Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

Ежи вздрогнул невольно, когда Лешко произнес последнюю фразу, и тот усмехнулся. Протянул руку к хлебу, отрезал ломоть и положил на тот мясо, стал есть, запивая пивом, ничуть не смущаясь пристального взгляда Ежи.

— Никто бы не покалечил пани за то, что в лесу магнатском ездила, — проговорил Ежи, но Лешко покачал головой.

— За это — нет. А за другое — вполне может быть, — а потом вдруг спросил резко, почти без паузы, не давая Ежи опомниться. — Она зазнобой была его, верно? Магнатской зазнобой? А потом, видать, приелась красой своей. Или он жениться решил и отослал ее от себя. Нет, она сама от него уехала, норов такой — не простила свадьбы этой. И в чреве своем кое-кого увезла тогда, верно? Я ведь не дурак, пан Юрась, я видел ордината давеча в лесу, когда вы уезжали со двора. Знакомый профиль у того! И Андрусь, выходит… Андрусь…и глаза ее такими голубыми становятся, когда думает о нем, — он вдруг вонзил с силой нож, что держал в руке, в стол, пробивая скатерть, вонзая глубоко лезвие в дерево. — Вон как побелел ты, пан Юрась. Не ждал, что смогу разгадать загадку вашу с Касей. Недаром ты ее привез именно в то время, как пану ординату жениться предстояло. Прятал ее тут. Я-то помню, как ты по первости не желал ее даже в церкву отпускать на молитвы, все боялся, что прознает кто. И как она в Заслав поехала прямо за тобой тогда, будто черти гнались за ней. И в лес Бравицкий… Все помню.

Он замолчал на некоторое время, жевал мясо с хлебом, шумно отхлебывал пива из кружки, не обращая внимания на застывшего напротив Ежи, что кусал в волнении ус.

— Но тайна Каси — моя тайна, — проговорил после медленно Лешко, вытирая пену и крошки с усов рукавом жупана. — Я в могилу ее унесу, а не скажу никому даже на исповеди. И придушу любого, кто открыть ее решит тому, кому не должно, переломаю кости ему. Ведь я бы на месте Заславского не стал с вами обоими мирных бесед вести. Вы же украли самое дорогое, что есть у шляхтича после чести — его сына, наследника рода. Я бы убил тебя, не раздумывая, до того изрядно попытав за воровство твое, а Касю… — Лешко не стал договаривать, сжал ладонь в кулак, побледнев. — Потому и убил я этого шляхтича, что давненько в Лисьем Отворе крутился на дворе. Он ведь не простой шляхтич. Доверенный, как я заприметил. Такому поверишь безоговорочно… И Заславский ему поверит.

— Ты убил его? — переспросил Ежи, сопоставляя в голове все, что услышал нынче. Если Кася тогда в обмороке была, у Роговского вполне хватило времени добить раненого и столкнуть того в топь. Никто и никогда не нашел бы следа.

— Ни слова не скажу более, только ей, — кивнул на закрытую дверь спаленки Лешко. — Но и ей негоже боле слушать о том. Был шляхтич, и нет его. Короток бывает порой век у того, кто саблю на поясе носит, сам ведаешь. Ей тут оставаться нельзя. И Андрусю тоже. У меня земли остались в порубежье. Ныне, когда Московия и король наш договоры о мире подписать пытаются, нет резона мне в стороне от них быть. Мы можем уехать туда, и ни единая душа не найдет нас там.

— Пани Касе решать то, — проговорил Ежи, хмуро взглянув на шляхтича. — Но скажу напрямик — я против того буду. Не стоит ей боле бегать, добегались уже…

— Крови ее хочешь? Своего живота не жаль, пан Юрась? — вспылил Лешко снова. — Нет пощады ворам, ты ведаешь то. Или сам с повинной прийти желаешь к нему? Покаяться в том, что случилось? И ее за собой привести?!

— Пани Касе решать о судьбе своей, — снова повторил Ежи, глядя пристально в глаза Лешко. — Как решит, так и будет. То ее доля, знать, и решение ее должно быть. А теперь иди к ней и скажи, что мне сказал про Добженского. Что ранила его стрела, не убила вовсе. Но остальное…! Не томи ей душу более, доле ей горестей ныне.

И Лешко без возражений поднялся из-за стола, пошел в комнату Ксении, где та по-прежнему тихо молилась, стоя на коленях перед образами. У него дух перехватило от этого вида: тонкая фигурка в белой рубахе и простой суконной юбке, стройный стан обтянут тканью шнуровки, пряди волос, выскользнувшие из длинной косы цвета спелой пшеницы, вокруг лица. Она взглянула на него мимолетно, но от красы ее лица у него вдруг ослабели ноги. Что же творится с ним?! Как можно то?!

