Читать интересную книгу Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник) - Рафаэль Сабатини

– Несколько месяцев назад, – медленно проговорил он, – еще до того, как Франция вторглась на нашу территорию, в сенат поступило низкое, ничем не оправданное требование изгнать из пределов Венецианской республики несчастного принца королевской крови, который эмигрировал из Франции и благодаря нашему гостеприимству проживал под именем графа де Лилля в Вероне. Это требование, написанное в ультимативной форме, было подписано Камиллом Лебелем. Как мы позже выяснили, ультиматум был составлен не по указанию из Парижа, а по вашей собственной инициативе и подписан был вами, потому что французский посол отказался подписывать столь постыдный документ. Если вы будете отрицать это, я предъявлю вам доказательства.

– Я не отрицаю ни это, ни любые другие достоверные факты.

Ответ был неожиданным не только для инквизиторов, но и для графа Пиццамано.

– Вы не отрицаете это? – откликнулся Корнер. – Как тогда можете вы, заявляя о своей роялистской, антиякобинской позиции, объяснить мотивы, которыми вы руководствовались, совершая этот поступок, столь недоброжелательный по отношению и к своему монарху, и к Светлейшей республике?

– Да-да! – проскулил Габриэль. – Как можно согласовать ваши утверждения с ультиматумом, не только причинившим вашему принцу столько зла, но и вынудившим Светлейшую республику сделать шаг, который, как вы знали, неизбежно выставлял ее на позор перед всеми нациями?

– Ответьте на этот вопрос! – захихикал старый Барбериго. – Да, ответьте! Проявите такую же находчивость, как и при сочинении всех прочих вымышленных историй, попытайтесь!

Корнер приподнял одну руку, утихомиривая разбушевавшегося коллегу.

Бросив презрительный взгляд на серое старческое лицо, Марк-Антуан хладнокровно ответил:

– Я напомню вам, господа, обстоятельства того момента. – Он сделал паузу и под суровыми взглядами инквизиторов постарался собраться с мыслями. Даже граф Пиццамано смотрел на него нахмурившись. – Да, приказа из Парижа я на это не получал, но сказать это можно только в строго буквальном смысле. Из предыдущего письма Барраса было ясно, что такой приказ поступит, и он действительно поступил спустя несколько дней после того, как я послал ультиматум.

– Но почему вы вдруг решили совершить поступок, который должен был бы вызывать у вас отвращение, если вы в самом деле тот, за кого себя выдаете?

– Как вы, наверное, помните – или, по крайней мере, как должно быть отмечено в ваших записях, – ультиматум поступил в сенат дня через два после ареста Рокко Терци. Из-за этого ареста я оказался в очень трудном и опасном положении. Я был единственным, помимо Лаллемана и сообщников Терци, кто знал о том, чем он занимается. Поэтому на меня пало серьезное подозрение. Чтобы спасти свою жизнь и продолжить свою антиякобинскую деятельность, я должен был развеять это подозрение и вернуть доверие Лаллемана. Это было нелегко. Мне пришлось совершить акт, доказывавший твердость моих якобинских убеждений. Фактически я лишь выполнил заранее тот приказ, который поступил через несколько дней. Но даже без этого приказа мои действия были оправданны, ибо, принося в жертву необходимости принца и достоинство Светлейшей республики, я делал это ради окончательной победы и того и другого.

Этот честный ответ, казалось, давал исчерпывающее объяснение данному факту. Граф Пиццамано, слушавший вначале с недоумевающим видом, теперь откинулся в кресле, облегченно вздохнув. Инквизиторы в нерешительности переглядывались. Наконец Корнер, подавшись вперед, спросил спокойным и любезным тоном:

– Если я правильно понял вас, вы утверждаете, будто во французском посольстве полагали, что вы Камилл Лебель, и будто месье Лаллеман не подозревал, что на самом деле вы виконт де Со?

– Да, я утверждаю это.

Аскетическое лицо с тонкими чертами впервые за все время допроса утратило доброжелательное выражение. Глаза Корнера глядели на Марк-Антуана из-под тонких седых бровей жестко и непримиримо.

– Но как это возможно, – бросил он, – если ваша супруга является якобы двоюродной сестрой месье Лаллемана? Она открыто выступает под именем виконтессы де Со, постоянно проводит время в вашем обществе и ухаживала за вами во французском посольстве во время болезни.

Для Марк-Антуана этот неожиданный вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Он резко, почти слышимо вздохнул. Мессер Корнер после секундной паузы продолжил:

– Вы всерьез хотите убедить нас, что месье Лаллеман, кузен виконтессы де Со, не знал, что вы виконт? Вы хотите, чтобы мы в это поверили?

Марк-Антуан колебался не больше двух-трех секунд, но в голове у него за это время пронеслось очень много мыслей.

Граф Пиццамано резко повернулся на стуле лицом к нему. Возможно, вопрос так же застал его врасплох, как и самого Марк-Антуана.

При других обстоятельствах ответить на этот вопрос было бы нетрудно, и любая проверка доказала бы правдивость его слов. Надо было всего лишь объяснить, что так называемая виконтесса де Со самозванка, присвоившая этот титул по совету настоящего Лебеля. Поскольку тот стремился представить шпионку как эмигрировавшую аристократку, то имя де Со было первым, какое должно было прийти ему в голову: он завладел имением Со и полагал, что виконт гильотинирован.

Марк-Антуан мог бы сказать, что было бы неблагоразумно и неосторожно с его стороны разоблачать ее как засланную французскими якобинцами шпионку сразу после ареста Рокко Терци, поэтому он отложил разоблачение на более поздний срок, а тем временем решил завести с ней знакомство, чтобы наблюдать за ней и использовать ее как источник информации.

Он мог бы, вдобавок к этому, подсказать инквизиторам, как легко можно было бы удостовериться в истинности его показаний и тем самым снять с него это самое серьезное обвинение. Но, сделав это, он неизбежно погубил бы это хрупкое создание, приоткрывшее ему свою одинокую, томящуюся в безнадежной тоске душу. Разоблачение означало бы ее арест и, скорее всего, смерть от гарроты. Он мысленно видел это жуткое стальное приспособление в виде подковы, охватывавшее шею жертвы сзади и снабженное винтом. При вращении винта подкова сжимала шею приговоренного все туже и туже. Марк-Антуан представил себе тонкую белую шею, зажатую в этом смертельном воротнике, а над ним привлекательное, по-детски ясное маленькое лицо, влажные глаза, глядевшие на него так нежно в их последнюю встречу, и губы, признающиеся в преданной любви.

Если бы он оправдался перед инквизиторами такой ценой, его до конца дней преследовало бы это видение, он презирал бы себя, купив свое спасение за счет жизни несчастной женщины, которая к тому же вернула к жизни его самого.