– Дитсов это уже не спасет. Все они обречены. Но тогда ты погубишь единственного достойного противника Замухрышки. Неужели хочешь, чтобы он вечно оставался Всевидящим Отче?
– Если им станешь ты, будет ли лучше?
– По крайней мере я людей зря губить не собираюсь. Если, конечно, этого не потребуют Предвечные.
– И как же планируешь победить братца?
– Пусть только подвернется случай, а уж там посмотрим. Колебаться не стану. Будь уверен! – Он сделал шаг назад, и я увидел, что на полу у стены осталась лежать маленькая фляжка. – Это тебе.
– Что там?
– Зелейник.
– Я не ощущаю недостатка в нем.
– И все же возьми. Это единственное, что я могу для тебя сделать. Прощай.
– Ты уверен, что Дит погибнет?
– Да.
– И когда это должно случиться?
– Уже случилось. Скоро сам убедишься.
Он закутался в плащ и быстро вышел, словно его гнал страх, а быть может – стыд. Уже не надеясь заснуть вновь, я вышел в опустевший коридор. Мертвый слепыш, раскинув крылья, лежал на каменных плитах пола. Голова его была растоптана в лепешку, и я никак не мог взять в толк, почему он наказан с такой жестокостью.
И тут мое внимание привлекли раздавшиеся снаружи взволнованные голоса.
Возле ближайшего Дома Братской Чаши галдела быстро увеличивающаяся толпа. Откуда-то выскочила запыхавшаяся Ирлеф и схватила меня за руку.
– Пойдем! – крикнула она, увлекая меня в гущу людей.
– Блюститель Заветов! Блюститель Заветов здесь! – загомонили кругом, очищая для нас дорогу.
Обе приемные были переполнены людьми, и мы с великим трудом пробились к решетке. Я все еще не мог понять, что происходит – не то кастраты устроили какую-то пакость дитсам, не то дитсы просто недовольны кастратами.
Во внутренних помещениях царил образцовый порядок – все горшки и горшочки были аккуратно расставлены по полкам, котлы вычищены, сняты с крючьев и перевернуты вверх дном, даже копоть со стен исчезла. Кроме копоти, не хватало еще двух вещей – раздобревших хозяев этой цитадели и предмета их главной заботы, хваленого зелейника.
– И вот так везде, – сказала Ирлеф. – В каждом Доме Братской Чаши. Они ушли, прихватив с собой зелейник, а то, что не смогли унести, вылили.
– Как это могло случиться? Где была стража? – спросил я, медленно осознавая непоправимость беды.
– Стража была на стенах. Что ей делать на улицах? – Ирлеф уже пробивалась обратно к выходу. – Говорят, где-то здесь видели Хавра. Он, наверное, увел предателей через канализацию. Ему же все ходы и выходы известны.
Люди – мужчины, женщины, дети – с перекошенными в крике лицами бежали нам навстречу или обгоняли нас. Все они практически уже были покойниками. Спасти их могло только чудо, и я даже не представлял – какое.
Ирлеф уводила меня все дальше от центра, и вот мы очутились за каким-то высоким забором, перед длинным низким зданием, более всего похожим на конюшню или на большой сарай. Да и пахло здесь скотным двором, курятником, палеными перьями – совсем не тем, чем должен пахнуть каменный город, в котором каждое зернышко съестного завозится со стороны. Дверь в здание была распахнута настежь, на пороге лежал стражник, наповал сраженный хорошо знакомым мне железным копьем. Не дойдя шага до него, Ирлеф замерла. Остановившись рядом, я заглянул внутрь. Там были какие-то невысокие заборчики, насесты, лестницы и кормушки. Повсюду лежали мертвые слепыши, их было множество, наверное, не одна тысяча, а посреди этого странного строения догорал костер, сложенный из птичьих голов.
– Вот здесь я когда-то работала еще девчонкой, – сказала Ирлеф устало. – Раз в неделю сюда приходили эти толстяки из Дома Братской Чаши. Они убивали слепышей и забирали с собой только их мозги. Под страхом смерти мы обязаны были молчать. Теперь я догадалась почему. Именно из мозгов слепышей приготовляется зелейник.
– Ты только догадываешься, а другие давно знали. Недаром же воины Замухрышки первым делом спалили Коралловый Лес вместе со всеми его обитателями. Теперь в Заоколье, наверное, не осталось ни единого слепыша.
– А скоро не останется ни единого дитса, – добавила она. – Наступают печальные времена.
Нет, подумал я. Ты ошибаешься. Печальные времена наступят много позже, когда камни прорастут травой, а ветер будет завывать в пустых провалах окон. А сейчас наступает страшное время – время катастрофы, всеобщей гибели, время безумия и отчаяния. Люди еще только начали проникаться мыслью о неизбежной смерти, агонизирующие тела еще не усеяли улицы, отцы еще не приступили к убийству собственных детей, город еще хранил видимость жизни.
Мы с Ирлеф обошли все бастионы, но не обнаружили ни одного Блюстителя. Бой у насыпи угас – врагу больше некуда было торопиться. Дитсы, все еще не выпуская из рук оружие, в растерянности стояли на стенах. Что им еще оставалось делать, как не покорно дожидаться смерти, ведь предназначенная каждому невидимая стрела была уже в полете и уклониться от ее отравленного наконечника было так же невозможно, как невозможно уйти от собственной судьбы.
– Неужели и ты должен умереть? – спросила Ирлеф.
– А чем я лучше других?
– Пройти столько дорог, испытать столько злоключений лишь для того, чтобы найти смерть среди обманутых людишек в никому не нужном городе… – Она зябко передернула плечами. – Я бы не хотела такого конца.
– Если бы это зависело от воли человека! Но, увы, нашу судьбу творит один только случай. По счастливой случайности мы родились и по нелепой случайности умрем. В предопределенность я что-то перестал верить в последнее время.
– Почему же! – Ирлеф едва заметно и, как мне показалось, загадочно улыбнулась. – О рождении я судить не буду, а вот о смерти могу с тобой поспорить. Вспомни златобронников. Смерть для них – как близкая подруга, которая, если ее позовут, всегда придет на помощь.
– Не нравятся мне твои разговоры. Пока мы живы, давай не будем об этом.
Здесь наше внимание привлекли крики, раздававшиеся с той стооны, где когда-то возвышались неприступные городские ворота. Какая-то женщина, прижимая к груди сверток с новорожденным, сползла с насыпи и через заваленное трупами поле побежала к лагерю Замухрышки.
– Возьмите моего ребенка! Спасите его! – кричала она. – Он еще не успел испробовать зелейника. Можете убить меня, но сохраните ему жизнь!
Ее грубо остановили в сотне метров от шатров, над которыми развевались штандарты владыки Приокаемья, но женщина продолжала вопить и вырываться – наверное, ее Срок уже подошел и она находилась на грани первого приступа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});