Пани Кася не прогнала его сразу же, завершила молитву, а потом поднялась на ноги, повернулась к нему. Он упал на колени, обхватил ее ноги через ткань, прижался лбом к ее коленям, горячо зашептал, путаясь в словах, оробев от ее сурового взгляда. Поведал ей, что бес его попутал, когда положил свои пальцы поверх ее, когда нажал на пусковой курок, отпуская стрелу. Что защитить ее хотел, ведь узнал пана из свиты ордината, помнил, как гнали Касю через Бравицкий лес с собаками. Оттого и не мог допустить, чтобы пан скрылся от них. Но пан тот стрелой ранен был…

— Ранен? — ахнула Ксения, и он почувствовал, как задрожали ее ноги под его руками.

Ранен, подтвердил Лешко, не поднимая на нее глаз, не смея на нее смотреть. Лешко тогда испугался за пани Касю, что закричала не своим голосом да едва с лошади не свалилась, потеряв сознание. Увез он ее на двор сюда, а после, когда убедился, что с пани не худо уже, уехал поглядеть раненого на пустошь. Да только не было его там. Ни коня, ни шляхтича на траве. А куда делся, Лешко не ведает…

И он видел, как она оттаяла от своего холода, что еще недавно сковал ей душу, как обрадовалась, что шляхтич может живым быть. Позволила даже ладонь себе обжечь его горячими губами, а после выпроводила вон, сославшись на усталость. И он уехал со двора, довольный тем, что вернул ей покой и радость, которые сам же отнял так жестоко, уехал, зная, что впервые за это время она ляжет в постель и будет видеть добрые сны. Ради этого даже греха на душу не жаль взять, даже в ад не страшно сойти!

И Ксения действительно впервые за несколько дней забылась в ту ночь спокойным сном без сновидений, прижав к себе Андруся, которого по ее просьбе перенес в ее постель Ежи. Он не ушел тут же из комнаты, а долго смотрел на спящих Ксению и ее сына, словно думая о чем-то, накручивал ус. А потом не направился в свою спаленку, сидел в гриднице у печи, наблюдая за огнем, пожирающим поленья, курил чубук. Так и просидел до самых петухов, только с первыми лучами солнца ушел к себе в спальню.

Ежи долго прижимал к себе Анджея, прощаясь, когда уже ждал его во дворе оседланный конь, чтобы тронуться в обратный путь. Странное чувство, что ему следует немедля ехать в Заслав, так и не отпустило за всю ночь, тихо ныло в груди. Он отстранил от себя мальчика, потрепал тому светлые вихры, дивясь тому, как быстро растет панич. Или может, это он, Ежи, редко бывает здесь на дворе, редко видит Анджея?

— Я решил уехать из Заслава, — медленно проговорил Ежи, когда они почти подъехали до начала леса, до которого Ксения напросилась проводить его, и у которого им предстояло проститься. Та удивленно взглянула на него из-под лисьего околыша шапки. — В вотчине жить буду отныне. Примешь старика?

— О чем ты говоришь? Это твоя земля! Ты же ведаешь, тебе всегда здесь рады, — ответила Ксения. А потом подмигнула Ежи. — Я точно ведаю, кто будет более всех рад твоему решению. Может, и под венец тебя отведем, а, пан отец?

— Дурость говоришь, Кася, — нахмурил брови шляхтич, но глаза его улыбались. — Кто пойдет под венец с таким стариком, как пан Смирец? Да к тому же пани Эльжбета — вдова со средствами, а я… не голота, конечно, но и до ее ларей моим далеко по набитости.

— Дурость не я говорю, — грустно улыбнулась Ксения. — Разве ж в ларях счастье-то?

Ежи с тоской окинул взглядом ее лицо с темными кругами под глазами. Сколько же довелось пережить этой девочке? И что еще ждет их там, впереди? Снова вдруг заныло сердце тревожно.

— Я приеду и здесь обдумаю, как нам быть с тобой, — проговорил он. — Но я решу, ты веришь мне? А про Добженского не думай боле. Он и не из таких переделок выходил живым. Знала бы ты о тех! А раз ранен, то знать, непременно объявится вскоре. Только вот сколько у нас дней до того?

Ежи ненавидел ложь. Стонала душа от того, сколько ему приходилось лгать за последние годы, но разве он мог что-то поделать тут? Ложь во благо — иная ложь, убеждал он себя мысленно.