Издалека — с разных сторон — доносился непонятный звон.
— Buenos dias, сеньорес! — Хавьер, судя по блеску в глазах, уже успел хлебнуть алкоголя, но на ногах держался твёрдо. — Непременно вернусь к вам к полудню! И бронеходы тоже верну. Но — мне не простят, если на параде их не будет! Фончо, mi alegria, — до дождя никому ни глотка! И сам держись, — стойкость важна для мужчины!
— Так точно, команданте Альварадо, — без малейшей радости в голосе отозвался Альфонсо. Его машина стояла тут же — и Гедимин видел на экране сигма-сканера канистры и бутыли. Их было меньше, чем обычно. «Если начнут пить вечером, с дождём, — может, им и хватит. А может, Хавьер вернётся с добавкой со своего парада… Какого парада⁈»
Хавьер уже прощался с охраной в воротах; бронеходы покинули посты и выехали на чистую, отмытую от граффити мостовую.
— Давай-ка вниз, Джед, — сказал Маккензи, помахав «правителю убежища» на прощание. — У них парад, а у нас работа.
— Опять какой-то праздник? — Гедимин так и не нашёл ничего в календаре. «Может, день благодарения перенесли на двенадцатое? Вон, в Шайенне он вообще в ноябре…»
— А! День Колумба, — Маккензи махнул рукой. — Даже местные на него пьют только с вечера. Пьяными в церковь не пускают!
Гедимин мигнул.
— Церковь?..
— Храм, — Маккензи раздражённо вздохнул. — Ты что, на Равнине их не насмотрелся⁈ Звон слышал? Это храмовые колокола… в записи, скорее всего, — но, может, пара настоящих уцелела. Местные молятся богу. Он у них один, если что. А потом устраивают парад. А под дождём парадом ходить уже неудобно — так что соберутся у нас. И снова нажрутся в сопли. Одно радует — с ними нажрётся весь город. И будет тихо.
— Не видел я тут богов, — пробормотал Гедимин. Его беспокоило другое. «До вечера город будет трезвым. А значит — в лучшем случае нам испачкают тротуар…»
— Идёмте, сеньор Джедмин, — видимо, о том же подумал и грустный трезвый охранник. — Работа и всё такое…
Уже в убежище Гедимин, когда вокруг становилось чуть тише (во время монтажных работ такое бывало редко), слышал, как охранники, собравшись вместе, что-то бормочут, сложив манипуляторы экзоскелетов и приподняв их к потолку. «Молятся?» — ремонтник покосился на дозиметр, потом — на сигма-сканер. То ли местные плохо умели говорить с богами, то ли мешал ипроновый экран, то ли на Земле, и правда, не было никаких богов, — кривая интенсивности излучения даже не шелохнулась, так и лежала, будто прилипнув к оси времени.
…Грохота сверху он не услышал — его оторвал от работы вой сирены и крики охранников. Все похватались за передатчики.
— Оставайтесь на месте! — крикнул Гедимину его экзоскелетчик. — Наверху разберутся! Это петарды, четыре залпа!
— С двух сторон, — дополнил охранник Иджеса. — Что за бараны остались наверху⁈ Совсем стрелять разучились⁈
— Защитное поле выдержало, — спокойно сказал Маккензи, проходя мимо. — Опасно местным на праздники быть трезвыми…
— И хоть бы одного подбили! — возмущался охранник Иджеса.
…Тем же возмутился, вернувшись с парада, и Хавьер Альварадо — его рявканье и звуки удара металла о металл были слышны даже за третьим изгибом шахты. Потом всё стихло, и охранник Гедимина беспокойно зашевелился.
— Сеньор Джедмин… — он кивнул наверх и изобразил жалобную гримасу. Гедимин махнул рукой.
— Да иди уже, пей. Сейчас с петардами летать уже некому…
31 октября 08 года. Земля, Южный Атлантис, город Маракайбо
На запястье Гедимина запищал таймер. Сармат, стряхнув дремоту, приподнялся на локте и потянулся за флягой. Внизу шипели пневмозатворы — открывались ворота нижнего яруса. Следом загудел транспортёр, потом кто-то повернул вентили в душевых — слабый гул был еле слышен; раздался плеск — кто-то из сарматов вошёл в душевую, когда там уже включили воду, но дверь за собой быстро закрыл.
Туннели, соединяющие шахту в парке с верхними ярусами убежища, ещё были открыты; поперёк них по ночам натягивали защитное поле. К середине декабря их собирались замуровать намертво — эта шахта должна была вести только на «муниципальный ярус». Там на входе уже стояли гермоворота со шлюзовой камерой; ещё одни через пару дней должны были прикрыть выход, но в лунном космопорту умудрились потерять груз. «Спросить Маккензи, какие новости с воротами,» — отметил про себя Гедимин, выходя из душевой на верхнем ярусе. Рабочие уже расходились по местам, и транспортёр поднимал из нижних «пещер» детали полусобранных модулей.
«Тридцать первое октября,» — Гедимин сверился с календарём; день был подсвечен оранжевым — «праздник, но не выходной». «А,» — сармат вспомнил прошлогоднюю маску-череп и перчатки с нарисованными костями и едва заметно ухмыльнулся. «Интересно, что Маккензи нацепит на себя в этом году. Местные, наверное, опять напьются в хлам…»
— Buenos dias, сеньор Джедмин! — на ярус заглянул криво ухмыляющийся охранник. Гедимин сдержал раздражённый вздох. «Личная охрана» так и таскалась за ним уже полтора месяца; пользы от неё сармат за это время не обнаружил, а вот сорванную встречу с Вепуатом хорошо запомнил.
— Иди наверх, — буркнул он, про себя отметив, что на охраннике — ни намалёванных костей и чёрных зверюшек, ни глазастых тыкв. — Я сам сейчас поднимусь. Маккензи не видел?
…Маккензи и Хавьер стояли невдалеке от шахты, и каждый уткнулся в свой смарт — один отправил сообщение и ждал ответа, другой отдавал короткие приказы то одному, то другому адресату. Гедимин сквозь сильно поредевшие заросли видел, как часть охраны, только заступившая на пост, уходит куда-то вглубь района, и её заменяет другой отряд.
— Мы вас не оставим, сеньор Маккензи, — пообещал Хавьер; кажется, он выпил с утра, но радости это ему не добавило — скорее, расстроило. — Но и не отпускать ребят я не могу. Будем сменяться. Сегодня такой день… не знаешь, какой бес в кого вселится!
— Это да, — сквозь зубы согласился Маккензи; сообщение всё не приходило, он полез в сеть — и нашёл