Насчет того, что все получится, Глувилл имел большие сомнения. Однако предпочел оставить их при себе. Вместе со своими сомнениями он взобрался на козлы и попросил Пресветлого не устраивать встречи с кем-нибудь из тех, кто мог узнать в лицо либо беглого коншесса, либо беглого эпикифора Ордена сострадариев. А это вполне могло случиться. Ситэ-Ройяль все еще находился в двадцати километрах за их спиной.
* * *
Первую деревню они миновали совершенно благополучно, и даже почти тихо, если не считать шума и криков из корчмы, у которой были привязаны кирасирские лошади. Но вот в следующем поселении поперек единственной улицы уже стояли рогатки, а при них – обратья с дубинами.
– Эй! Кого везешь, полуночник?
– Покойника, – мрачно ответил Глувилл. – Что, не видите катафалк, ротозеи?
Местный эскандал все же заглянул в повозку, но тут же попятился.
– Борони Пресветлый, – забормотал он, делая рукой знаки, чтоб освободили проезд.
Похожая история приключилась еще в одной деревне, а затем, когда выехали на берег Ниргала – и в небольшом городишке Абенжер. Там городская стража едва не разбежалась от катафалка.
– Чудеса, – удивился Глувилл. – Не слишком-то они нас ищут.
– Никаких чудес, – отозвался эпикифор через окошко. – Видишь ли, Керсис сейчас по уши занят укреплением власти. Выторговывает у Санация чин великого сострадария. Посему за нас еще не взялись как следует. Да и не там ищут пока. Могу сказать наверняка, что все лучшие сыскари Святой Бубусиды усердно ползают по столичной канализации. А на местах эскандалы только-только начали получать приказ изловить человека, похожего на бывшего эпикифора. Но многие ли из них знают меня в лицо? И сильно ли я похож на свое прежнее лицо? Добавь, что приказа отлавливать покойников никто не отдавал. Так что, дорогой Гастон, поезжай смело. Как минимум сутки спокойной жизни я гарантирую.
– Сутки? А потом?
– Потом нам придется избегать людского глаза. Так что поезжай не мешкая, за эти сутки следует выбраться из окрестностей Ситэ-Ройяля. Понимаешь?
– Наилучшим образом, ваша люминесценция, – бодро ответил Глувилл.
Его сомнения уменьшились. Он щелкнул кнутом и крикнул:
– Н-но, родимые! Ну-ка, вывозите нас из ордена, чтоб ему… пора нам всем жить своей головой! Какая у кого есть.
Лежащий в гробу эпикифор улыбнулся. Впервые за очень долгое время, быть может, – за всю жизнь, на него снизошло тихое спокойствие человека, который абсолютно все делает правильно.
– Кажется, уснул, – сказала аббатиса, заботливо поправляя белое покрывало.
– А он и вправду мой отец? – спросила юная монахиня. – Ну, по-настоящему?
– Да, – вздохнула Леонарда. – Уже больше суток.
* * *
Больше следующих суток они провели на колесах, стараясь, где можно, ехать не по самому Южному тракту, а более-менее параллельными проселками. Это снижало скорость, зато добавляло безопасности – в стороне от главного пути не все еще эскандалы получили извещения; попадались деревни, где стражу даже не успели выставить. А где выставили, далеко не всегда решались проверять их мрачный транспорт.
От Ситэ-Ройяля они успели удалиться в общей сложности на сто десять километров. Робер с удовлетворением решил, что ближайшая в его плане цель достигнута. Места пошли уже менее людные, деревни стали попадаться реже, в засеянных полях появились разрывы, – то там, то сям зеленели луга или рощи. Вместе с ними появилась возможность объехать поселение стороной, при этом не оставляя зияющего следа в ближайшем поле ржи. Однако преимущество во времени иссякало. По всем дорогам наверняка уже скакали гонцы Бубусиды с подробными словесными портретами беглого эпикифора. С другой стороны, усопший, слишком уж долго путешествующий к месту упокоения, рано или поздно должен навлечь на себя подозрения. Да и в монастыре Нетленного Томата вполне могли обеспокоиться долгим отсутствием аббатисы-настоятельницы. В общем, период сравнительно свободных перемещений подходил к концу.
У небольшого городка они пересекли поперечную дорогу. Она вела на запад, к порту Орасабис, расположенному на морском берегу неподалеку от устья Теклы.
– Вот, – сказал Робер. – Теперь бубудуски подумают, что мы хотим сбежать в Муром. Пусть поищут!
И приказал свернуть на восток, к месту, где в Ниргал вливается Огаханг, его крупнейший приток.
