Читать интересную книгу Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Николай Японский

В одиннадцать часов прибыли в Накасу; отслужили молебен; после поучения и благословения всех, по метрике познакомились с Церковью. Крещено здесь 51; из них умерло 8, в других местах 14, охладело два, налицо 27, и Иоанн Оокоодзи с женой и двумя малыми сынами (крещены не здесь), всего 31 хороших христиан. Сицудзи один — Филипп Ооива. К богослужению приходит в среднем 19 человек; здесь после каждой службы отмечается — против имени — на одном листе христиан, на другом христианок — кто был в Церкви; ходит одинаковое количество — ко всенощной и часам. — Новых слушателей ныне нет, и, как видно, прямо по лености катихизатора Павла Кавагуци, ибо он смутился, когда я спрашивал о сем; а сицудзи Филипп молчал на мои слова, что слушатели между неиспорченным народом рыбаков и земледельцев должны бы быть, коли уже есть на месте такая Церковь — из их же собратий.

Существуют здесь собрания: 1) в воскресенье вечером собираются человек 10–13 христиан и христианок: читают и толкуют по очереди Священное Писание; катихизатор, если не в отлучке, участвует в сем и поверяет их; 2) в среду вечером собирается человек 10, и катихизатор рассказывал им Священную Историю Ветхого Завета; дойдено до путешествия израильтян в пустыне; 3) во второе воскресенье месяца бывает женское симбокквай со своими кооги; собирается человек 8–9.

Итак, и в настоящем виде Церковь довольно оживленна; только странно, что мало растет она. После того, как написано на предыдущей странице сетование не бездеятельность катихизатора Кавагуци, мы успели посетить дома христиан (всего четыре; в двух, далеко отстоящих, не были); один из домов — Петра Ооива, местной власти помощника окружного, которому подчинено до 500 домов (больше 300 в Накасу и другая деревня). Я опять стал сетовать на отсутствие слушателей; и мне говорят, что иного и ждать трудно: народ здесь совсем индифферентный — ни во что не верует; к бонзам обращаются только когда покойника хоронить надо; молятся очень редкие. И оказывается, что здесь вся Церковь состоит из одной фамилии Ооива с некоторыми зависящими от сего мира в материальном отношении. Филипп Ооива считается всеми за очень доброго человека; действительно, он не далее, как нынешнею весною роздал народу в беспроцентный долг 100 ен, и, чтобы угодить ему, иные приходят слушать; но послушает раза два–три, похвалит учение — «хорошо, мол», и больше глазу не кажет: почвы нет взойти семени, — огрублено сердце от безверья. — Если же это правда, то катихизатора за малоуспешность винить нельзя. Однако же и надежды на водворение здесь христианства тоже терять нельзя: народ здесь очень простой, совсем неиспорченный — нравы первобытные, нерастленные: значит, нужно только ждать, чтобы Благодать Божия оросила почву.

Из четырех посещенных домов — два Ооива Филиппа, сицудзи, и Петра, помощника окружного, третий — родственники Ооива, четвертый — его работника; вот и вся Церковь; дальние два дома — тоже клиенты Ооива. — Живу я в доме покойника Симона Ооива, семья которого в Токио, и два сына — ученика теперь здесь на каникулах; Церковь — тоже в доме Симона Ооива, чрез дорогу от того, где я помещен.

