— Мерзавец, — простонала Гермиона, попятившись, — ты… ты просто… Это ни в какие ворота…
— Натурально словно заново родилась! — подытожил Люциус с наигранным восторгом.
Гермиона развернулась и выскочила из кабинета.
— Ты ко мне, дорогая? — осведомился Макнейр, на которого ведьма налетела в холле.
— Сожри вас всех квинтапеды! — зло бросила она, почти бегом поднимаясь по лестнице.
В комнате разъяренная женщина первым делом схватилась за сигареты. Но она пылала сейчас настоящим бешенством и больше всего хотела выговориться. А еще уж точно не собиралась оставаться на ночь в одной с Люциусом спальне. Потому, затушив окурок, она наспех привела себя в порядок, досадливо вытирая злые слезы, и трансгрессировала в Даркпаверхаус, в главный круг у поста привратника.
В холле оказалось людно и шумно: было около семи часов вечера, гимназисты спешили на ужин. Гермиона торопливо вышла из трансгрессионного круга и, коротко постучав, вошла в привратницкую.
Рон сидел у деревянного стола и при свете тусклой свечи чистил от воска большие серебряные канделябры. При виде Гермионы он улыбнулся с радостным недоумением, отложил замысловатый подсвечник и встал.
— Вот так сюрприз! Ты не дома?
Гермиона не сдержалась и всхлипнула.
— Эй, что случилось?! — встревожился Рон, подходя ближе. — Гермиона, на тебе лица нет! Садись.
Она послушно опустилась на деревянную кушетку у стены. К горлу комком подступала обида, губы предательски задрожали.
— Я… Я снова буду надоедать тебе своими проблемами, — предупредила она с вымученной улыбкой, стараясь взять себя в руки.
— Да ради Мерлина — тут не очень‑то весело, — хмыкнул Рон. — Будешь сливочное пиво?
— Уж лучше огневиски, — буркнула Гермиона.
— Эй, да что случилось? — подозрительно спросил рыжий верзила, вытаскивая с антресолей початую бутыль.
За время работы в гимназии Рон окреп и поздоровел, из‑за чего, благодаря своему высокому росту, смотрелся настоящей громадиной. Его довольно длинные и пребывающие в постоянном беспорядке волосы потемнели, приобретя стойкий терракотовый с проседью цвет, а выцветшие во время мытарств с Гарри веснушки, отдельно почти неразличимые, придавали лицу неравномерный медный оттенок. Рон, не отличавшийся особой аккуратностью, таскал засаленную, напоминающую старый халат мантию грязно–оливкового цвета, огромные стоптанные башмаки и помятую остроконечную шляпу, напоминающую скорее ночной колпак и чаще выступающую в роли тряпки, чем в качестве головного убора.
Привратник опустил на стол мутную бутыль с огневиски и вопросительно посмотрел на Гермиону, рукавом протирая измазанное мелом (он натирал смесью мела с каким‑то раствором серебро) лицо.
— Даже не знаю, как сказать, — пробормотала молодая женщина, скривившись. — И притвори дверь плотнее, пожалуйста: я буду курить. — Рон послушался. — А теперь налей мне огневиски.
— Да что стряслось, Гермиона?! Дома что?
— Дома, — мрачно кивнула она, закуривая. — Мой муж меня «развлекает».
Рон нахмурился. Вообще‑то он терпеть не мог Люциуса с тех самых пор, как довольно неожиданно узнал об их с Гермионой, тогда еще не узаконенных, отношениях. Рон был неприятно поражен своим открытием, но сдерживался довольно долго. Однако когда подруга объявила о своем приближающемся замужестве, он не выдержал и попытался даже протестовать.
Тогда наследница Темного Лорда рассказала всю историю своих давних взаимоотношений с Люциусом Малфоем.
Сказать, что Рон был поражен — значит не сказать ничего. Он впал от этой новости в какое‑то подобие ужаса и, Гермиона это прекрасно видела, совершенно не мог такого понять.
Вообще за время своей работы в гимназии Гермиона очень сблизилась с Роном. Он был для нее чем‑то вроде отдушины, старым верным другом, к которому можно было приходить, чтобы, тайком запершись в привратницкой, напиваться сливочным пивом и вспоминать прошлое. С ним было просто, не нужно было играть и как‑то светлело на душе.
Но вот всё, что касалось Гермиониного супруга, Рона ощутимо напрягало. Когда‑то они пытались беседовать на эту тему, но так и не нашли взаимопонимания. Теперь, при упоминании Люциуса, Рон опять помрачнел.
— Ты, кажется, не шибко этому рада, — заметил он, отвечая на ее реплику.
— О да! — в сердцах бросила Гермиона. — Он, знаешь ли, решил, что я скучаю! Что моя жизнь не блещет разнообразием! — с каждым словом Гермиона говорила всё более высоким голосом. — Что мне нужны новые эмоции!
— Смотрю, вызвать их ему вполне удалось, — осторожно заметил Рон.
— О oui! Еще как удалось, разорви меня грифон!
— М–да? И что же он сделал? — хмуро спросил ее приятель, разом осушая рюмку огневиски.
— О, он попросил Волда…
— Это еще кто? — перебил Рон.
— Волден Макнейр, ты, может быть, вспомнишь его: Волд работает палачом в Комиссии по обезвреживанию опасных существ и приходил когда‑то в Хогвартс с Фаджем и тем старикашкой, чтобы казнить Клювокрыла. Помнишь?
Послышался похожий на мычание звук, долженствующий, видимо, показать, что Рон Макнейра помнил.
— И о чем же он попросил его? — мрачно спросил затем ее приятель.
— Развлечь меня! — гневно выпалила Гермиона, раздавливая окурок в пустой старой чернильнице, которую Рон заботливо поставил на стол вместе с рюмками и бутылкой огневиски.
— Это как же?
— О–о! — всплеснула руками Гермиона. — Он попросил его со мной переспать!
— ЧЕГО?!
— Да–да! Именно так! Мой собственный муж! Мы только что пили с Волдом вино в гостиной поместья, и он…
— Он — что?! — сквозь зубы прорычал Рон.
— О, он попытался выполнить это любезное поручение! Черт, я ненавижу его!
— Старый мерзавец! Он что, полез к тебе прямо у вас дома?!
— Волд был очень мил. Химерова кладка, я его просто ненавижу! Как ему в голову пришло, это… Это… Знаешь, что он мне сказал?! Он сказал, что это — отеческая забота!
— Кто сказал? — совершенно запутался Рон.
— Люциус! Утащи меня гриндилоу! Он только посмеялся над моим возмущением! Он сказал, что я не ценю его заботы! Заботы! О, Рон, я готова была его убить! К дементорам такую заботу! Ты только представь себе!
Совершенно огорошенный Рон молчал, сжимая свои внушительные кулаки. Гермиона разом осушила полную рюмку огневиски и сама налила себе новую.
— Забота! — досадливо повторила она. — Забота!
— Негодяй, — прорычал рыжий верзила.
— Идиот, — всхлипнув, поправила Гермиона. От частых возлияний она уже чувствовала, как начинает кружиться голова. — Отеческая забота! — снова повторила женщина. — Если ему нравится спать с кем попало, почему он считает, что и меня это должно развлекать?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});