— Изменники не будут стоять на месте, — ответил Ибра Голан. — И нам не до́лжно.
— Тогда иди вперёд, — предложил Онрак.
— Нет, — отрезал Монок Охем. — Мы идём вместе. Ибра Голан, короткий привал не принесет много неудобств. К тому же я бы хотел, чтобы с нами поговорил тисте эдур.
— О чём, заклинатель костей?
— О твоём народе, Трулл Сэнгар. Как вышло, что он склонился перед Скованным?
— На этот вопрос нет простого ответа, Монок Охем.
Ибра Голан вернулся к остальным.
— Время охоты, — сказал воин и исчез в вихре пыли.
Тисте эдур некоторое время изучал зазубренное остриё своего нового оружия, затем со вздохом опустил копьё.
— Это долгая история. Да и я больше не тот, кто может сплести её тебе на пользу…
— Почему?
— Потому, Монок Охем, что я острижен. Меня больше нет. Для моих братьев и моего народа меня никогда не было.
— Эти утверждения бессмысленны перед лицом правды, — сказал Онрак. — Ты здесь, перед нами. Ты существуешь. Как и твои воспоминания.
— Некоторых имассов изгнали, — проскрежетал Монок Охем. — Но мы говорим о них. Мы должны говорить о них, чтобы другие усвоили урок. Какой прок в рассказе, если он не поучителен?
— Очень просвещённая точка зрения, заклинатель костей. Но мой народ не ищет просвещения. Да и правды. Наши сказания создаются, чтобы облачить быт в великолепие. Или чтобы придать моментам величайшей трагедии и важности атмосферу неизбежности. Кто-то, возможно, назвал бы их «поучительными», но цель их не в этом. Каждое поражение оправдывает грядущая победа. Каждая победа — предрешена. Тисте эдур не оступаются, потому что танцуют с самой судьбой.
— А ты больше не танцуешь.
— Именно так, Онрак. Точнее, никогда не танцевал.
— Значит, изгнание вынуждает тебя лгать даже самому себе, — отметил Онрак.
— В некотором роде так оно и есть. Вот почему я вынужден изменять историю — а это непросто. В то время я многого не понимал — тогда, когда всё случалось. Многие мои знания пришли куда позже…
— После острижения.
Миндалевидные глаза Трулла Сэнгара впились в Онрака, затем он кивнул.
— Да.
Как знание, что постиг мой разум, после разрушения Обряда Телланна. Что ж, это я понимаю.
— Приготовься рассказывать свою историю, Трулл Сэнгар. Если в ней будет поучительное зерно, поиск его ляжет на плечи тех, кому её рассказывают. Ты освобождён от этой необходимости.
Монок Охем проворчал:
— Это лживые слова. Любая история поучает. Рассказчик на свой страх и риск искажает истину. Если нет иного выхода, Трулл Сэнгар, исключи себя из истории. В том лишь один урок — смирение.
Трулл Сэнгар ухмыльнулся заклинателю:
— Не бойся, меня никогда не было среди первых игроков. А насчёт Острижения — что ж, оно уже случилось, и поэтому я расскажу историю тисте эдур, обитавших к северу от Летера, так, как рассказали бы они сами. С одним лишь исключением, что, признаю, потребует от меня особых усилий, — в моём рассказе не будет превозношений. Ни наслаждения триумфом, ни пустых слов о судьбе и неизбежности. Я попытаюсь отличаться от того тисте эдур, которым кажусь, разорвать свою культурную идентичность и тем самым очистить историю…
— Плоть не лжет, — сказал Монок Охем. — А значит, мы не обмануты.
— Плоть не лжет, но дух — может, заклинатель. Узри уроки равнодушия и слепоты, а я, в свою очередь, намерен попытаться сделать то же.
— Когда ты начнёшь рассказ?
— У Первого престола, Монок Охем. Пока мы будем ждать прибытия изменников… и их союзников, тисте эдур.
Вернулся Ибра Голан, принёс тушку зайца со сломанной шеей; одним движением он содрал с животного шкурку и бросил окровавленное тельце на землю возле Трулла Сэнгара.
— Ешь, — скомандовал воин, отбросив шкурку.
Пока тисте эдур разводил огонь, Онрак отошёл в сторону. Слова Трулла Сэнгара задели его. Острижение во многом исказило физический облик Трулла Сэнгара, отличая его от прочих тисте эдур. Лысина, шрам на лбу. Но физические изменения казались ничем по сравнению с тем, что произошло с его духом. Онрак понял, что ему спокойно в обществе Трулла Сэнгара, и это чувство вызвано мягкими манерами тисте эдур и тем, с какой лёгкостью тот сносит нужду и лишения. Теперь казалось, что это спокойствие было наивным. Выдержку Трулла Сэнгара породили раны, исцеление от которых сделало его бесчувственным. Его сердце стало ущербным. Он — т’лан имасс, запертый в плоти смертного. Мы просим его воскресить память о былой жизни, а затем удивляемся, что он противится нашим желаниям. Это наша ошибка, не его.
Мы говорим об изгнанных, но вовсе не предупреждения ради, как утверждает Монок Охем. Ничего благородного. Мы говорим, чтобы подтвердить свою правоту. Но наша непреклонность сталкивается в яростном бою со страшнейшим противником — с самим временем, с изменяющимся миром.
— Предисловием моей истории, — проговорил Трулл Сэнгар, поджаривая ошкуренного зайца, — станет предостережение, известное всем.
— Что за предостережение? — спросил Монок Охем.
— Я скажу, заклинатель. Это касается природы… и необходимости поддерживать равновесие.
Если бы у Онрака была душа, она бы ушла в пятки. Услышав слова Трулла Сэнгара, воин медленно обернулся.
— Сила и давление всегда в противостоянии, — сказал эдур, вращая тушку зайца над огнём. — Борьба всегда стремится к равновесию. Она — превыше богов, конечно, — в самом потоке существования, нет, превыше даже этого потока, ведь и существованию противостоит небытие. И борьба эта захватывает всех, определяет собою всякий островок в Бездне. Точнее, я так думаю. Смерть отвечает жизни. Тьма отвечает свету. Невероятный успех уравновешивается катастрофическим провалом. Ужасающее проклятие — чудесным благословением. Похоже, все склонны забывать эту истину, ослеплённые триумфальными победами. Взгляните, если хотите, на этот скромный огонь передо мной. Скромная победа… но если я буду питать пламя, чего я так страстно желаю, оно поглотит всю равнину, затем лес, а после и весь мир. Так и борьба за истину… в том, чтобы загасить огонь, приготовив мясо. Ведь если сжечь целый мир, всё живое в нём погибнет, не от огня, так от последующего голода. Понимаешь, о чём я, Монок Охем?
— Нет, Трулл Сэнгар. Это предисловие ни к чему.
Онрак заговорил:
— Ты ошибаешься, Монок Охем. Это предисловие… ко всему.
Трулл Сэнгар окинул их взглядом и ответил улыбкой.
Преисполненной печали. Полной… отчаяния.
И бессмертный воин был потрясён.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});