Андрей просмотрел заголовки: «Фридрих Гейгер предупреждает: вы погрузили Город во тьму, но мы не дремлем!»; «Радикальное возрождение – единственная действенная мера против коррупции»; «А все-таки, мэр, куда делось зерно с городских складов?»; «Плечом к плечу – вперед! Встреча Фридриха Гейгера с вождями крестьянской партии»; «Мнение рабочих сталелитейного: скупщиков зерна – на фонарь!»; «Так держать, Фриц! Мы с тобой! Митинг домашних хозяек-эрвисток»; «Снова павианы?». Карикатура: задастый мэр, восседая на куче зерна, – надо понимать, того самого, которое исчезло с городских складов, – раздает оружие мрачным личностям уголовного вида. Подпись: «А ну-ка, объясните им, ребятки, куда девалось зерно!»
Андрей бросил листок на стол и почесал подбородок. Откуда у Фрица столько денег на штрафы? Господи, до чего все надоело! Он встал, подошел к окну, выглянул. В жирной сырой тьме, еле подсвеченной уличными фонарями, грохотали телеги, слышался сиплый мат, надсадный прокуренный кашель, время от времени звонко ржали лошади. Второй день в окутанный мраком город съезжались фермеры.
В дверь постучались, вошла секретарша с пачкой гранок. Андрей досадливо отмахнулся:
– Убукате, Убукате отдайте…
– Господин Убуката у цензора, – робко возразила секретарша.
– Не будет же он там ночевать, – раздраженно сказал Андрей. – Вернется, тогда и отдадите…
– Но метранпаж…
– Все! – грубо сказал Андрей. – Ступайте.
Секретарша ретировалась. Андрей зевнул, сморщился от боли в затылке, вернулся к столу, закурил. Голова трещала, во рту было мерзко. И вообще все было мерзко, темно, слякотно. Тьма египетская… Откуда-то издалека донеслись выстрелы – слабое потрескивание, словно ломали сухие сучья. Андрей снова поморщился и взял «Эксперимент» – правительственную газету на шестнадцати полосах.
МЭР ПРЕДУПРЕЖДАЕТ ЭРВИСТОВ: ПРАВИТЕЛЬСТВО НЕ СПИТ, ПРАВИТЕЛЬСТВО ВИДИТ ВСЕ!
ЭКСПЕРИМЕНТ ЕСТЬ ЭКСПЕРИМЕНТ. Мнение нашего научного обозревателя по поводу солнечных явлений.
ТЕМНЫЕ УЛИЦЫ И ТЕМНЫЕ ЛИЧНОСТИ. Комментарий политического консультанта муниципалитета к последней речи Фридриха Гейгера.
СПРАВЕДЛИВЫЙ ПРИГОВОР. Алоиз Тендер приговорен к расстрелу за ношение оружия.
«У НИХ ТАМ ЧТО-ТО ИСПОРТИЛОСЬ. НИЧЕГО, ПОЧИНЯТ», – говорит мастер-электрик Теодор У. Питерс.
БЕРЕГИТЕ ПАВИАНОВ, ОНИ – ВАШИ ДОБРЫЕ ДРУЗЬЯ! Резолюция последнего собрания общества покровительства животным.
ФЕРМЕРЫ – НАДЕЖНЫЙ КОСТЯК НАШЕГО ОБЩЕСТВА. Встреча мэра с вождями крестьянской партии.
ВОЛШЕБНИК ИЗ ЛАБОРАТОРИИ НАД ОБРЫВОМ. Сообщения о последних работах по бессветовому выращиванию растений.
СНОВА «ПАДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ»?
У НАС ЕСТЬ БРОНЕВИКИ. Интервью с полицей-президентом.
ХЛОРЕЛЛА НЕ ПАЛЛИАТИВ, А ПАНАЦЕЯ.
