в двенадцать человек…
– Нет.
– И операции ганфайтерного класса – в одиночку, со стопроцентной гарантией перехвата, конечно.
Матвей хотел было ответить «нет» и на это предложение, но подумал и согласился. Первухин ему нравился, мужик он был жесткий, но знающий дело и правильный, без желчной зависти и лукавства. Если он и заблуждался в чем иногда, так искренне. Можно было попробовать работать под его началом.
– Кто будет выдавать мне задания?
Первухин понял скрытый подтекст вопроса, усмехнулся тонкими губами.
– Я. Или майор Хватов – изредка, по приказу директора.
Это Матвею не понравилось, но отступать не хотелось, к тому же Хватов представлял Монарха.
– Уже майор? Поздравляю.
– Я вас тоже, – улыбнулся командир ОБЕД. – С сегодняшнего дня и вы повышены в звании.
– Только учтите, молодой человек, – сказал Первухин, – герои-одиночки в истории Земли никогда не делали погоды. Все решала толпа, плебс, выбирающий и своих правителей, и своих преступников.
– Я не претендую на роль героя.
– Если не претендуете, то не демонстрируйте постоянно свою самостоятельность и искусство рукопашного боя. В иных случаях это не идет на пользу делу и здоровью.
– Учту.
– Пошли покурим, – предложил Хватов.
Они вышли из домика в хмурый осенний день, оставив в штабе Первухина и Белоярцева. Хватов достал сигареты, предложил Матвею, но тот отказался.
Майор вставил сигарету в мундштук с фильтром, выпустил кольцо дыма, кивнул на окно штаба:
– А правда, что ты напал на Люду сзади?
Матвей иронично глянул на собеседника, и Хватов кивнул сам себе, как бы в подтверждение собственной догадке.
– Я так и думал, что Люда врет.
ПРИОБЩЕНИЕ К ТАЙНЕ
На шестнадцатом километре от Московской кольцевой автодороги Ельшин остановил кортеж. Лобанов, сидевший рядом, с недоумением посмотрел на бывшего генерала.
– Что случилось, Генрих? Раздумал ехать?
– Нет, пойдем другим путем. – Ельшин первым вылез из машины, поглядел на проглянувшее сквозь облака солнце и, сгорбившись, засунув руки в карманы длинной куртки, неторопливо побрел вдоль древнего деревянного забора, которым был обнесен полуразрушенный угольный склад.
Переглянувшись с телохранителем, Лобанов молча последовал за ним. Догнав, спросил:
– Почему мы в прошлый раз не пошли этим путем?
– Я был уверен, что пройдем поверху.
– А тут как – понизу?
– Тут ветка спецметро. От Лубянки его заблокировали, но есть пара колодцев, о которых никто не знает.
– Охраны нет?
– Возьми с собой пару человек, остальные пусть ждут здесь, у машин. Авто пусть отгонят за кусты справа, чтобы не бросалось в глаза с дороги.
Лобанов отстал, отдал короткое распоряжение старшему группы охраны и присоединился к бывшему генералу с двумя телохранителями, одним из которых был Дзиро Маюмура.
Ельшин остановился у покосившихся ворот, оглядел отодвинутую створку, пролез сквозь щель на территорию склада. Затем уверенно направился к одинокому бараку, в окнах которого кое-где еще уцелели стекла. Уголь отсюда давно забрали, двор был перекопан траншеями, усеян ямами от экскаваторных ковшей, и идти по сырому черному грунту было нелегко.
Не оглядываясь, Генрих Герхардович проследовал внутрь барака через сорванные ворота, остановился возле крепкой на вид кирпичной стены с полураспахнутой железной дверью. Хмыкнул, разглядывая дверь.
– Что? – подошел Лобанов.
– Похоже, нас опередили… Фонари взял?
Маршал «СС» сделал приглашающий жест, второй телохранитель – на голову выше Ельшина и вдвое шире – снял с плеча объемистую сумку, достал фонари и приборы ночного видения, а также оружие – автоматы Никонова и «глушак». Лобанов взял суггестор, предложил «никон» Ельшину.
– Если нас встретят, – отказался тот, – не поможет и танк.
– Тогда я возьму остальных.
– Я имел в виду не спецов ФСБ или военных. Боишься или не веришь – не ходи.
– Я оптимист, – пошутил Олег Каренович. Ельшин покосился на него, кривя лицо в полуулыбке, взял фонарь.
– Существует поговорка: когда к власти приходят оптимисты, пессимисты начинают понимать, что их пессимизм имел все основания.
Подсвечивая под ноги, он со скрипом открыл железную дверь до конца и пролез в помещение, пол которого был усеян шлаком, битым кирпичом и заляпан пятнами смолы. В помещении находилась печь с выпуклой железной заслонкой, которая тоже была откинута. И лишь когда Ельшин, не говоря ни слова, полез в полуметровое отверстие печи, Лобанов понял, что «печь» – замаскированный вентиляционный или пожарный люк.
Один за другим по железной лестнице они спустились в бетонный колодец со скобами и продолжили путь вниз. Преодолев метров двадцать – по расчету Лобанова, – отдохнули в трехметровом бункере с вентилятором, откинутым на петлях к стене. Затем продолжили спуск, пока не достигли дна; случилось это примерно на пятидесятом метре от поверхности.
Выпуклый, с кремальерами запора, люк и здесь был открыт.
Видимо, тот, кто пользовался лазом последний раз, не собирался возвращаться той же дорогой.
По-прежнему не обращая внимания на переживания тех, кто следовал за ним, бывший босс Купола посветил в горловину люка и первым прополз в него. За ним с большим трудом протиснулся телохранитель со снаряжением и лишь потом Лобанов.
Они оказались в нише, отгороженной решеткой от туннеля спецметро с двумя нитками рельсов и пучком кабелей на стене. В нише стояла маленькая мотодрезина, имеющая и ручной привод. Ельшин кивнул на дрезину:
– Выкатывайте, путь неблизкий, поедем на ней. – Потом пробурчал себе под нос:
– Странно…
Лобанов понял его.
– Если кто-то здесь уже побывал, то почему не воспользовался дрезиной?
– Тут может быть два варианта: подземный туннель открыли мальчишки и, не найдя ничего интересного, решили экспедицию не продолжать.
– А второй?