Алине понравилась. Кингсбридж стал городом, а в городах всегда было несколько церквей. Кроме того, если у людей будет выбор, монастырь уже не сможет оказывать такое влияние на город. А сейчас Филип являлся единоличным хозяином и господином в Кингсбридже. Он был великодушным тираном, а Алина уже предвидела то время, когда городским купцам будет удобнее иметь собственную церковь.
— А не могла бы ты потолковать насчет гильдии с другими? — попросил Альфред.
Алина уже восстановила дыхание после бега. Ей не очень-то хотелось продолжать разговор с Альфредом, но его идея ей действительно пришлась по душе, да и невежливо было бы ему отказывать.
— Охотно, — сказала она и, встав, пошла с ним.
Солнце клонилось к закату. Монахи развели костры и разливали традиционный эль с имбирем. Джек хотел кое о чем спросить мать, пока они были одни, но очень нервничал. Тут кто-то начал петь, и он, зная, что она обязательно присоединится к поющим, решился:
— Мой отец был менестрелем?
Она посмотрела на него с удивлением:
— Кто тебя научил этому слову? Ты ведь никогда не видал менестрелей.
— Алина. Она бывала во Франции со своим отцом.
Мать пристально смотрела на горевшие на другой стороне погружавшегося в сумерки луга костры.
— Да, он был менестрелем. И он рассказывал мне эти поэмы точно так же, как рассказывала тебе их я. А ты рассказываешь их теперь Алине?
— Да, — смущенно проговорил Джек.
— Ты очень любишь ее, а?
— А что, так заметно?
Она нежно улыбнулась:
— Только мне. Она гораздо старше тебя…
— На пять лет.
— Что ж, она будет твоей. Ты же весь в отца. Он мог завоевать сердце любой женщины.
Джек чувствовал смущение, говоря об Алине, но ему очень хотелось побольше узнать о своем отце, однако, к его великой досаде, в этот момент подошел Том и, подсев к ним, произнес:
— Я тут потолковал о Джеке с приором Филипом. — Том старался казаться спокойным, но в его голосе Джек уловил волнение и почувствовал приближение беды. — Филип говорит, малый должен учиться.
— И так уже ученый! — возмутилась мать. — Умеет читать и писать по-английски и по-французски, знает счет и помнит наизусть целые книги стихов…
— Не надо передергивать, — твердо сказал Том. — Филип вовсе не говорит, что Джек неграмотный. Наоборот. Он считает, что Джек так умен, что ему необходимо продолжать образование.
Эта похвала радости Джеку не доставила. Он разделял недоверие матери к служителям Церкви. Где-то здесь таился подвох.
— Продолжать? — презрительно проговорила Эллен. — Чему еще хочет научить его этот монах? Я скажу тебе. Теологии. Латыни. Риторике. Метафизике. И прочему дерьму собачьему.
— Не отвергай это предложение столь поспешно, — принялся уговаривать Том. — Если Джек согласится, он пойдет в школу, научится быстро писать, выучит латынь, теологию и другие науки, которые ты называешь «дерьмом собачьим», и станет секретарем какого-нибудь графа или епископа, он будет богатым и могущественным человеком. Как говорится, не все господа господские дети.
Глаза Эллен зловеще прищурились.
— Предложение Филипа, говоришь? А что, собственно, он предлагает?
— Чтобы Джек стал монахом…
— Только через мои труп! — вскочив на ноги, закричала Эллен. — Эта проклятая Церковь не получит моего сына! Эти лживые, лукавые попы уже отняли у меня его отца, но его они не отнимут! Клянусь всеми богами, я, скорее, прирежу Филипа.
Том не раз уже видел, как буйствует Эллен, так что ее поведение произвело на него не слишком большое впечатление.
— Что за дьявол вселился в тебя, женщина? — спокойно сказал он. — Мальчику представилась великолепная возможность.
Джека же больше всего заинтриговали слова «эти лживые, лукавые попы уже отняли у меня его отца». Что она имела в виду? Он хотел спросить ее, но сейчас было не до этого.
— Он не станет монахом! — визжала Эллен.
— Если он не хочет становиться монахом, никто его не заставляет.
— Этот хитрый приор умеет добиваться своего, — мрачно проговорила она.
Том повернулся к Джеку:
— Пора и тебе, парень, что-то сказать. Сам-то ты кем хочешь стать?
Об этом важном вопросе Джек прежде не задумывался, но ответ вырвался у него молниеносно, словно он давным-давно уже все решил.
— Я хочу стать старшим строителем, как ты, — заявил он, — и построить самый красивый собор на свете.
* * *
Красный диск солнца скрылся за горизонтом, и наступила ночь. Пришло время заключительного обряда праздника Середины Лета — загадывания желаний. Джек держал наготове деревяшку и огарок свечи. Он взглянул на Тома и Эллен. Оба они как-то растерянно смотрели на него: их поразило, с какой решимостью Джек сделал свой жизненный выбор. Что же, ничего удивительного: он и сам был поражен.
Видя, что им больше нечего сказать, Джек вскочил и побежал через луг в сторону костров. Он запалил хворостинку, слегка оплавил основание свечи и прикрепил ее к деревяшке, а затем зажег фитиль.
Совсем рядом с ним стояла Алина. Контуры ее лица окрашивались красными отблесками костра; казалось, она глубоко