* * *
Под утро они спрятались в неприметной березовой роще и весь дождливый день провели в экипаже. Отсыпались в тепле и сухости. Но вечером верно послуживший им катафалк выкатили к обрыву и столкнули в Огаханг. Больно уж приметным был экипаж…
Дальше предстояло продвигаться вне дорог. То есть верхами. Но перед этим, когда поили лошадей, на реке увидели две большие лодки с бубудусками. Лодки на реке означали многое. В частности, они означали, что Керсис Гомоякубо догадался, каким способом произошел побег из столицы.
– Эх, – пробормотал Робер. – Такие бы способности – да на доброе дело…
– Хорошо сказано, ваша люминесценция, – похвалила аббатиса.
Эпикифор усмехнулся и не ответил. Вместо этого здоровой рукой вынул из своего ящика подзорную трубу и навел ее на лодку с бубудусками.
Рано или поздно он ожидал увидеть это обветренное, скуластое, маловыразительное лицо с тонкими усиками и с гораздо более густыми, сросшимися над переносицей бровями, поэтому не слишком удивился.
– Гастон, хочешь посмотреть, кто там командует?
Глувилл взял трубу. Ему хватило одного взгляда.
– Ага. Зейра-ат, – протянул он. – Чтоб ему… Вот кого меньше всех хочу встретить!
– А вот он, напротив, очень хочет. М-да, до чего же редко совпадают людские желания…
– Роби, а кто такой этот Зейрат? – спросила аббатиса.
– Очень способный офицер. Одна из лучших ищеек Святой Бубусиды. Точнее, лично Керсиса.
– Пожалуй, что и лучшая, – проворчал Глувилл. – Послушайте, сударь, а тут на вашей трубе гравировка есть. Написано: «Р. де Умбрину от У. Мак-Магона». Вот любопытно, от которого это У. Мак-Магона? От того самого, от померанского адмирала, что ли?
– От того самого. Только был он в ту пору не гросс-адмиралом, а только фрегаттен-капитаном, – рассеянно отозвался Робер.
– Так что, вы, значит, лично знакомы?
– Скажем так, были знакомы. Лет двенадцать назад, когда я занимал пост коншесса при столичном конфекторе, Уолтер Мак-Магон командовал линкором «Зеелеве» и заходил в Ситэ-Ройяль с дружественным визитом. Помню, все интересовался глубинами в бухте Монсазо. Тогда это выглядело вполне невинно: капитан опасается посадить на мель свою коробку. Что ж тут такого?
– Вона ка-ак. И кто бы мог подумать, чем это кончится… Но труба хорошая. Хорошая такая труба! Зейрата я прямо как вас видел. И некоторых еще узнал. Даже странно, что ж они-то меня не видят?
– Наверное, у них нет померанской трубы, – сказала аббатиса. – А в Покаяне таких делать не умеют.
– Но вот искать-то умеют, – усмехнулся Глувилл. – Не пора ли нам подаваться?
Робер посмотрел на него с некоторым удивлением. Удивило его, конечно, не то, что в Покаяне умеют искать. И не то, что об этом известно Глувиллу. Удивило то, что бывший коншесс умеет усмехаться. Ранее не замечалось.
* * *
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ ТУБАНУ ДЕВЯТОМУ, БАЗИЛЕВСУ НАШЕМУ, ИМПЕРАТОРУ ВСЕЯ ПРЕСВЕТЛОЙ ПОКАЯНЫ Ваше Императорское Величество!
Чрезвычайная комиссия Пресвятой Бубусиды провела расследование событий Пресветлой Ночи.
С превеликой печалью сообщаем:
Uno.
-–
Верный империи и Уставу ордена Великий сострадарий, праведный обрат наш Робер де Умбрин, одним из первых доблестно пал в бою за империю Света, выказав чудеса преданности учению Святаго Корзина Бубудуска.
Покоряясь единодушным просьбам обратьев, впредь, до официального решения Санация, обязанности эпикифора принял на себя я, Ваш покорный слуга Керсис Гомоякубо, бубудумзел. Разумеется, – и временно, и со всем подобающим смирением.
Duo.
-–
Я принимаю пост эпикифора в тяжелое для страны время, ибо невольное смущение подданных Пресветлой Покаяны после подлого нападения померанских окайников чрезвычайно велико есть. С огорчением превеликим доношу я:
Героически отразив неприятеля и обратив оного в позорное бегство, Домашний флот Вашего Императорского Величества пребывает в безрадостном состоянии весьма. О чем и представляю Вашего Императорского Величества Высочайшему Вниманию таблицу неприкрашенных потерь.