Читать интересную книгу Дамаск - Ричард Бирд

Пожилая дама выходит из телефонной будки («Пожалуйста-пожалуйста, дорогуша»), Хейзл ныряет внутрь, укрываясь в стеклянном домике, за стеклянными стенами которого она видит капли дождя. Они стекают вниз, бегут ручейками между «Лора тоже любит Гэри», «Эллиот – почти покойник» и «Юнтд 1 КПР 1». Дождь поливает деревья и асфальт под колесами автомобилей, а Хейзл раскладывает на телефоне свои карточки. Для полного удовлетворения ей не хватает карточек с изображением какого-нибудь оригинального вида спорта (кеглей, парусного, хоккея на льду или баскетбола) или с английскими знаменитостями, о которых никто ничего не слышал (Эдмунда Бландена, Хелен Шарман, Спенсера Персеваля, Альфреда Минна), или с каким-нибудь ненавязчивым советом («Позвоните родителям!»), или даже с чем-нибудь поэтическим («Ветер колышет ялик в волнах, в реке отражается солнце заката, красным обрубком горя»). Хейзл никогда не выкидывает карточки, даже если там уже нет денег или они просрочены. Каждая – словно вещественное напоминание, оставшееся после очередного бунта против матери, когда она легкомысленно болтает с незнакомыми людьми. Карточки всегда можно принести домой и посчитать, сколько раз такое случалось. Если бы не паранойя матери, Хейзл могла бы звонить из дома. Но мать имеет обыкновение подслушивать на параллельном телефоне, будучи убеждена в том, что Хейзл может говорить только с торговцами наркотиками и с ребятами, которые чинят мотоциклы.

Она выбирает карточку с изображением чайки, чайка олицетворяет отпуск на Мальте, и вставляет ее в щель в телефоне. Спенсер сам берет трубку и без вступления, без всяких посапываний и хмыканий начинает разговор. Она отвечает – его слова, ее слова. Они разговаривают о том, что было вчера, будет завтра и происходит сегодня, они играют в свои игры, они серьезно, а иногда и не очень серьезно размышляют над смыслом жизни. Хейзл спрашивает Спенсера, считает ли он, что ей стоит взять тайм-аут на год перед институтом. Потом приходится объяснять ему, что такое тайм-аут.

– До того, как мы встретимся или после? – спрашивает Спенсер.

Но Хейзл не собирается так рисковать и встречаться с ним. Стоит ему увидеть ее фигуру и волосы, как он захочет того же, что и все остальные. Поэтому она говорит, что высший смысл судьбы состоит в том, чтобы, продолжая переезжать с места на место, они однажды совершенно случайно встретились – там, где ни разу не были.

– Тогда, мы, наверное, даже не узнаем друг друга.

– Конечно, узнаем.

– С какой стати?

– Просто узнаем и все.

– Знаешь, почему мне нравится разговаривать с тобой, Спенсер?

– Потому, что ты млеешь от моего голоса.

– Потому, что мы можем не думать о сексе. Мы можем быть просто друзьями, настоящими друзьями, и ничто нам не мешает.

Иногда, хотя и не часто, между ними повисает молчание.

1/11/93 понедельник 11:48

«Давайте посчитаем» – еженедельный выпуск финансовых новостей. Расчеты по процентным ставкам для долгосрочных государственных ценных бумаг и облигаций, а также немецких бундес-акций существенно различаются. Доходность таких бумаг можно относительно точно посчитать, воспользовавшись согласованным финансовым прогнозом фондового рынка на период ожидаемой инфляции. Чтобы подсчитать реальную доходность долговременных облигаций, требуется быстродействие в миллионы команд в секунду. Для этого следует вычесть значение текущей инфляции из номинального дохода облигаций…

– Вы понимаете хоть что-нибудь?

– Ни слова.

Хейзл поднялась с дивана и выключила телевизор.

– Нужно посмотреть какое-нибудь хорошее кино, – предложил Уильям. – «Капитан торгового судна поклялся отомстить, когда его корабль был потоплен немецкой подводной лодкой в нейтральных водах».

– Простите?

– Ну что-то вроде этого.

Кроме телевизора, в комнате можно увидеть стул и односпальную кровать. На стене висит картина Роуландсона, на которую Хейзл обратила внимание еще раньше. Уильям зашторил окно – единственное напоминание об утреннем кошмаре Уильяма.

– Я надеялась, что мы сможем поговорить.

– О Джессике?

Услышав в очередной раз это имя, Хейзл закатила глаза: ну да, конечно, именно о Джессике она и собиралась поговорить. Особенно хотелось бы знать, какое отношение она имеет к Спенсеру. Если он влюблен в другую, то незачем себя обманывать и будет лучше, если она сразу уйдет. Уйти сейчас имеет смысл еще и потому, что скоро здесь будет Генри Мицуи, или Чокнутый Генри, как она называла его, когда еще он был ее учеником. Спасибо Спенсеру – предупредил.

