прибегал к этим наказаниям, оставляя их для более серьезных случаев. Он имел право вешать воров, и в монастыре была крепкая деревянная виселица, но правом этим он так ни разу и не воспользовался и лелеял тайную надежду, что и впредь этого не сделает. Самые страшные преступления — убийство человека, убийство королевского оленя и грабеж на большой дороге — разбирались королевским судом Ширинга, возглавляемым шерифом, так вот шериф Юстас повесил уже более чем достаточно негодяев.
Сегодня, в первый день декабря, Филипу предстояло вынести приговоры по семи случаям незаконного помола зерна. Он оставил их напоследок, чтобы разобраться со всеми одновременно. Монастырь только что построил новую водяную мельницу вдобавок к своей старой — одной-то в Кингсбридже стало уже мало. Но за помол надо было платить, и горожане обязывались молоть свое зерно только в монастыре. Строго говоря, такой закон давно существовал во всех поместьях графства: крестьянам не разрешалось изготавливать муку у себя дома, а должны они были делать это на господских мельницах, за что и платили своим лордам деньги. В недавние годы, пока рос город, а старая мельница нередко ломалась, Филип смотрел на частые случаи незаконного помола сквозь пальцы, но сейчас ему было необходимо навести здесь порядок.
Имена нарушителей были написаны на доске, и Филип вызывал их одного за другим, начиная с тех, кто побогаче.
— Ричард Лонгакр, брат Франциск говорит, что у тебя есть большой жернов. — Франциск был монастырским мельником.
Вперед вышел зажиточный крестьянин:
— Да, милорд приор, но я его уже разломал.
— Заплатишь шестьдесят пенсов. Энид Брюстер, у тебя была ручная мельница в пивоварне. Твоего сына Эрика видели, когда он пользовался ею, за что тоже будет наказан.
— Твоя воля, господин, — сказала Энид, краснолицая женщина с могучими плечами.
— А где сейчас эта мельница? — спросил ее Филип.
— Я выбросила ее в реку, господин.
Филип ей, конечно, не поверил, но поделать ничего не мог.
— Приговариваешься к уплате двадцати четырех пенсов за себя и двенадцати пенсов за своего сына. Уолтер Таннер!
Филип продолжал вызывать по списку нарушителей, назначая им штрафы в зависимости от тяжести совершенных ими проступков, пока не дошел до последнего.
— Вдова Года!
Вперед протиснулась худая старушка в черной выцветшей одежонке.
— Брат Франциск видел, как ты толкла камнем зерно.
— У меня не было ни пенни заплатить за помол, господин, — обиженно пробормотала вдова Года.
— Тем не менее ты нашла пенни, чтобы купить зерно, — возразил Филип. — Ты будешь наказана, как и все остальные.
— Хочешь уморить меня голодом? — дерзко сказала она.
Филип вздохнул. Уж лучше бы брат Франциск сделал вид, что не заметил, как она нарушала закон.
— Когда последний раз в Кингсбридже кто-нибудь умер с голоду? — воскликнул приор, обводя взглядом собравшихся горожан. — Есть такие, кто помнит, что в нашем городе кто-то умер с голоду? — Он сделал паузу, словно ожидая ответа на свой вопрос, и добавил: — Думаю, если и вспомнит кто, так то было до меня.
— Дик Шортхауз умер прошлой зимой, — пролепетала вдруг вдова Года.
Филип помнил этого человека, попрошайку, который ночевал в свинарниках да конюшнях.
— Дик пьяный упал ночью на улице и замерз, — заявил Филип. — Он умер не с голоду, а будь он потрезвее, чтобы дойти до монастыря, то и не замерз бы. Если ты хочешь есть, не старайся обмануть меня, а приди и попроси милостыню. А коли ты слишком горда для этого и тебе легче нарушить закон, то и наказание должна нести наравне с остальными. Слышишь меня?
— Да, господин, — мрачно ответила старушка.
— Приговариваешься к штрафу в один фартинг. Суд окончен.
Филип встал и, поднявшись по ведущей из крипты лестнице, вышел.
Работа на стройке резко замедлилась, как это всегда бывало за месяц до Рождества. Открытые торцы и верхние края незаконченной каменной кладки были укрыты сеном и навозом из монастырской конюшни, дабы уберечь от мороза еще свежий раствор. Так что зимой стены класть вообще не будут. Филип однажды предложил Тому открывать кладку каждое утро, а вечером снова закрывать: днем-то морозы бывают редко. Однако тот сказал, что построенные зимой стены скоро развалятся. Филип с ним согласился, но считал, что дело здесь не в морозе, а в том, что раствору требуется несколько месяцев, чтобы как следует осесть, и зимний перерыв как раз и дает такую возможность. Это также объясняло поверье каменщиков, что класть больше двадцати футов стены в год — плохая примета: в этом случае нижние ряды, в которых раствор еще не затвердел, могли не выдержать огромного веса верхних блоков и деформироваться.
Филип с удивлением увидел, что все каменщики собрались на площадке внутри строящегося алтаря, и направился к ним посмотреть, в чем дело.
Они смастерили полукруглую деревянную арку и поставили ее вертикально, подперев с двух сторон шестами. Филип знал, что подобная деревянная конструкция является частью того, что строители называли опалубкой: она предназначалась для поддержания каменных элементов строящейся арки. Однако сейчас ремесленники собрали ее прямо на земле и без раствора, чтобы убедиться, что все фигурные блоки идеально прилегают друг к другу. В то время как подмастерья и работники укладывали камни на опалубку, мастера-каменщики критически изучали каждый шов.
Филип перехватил взгляд Тома и спросил:
— Что это?
— Арка верхней галереи.