нет. Как-то это… не по-мужски. Я могу только… пожелать ей счастья… и семейного очага! Чтобы она не обманулась в чувствах своего избранника… Вот…
«Бля… чего-то и как-то я… «не в ту степь». Судя по взгляду Лиды, в котором сейчас жалости больше, чем… обычно. И Тоня… опять глазки засверкали, щечки зарумянились, ноздри носика раздуваются, трепещут!».
Не обращая внимания на Лиду, он подошел к Тоне, присел на корточки перед ней, взял ее ладошки в свои руки, и, пресекая готовые сорваться с ее губ слова, сказал:
- Тонечка! Не надо ничего говорить. Поверь – такое бывает. И это… не хорошо и не плохо. Это жизнь. Кто-то теряет, кто-то находит. И Лизе нужна… семья. Муж, ребенок… Посмотри на меня! Ну! Могу я ей это обеспечить? Я, который… не очень серьезен. Который женщин любит… и свободу. Ну… Не надо слов, прошу. Просто поверь – я понимаю, что так будет лучше для Лизы. А я к ней настолько хорошо отношусь, что… Пусть она будет счастлива! И мне от этого будет спокойно…
Косов и сам не заметил, как с потискиваний ее рук, перешел на поглаживание ее коленей. Понял это, он с удивлением посмотрел на свои руки, не понимая, как это так случилось? Тоня, судя по всему, и сама этого не заметила, слушая его, и пытаясь вставить что-то свое. Потому – тоже была очень удивлена, и, поняв, «вспыхнула» всем лицом.
- Ой! Извини… Тонечка, - Косов убрал руки, за спину, и, покачнувшись от неожиданности, совсем не «гламурно» шлепнулся на задницу.
Лида захохотала, а когда чуть успокоилась, пробормотала:
- Ваня! Ну ты же «в своем репертуаре»! Ой, не могу! Ну – насмешил!
Виновато он извинялся перед Тоней:
- Ну посуди сама… Ну как с таким… семью создавать? Если у меня руки… живут отдельно от головы.
Тоня, еще смущаясь, прижимала ладошки к щекам, сказала:
- Ладно, ловелас… хотя я с тобой не совсем согласна… Но видимо, в чем-то ты и прав. Тогда… Лида! Ты уж прости меня, хорошо? Не будем ссориться. Тем более… если сам Иван так… рассуждает. И коленки мои так тискает! Ух, ты! Кобелина! – погрозила ему кулачком и засмеялась, - Ты же опасный для общества человек, Иван! Ну… давай, еще налей нам немножко. Выпьем и я пойду переодеваться. А потом ты проводишь нас с Лидой! Как и обещал, слышишь?
Она пришла к нему вечером. Сама. Зашла в комнату, остановилась прямо у дверей, подложив ладони под попу, прислонилась ею к косяку. Стояла и молчала, глядя на него.
Он, терзал в этот момент гитару, бренькал струнами.
«Бра-а-а-м!».
«Нет… низко как-то получается, не то!».
«Бре-е-ень! Бре-ень! Брень!!!»
«Вот… уже ближе! А к чему ближе? А хрен его знает. Но – ближе! А красивая она. Очень! Ножки; бедра, обтянутые серой юбкой; довольно тонкая талия, затянутая широким поясом; светлая блузка, которая совсем не скрывает хорошую такую грудь; накинутый на плечи плащ… Хороша! Высокая шея. Красивое лицо, за короткое время ставшее вдруг родным. Локоны светло-русых, чуть рыжеватых волос. Как же… тяжело ее терять!».
Она смотрела на него и молчала, только чуть покусывала губки. И глаза лихорадочно блестели; щеки, покрытые румянцем.
- Вань! Ну чего ты… молчишь, а? Ну зачем ты молчишь?
Косов молчал, поглядывая на Лизу искоса, чуть исподлобья, наклонившись к гитаре.
«Бре-е-ень!».
- Ну не молчи же! Ну… ну хоть обматери меня… что ли?!
- Зачем?
- Что зачем? Зачем – что? Обматерить? Ну-у-у… я же достойна этих… матов.
- С чего ты взяла? Ты вон – красивая такая!
Она усмехнулась и отвернулась.
«Бре-е-нь!».
- Ты знаешь… я переспала с мужчиной! – «дерзко так получилось! и что? я должен ударить ее? начать орать, брызгать слюной, заламывать руки, рвать на голове волосы?».