Она подошла к окну, слегка раздвинула занавески и взглянула на дорогу.

– Ну что же вы, – сказал Уильям, – давайте уж, смелее.

Она помедлила, и Уильям сам подошел к окну и раздвинул занавески до конца. Мрачно посмотрел на серую лондонскую улицу.

– Я боялась, что вас опять хватит приступ страха, – сказала Хейзл.

– Тут же окно, а окно – это как экран телевизора.

– Расскажите мне, что вы видите.

– Несколько машин стоят у обочины. Еще несколько едут. Ходят люди. Магазины. «Распродажа роялей закончилась».

Хейзл перебила его, ей показалось – может, Уильям только что нашел прекрасный способ излечиться от своих страхов. Теперь ему нужно просто выйти на улицу и представить, что все вокруг – картинка на экране телевизора.

– Уже пробовал, – ответил Уильям.

– И?

– Видите – «Распродажа роялей закончилась». Оказалось, между жизнью и телевизором огромная разница.

Хейзл разглядела на улице свою машину, и ей очень захотелось домой, и еще переодеться во что-нибудь более удобное, домашнее. Может, это придаст ей уверенности в себе. Если Дамаск, о котором говорил Спенсер, действительно существует, это хороший знак.

– Помнишь, что ты говорила? – спросил Уильям, надеясь что она помнит. Хейзл не ответила, и Уильям высморкался и вытер нос платком. – О том, как я выходил на улицу, – продолжил Уильям, – о том, что это не такая уж и проблема.

– Да, говорила, ну и что?

– Ты это серьезно?

– Расскажите мне о Спенсере и Джессике.

– Я и тогда не мог, и сейчас не могу. Не знаю, что рассказывать.

– Какая она?

– Вы хотите знать правду?

– Да.

– Она почти идеал.

– Правда?

– Да.

– Ну, это многое объясняет, – сказала Хейзл, не вполне понимая, что именно это может объяснить.

– Он действует вам на нервы, да? – спросил Уильям.

Хейзл наблюдала за двумя подругами, болтающими у музыкального магазина.

– Я бы хотела, чтобы он был со мной полюбезнее.

– Он ничего не говорил вам о Джессике?

– Мне казалось, что если мы проживем этот день вместе, то у нас все получится.

– Я понимаю, – сказал Уильям, – похоже мы с вами выбрали один и тот же день.

– Я не сомневалась, что мы должны хотя бы попробовать.

– Трудно сказать. А вдруг не повезет?

– Может, мне лучше поехать домой? – сказала Хейзл и добавила: – Почему он все время такой испуганный?

К концу этого века все почему-то превращались в ее маму, и это выводило Хейзл из себя. Если бы только Спенсер так не дрожал и не был бы таким жалким и слабым, как человек, который не хочет переходить улицу только потому, что его может сбить машиной. Вот трус.

– Кстати, о Джессике, – начала Хейзл, но на этот раз Уильям не дал ей закончить:

– Вы правда думаете, что я могу выйти на улицу? Кажется, уже никто в это не верит.

– Кто это – «никто»?

– Мой брат, Спенсер. Все говорят, что я не в ладах со временем. Они говорят, что все очень сильно изменилось.

– Далеко не все.

– Но сейчас жизнь стала сложнее, – сказал Уильям. – Опаснее и непредсказуемее.

– В кино – может быть.

– Нет, и в реальной жизни тоже.

– То есть, в газетах.

– Нет, в реальной жизни.

Хейзл не сомневалась в том, что именно имеет в виду Уильям, но соглашаться с ним не собиралась. Конечно, в мире полно гадостей. О них пишут каждый день в газетах, и с этим ничего не поделаешь. Но знать о том, что все это происходит, – намного важнее самих событий. По крайней мере, так думала Хейзл. Иначе как бы жили люди?

– Ты правда можешь помочь мне выйти на улицу? – спросил Уильям. – Ты правда веришь, что у меня получится?

– Я не знаю, – ответила Хейзл. – Боюсь, у меня не так уж много времени. Думаю, мне лучше уйти.

– Не уходи, а?

– Но мне нет смысла оставаться.

– Я хотел рассказать тебе о Джессике, – сказал Уильям, – это важно. Когда я сказал, что она идеал, я, наверное, имел в виду другое. – Он замолчал и наморщил лоб, будто слова, которые он произнес, опять не смогли передать его мысли. – Не то чтобы она не идеал, конечно, но…

Положив обе ладони на голову, он зашагал из одного угла комнаты в другой.

– Вам нехорошо, Уильям?

– Но видишь ли, дело в том, что ее не существует.

– Простите?

– Мы ее придумали. Она лишь частица нашего воображения. Поэтому она – идеал. У нее волосы любого цвета, глаза – тоже. Она высокая, и не очень, умная и тупая как пробка. А поскольку она всегда такая, какой мы хотим ее видеть, она идеальна. Понимаете?