АРОН ВЕБСТЕР СМЕЕТСЯ, АРОН ВЕБСТЕР ПОЕТ! Пятнадцатый благотворительный концерт знаменитого комика…
Андрей сгреб всю эту кучу бумаги, скатал в ком и зашвырнул в угол. Все это казалось нереальным. Реальной была тьма, двенадцатый день стоявшая над Городом, реальностью были очереди перед хлебными магазинами, реальностью был этот зловещий стук расхлябанных колес под окнами, вспыхивающие в темноте красные огоньки цигарок, глухое металлическое позвякивание под брезентом в деревенских колымагах. Реальностью была стрельба, хотя до сих пор никто толком не знал, кто стреляет и в кого… И самой скверной реальностью было тупое похмельное гудение в бедной голове и огромный шершавый язык, который не помещался во рту и который хотелось выплюнуть. Портвейн с сырцом – с ума сошли, и больше ничего! Ей-то что, валяется себе под одеялом, отсыпается, а ты тут пропадай… Скорее бы все это разваливалось уже к чертовой матери, что ли… Надоело небо коптить, и шли бы они в глубокую задницу со своими экспериментами, наставниками, эрвистами, мэрами, фермерами, зерном этим вонючим… Тоже мне, экспериментаторы великие – солнечного света обеспечить не могут. А сегодня еще в тюрьму идти, тащить Изе передачу… Сколько ему еще сидеть осталось? Четыре месяца… Нет, шесть. Сука Фриц, его бы энергию да на мирные цели! Вот ведь не унывает человек. Все ему в жилу. Из прокуратуры выперли – партию создал, планы какие-то строит, борьба с коррупцией, да здравствует возрождение, с мэром вот сцепился… А хорошо бы сейчас пойти в мэрию, взять господина мэра за седой благородный загривок, ахнуть мордой об стол: «Где хлеб, зараза? Почему солнце не горит?» и под жопу – ногой, ногой, ногой…
Дверь распахнулась, ахнув о стену, и вошел Кэнси, маленький, стремительный, и сразу видно, что в ярости – глаза щелками, мелкие зубы оскалены, смоляная шевелюра дыбом. Андрей мысленно застонал. Опять сейчас потащит с кем-нибудь воевать, подумал он с тоской.
Кэнси подошел и шваркнул об стол перед Андреем пачку гранок, исполосованных красным карандашом.
– Я этого печатать не буду! – объявил он. – Это саботаж!
– Ну, что у тебя опять? – спросил Андрей уныло. – С цензором поцапался, что ли? – Он взял гранки и уставился в них, ничего не понимая, да и не видя ничего, кроме красных линий и загогулин.
– Подборка писем – из одного письма! – яростно сказал Кэнси. – Передовицу нельзя – слишком острая. Комментарий к выступлению мэра нельзя – слишком вызывающ. Интервью с фермерами нельзя – больной вопрос, несвоевременно… Я так работать не могу, Андрей, воля твоя. Ты должен что-то сделать. Они убивают газету, эти сволочи!
– Ну подожди… – морщась, сказал Андрей. – Подожди, дай разобраться…
Большой ржавый болт ввинтился ему вдруг в затылок, в ямку у основания черепа. Он закрыл глаза и тихонько застонал.
– Стонами тут не поможешь! – сказал Кэнси, падая в кресло для посетителей и нервно закуривая. – Ты стонешь, я стенаю, а стонать должна эта сволочь, а не мы с тобой…
Дверь снова распахнулась. Цензор – жирный, потный, весь в красных пятнах, – загнанно дыша, ввалился в комнату и уже с порога пронзительно закричал:
– Я отказываюсь работать в таких условиях! Я, господин главный редактор, не мальчишка! Я – государственный служащий! Я здесь не для собственного удовольствия сижу! Я похабную ругань от ваших подчиненных выслушивать не намерен! И чтобы обзывались!..
– Да вас душить надо, а не обзывать! – прошипел из своего кресла Кэнси, сверкая глазами, как змея. – Вы саботажник, а не государственный служащий!
Цензор окаменел, переводя налитые глазки с него на Андрея и обратно. Потом он вдруг сказал очень спокойно и даже торжественно:
– Господин главный редактор! Я объявляю формальный протест!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});