Перед заходом солнца не мог не удержаться, чтобы не выйти на морской берег погулять, — так прекрасно заходило солнце, в такие чудные цвета озолотило бродившие по западу легкие облака! Как бы хотелось купаться в этих дивных, прекрасных волнах золотого света! Как должно быть там светло, покойно, тихо от злых треволнений мирской жизни! — Но не дают успокоиться даже в мечтах и на час мутные волны житейского моря: тут же догнал меня полицейский, — говорит — возвращается в Удзуми, а оттуда приходил сюда — охранять меня во время проповеди, — так–де предписано от начальства над ним: «В Ханда один старался помешать (боогайсуру) вашей проповеди, так и здесь на такой случай нам велено присутствовать при проповеди; в Накасу всего один полицейский, — так я приходил к нему на помощь, но сказали, что сегодня проповеди нет, — так я завтра приду». — Когда ушел он своей дорогой, подоспел Филипп Ооива и стал жаловаться на катихизатора Павла Кавагуци: «Занимает христиан, собравшихся на проповедь, больше мирскими разговорами (заиудан) и вообще — большого светского направления, чем проповеднического; проповедывать ленится, а изучает аглицкий язык, читает газеты да пописывает статейки в журналы; у Собора будут просить переменить его, такой здесь совсем не годится — ни для христиан, ни для новых слушателей». Совсем правда; действительно, Кавагуци здесь совсем не место, да и не знаю, где ему место; около строгого священника поставить бы его, который бы направлял его, но где же этот строгий священник?

Филипп Ооива просит одного опытного катихизатора, который заведывал всем Цитагоори, имея под собою молодых катихизаторов в четырех здешних Церквах; хорошо бы. Но кого же? Опять людей нет! Боже, все людей и людей, а их — нет и нет! Да пошли же нам сих делателей!

Вечерню пели превосходно; вот здесь заслуга Кавагуци видна; сам был причетником, отлично знает одноголосное пение, сумел и передать его, — настоящий хор, бойко и правильно, без ошибок на полутонах, поющий всю службу. Я и похвалил Кавагуци при всех по окончании службы.

Было женское симбокквай; начиная от крошечной девочки, сказавшей заученных несколько слов о любви, кончая почти шамчащей старухой, дельно говорившей о необходимости бедствий для приготовления человека к Царству Небесному, — все говорили хорошо приготовленное, но такими тихими голосами, что только около сидящей было слышно; слушателей же, кроме христиан, — язычников был полон дом и много стояло вне. Я потом говорил о необходимости мужского и женского симбокквай и что начало их в Священном Писании, о пользе их, но что кооги нужно не только хорошо готовить, а и произносить для общей пользы, чтобы все слышали и поняли. — Потом сказал поучение о посвящении себя Богу и служении Ему во всяком звании; речь была наготовлена отчасти к язычникам–слушателям.

По окончании всего, оставшись один, опять ушел гулять на берег моря, когда луна сияла почти полным диском, серебря широкие полосы моря, и звезды горели ярким блеском. Но сбежавшиеся христианские ребятишки своей простодушной болтовней и рассказами помешали мечтать и думать.

Днем приходил поговорить, между прочим, учитель деревни Тоёка (1 ри от Накасу) Иоанн Оокоодзи, сын сизоку из Нагоя, 33–х лет, имеющий семью из жены и двух малых сыновей. Если он таков, как в речах, то довольно замечательный человек; один ведет школу из семи классов; учеников всех 60–70; душевно предан своему делу, трудится безустанно, точен во всем; любим и уважаем всеми в деревне, даже бонза, не терпящий христианства, душевный приятель его, хотя Иоанн открытый и весьма преданный христианин. Но задушевное желание его — сделаться проповедником, только не таким, говорит он, как нынешние — говорящие и неисполняющие, — а нераздельным в слове и деле. — Если бы я уверен был, что он именно таков, то сейчас бы пригласил его на церковную службу; семью можно бы содержать, пока он будет в Катехизаторской школе; или же сделать бы его гувернером в Семинарии, в каковом у нас тоже крайняя нужда. Но — подождать и посмотреть, что будет: если он будет таким же, как ныне, и ревностным христианином, и усердным учителем, чрез два года, когда я вновь, с помощью Божией, посещу сие место, то можно будет пригласить его на церковную службу с некоторой уверенностью, что ошибка не будет сделана. Жалованье ныне он получает за свою неустанную работу 10 ен в месяц и больше ровно ничего, — этим кормит и одевает себя и семью.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});