Читать интересную книгу Державный - Александр Сегень

Через час, одевшись, умывшись и прочитав утренние молитвы, муж и жена сели завтракать. Вчера они причащались, и сегодня можно было и к поздней обедне пойти. Завтракали вшестером — Василий с Марьей, их дьяк Фёдор Беда, боярин Михаил Фёдорович Кошкин со своею боярыней — эти ещё на первой седмице Великого поста, накануне Торжества Православия, приехали в Углич навестить да так тут и остались, и, наконец, Шемякин пристав при Василии, подлец Иван Котов, хоть и боярин, а боярином его язык назвать не повернётся: масленицей, пьяный был, стал руки распускать тут, в Угличе, пользуясь тем, что они пленники; Марья тогда только на четвёртый месяц перевалила, живот лишь чуть-чуть намечался, да и то одной ей заметен, и срамник пристав, подловив её однажды одну, принялся обнимать, ртом поганым лезть с поцелуями, шепча: «Слепой не увидит, глухой не услышит, глупый не поймёт, немой не проболтается…» Как она ему тогда влепила затрещину, он и с ног долой! Да пригрозила на весь мир осрамить. С тех пор не подъезжал больше. Едва только сели завтракать, Котов заговорил. Видно было, как ему не терпится сообщить важную новость:

— Слыхали? Васьки Косого жена-то — роспуст получила. Вот ведь сволочь какая! Добилась своего. Хотя он, конечно, сам виноват — не отпускал её от себя ни на шаг, всё мерещилось ему, будто она на каждом углу ему, слепому дураку, изменяет.

Марья посмотрела на мужа и заметила, как тому неприятно.

— Разве ж распускают нынче по одному жены хотению? — спросил Василий с дрожью в голосе.

— Не должно! — рыкнул Кошкин.

— Должно, должно, — засмеялся Котов.

— А я говорю — не должно! — стукнул Михаил Фёдорович кулаком по столу.

— Ты, Кошка, молчи, когда Кот мурлыкает, — отвечал пристав своей обычной присказкой.

— По одному хотению жены не распускают, — сказала Марья.

— Однако спор сей напрасен, — возразил пристав. — Даже в «Митрополичьем правосудии» сказано, что ежели муж ослепнет, то жена по доказательству неисправимости его слепоты способна получить полный к своему удовольствию роспуст.

Что же она раньше-то с ним не распустилась? — спросил дьяк Фёдор.

— Терпела, — ответил Котов. — Как он над ней измывался в своей глупой ревности! А она всё терпела. Но в последнее время совсем невыносимо сделалось, особливо потому, что Косой к тому же и мужски немочен стал, и ревность его вдвое лютее сделалась.

— Ешь, Вася, что ты и жевать перестал? — сказала Марья, спроваживая в рот мужа ещё одну ложку овсяной каши с провесным виноградом. Незаметно она погладила Василия пальцами по руке, мол, не волнуйся, нам с тобой никакой роспуст не грозит.

— А что из Переславля слыхать? — спросил Василий.

— Вчера вечером купец оттуда приплыл, — засовывая себе в рот крутое яйцо, сообщил Котов. — Говорит, детки ваши при Шемяке ровно сыр в масле катаются, обласканы, подарками всякими осыпаны с ног до головы. Им всевозможные лакомства и развлечения устраиваются, любо-дорого. Так что никакого беспокойства.

Вот аспид! Знает, чем уесть Василия! Тот, бедный, чуть не подавился. Неужели деточки принимают милости от Шемяки? Ну Юрья-то ещё мал, а Иван? Хотя тоже не больно возрастен, даром что уже обмолвлен.

— Вася, яичка варёного?

— Не хочу.

— Икорки? Есть белужья, есть паюсная, а хочешь — щучьей или сиговой? А?

— Щучьей, — вздохнул Василий.

— А пива какого? Светлого иль потемней?

— Светлого. Тут такое тёмное варят, что от него в сон клонит.

В сей миг дверь отворилась и в трапезную светлицу вошёл красавец князь Василий Фёдорович Кутузов. Вот уж если и была к кому княгиня Марья расположена, так только, может быть, к нему, да и то не пылко — умозрительно.

С самой Пасхи не появлялся он в Угличе. Лицо его было радостно-взволнованно, он явно окрылён был каким-то хорошим известием.

— Здрав буди, великий князь Василий Васильевич! — громко произнёс он, кланяясь. — Здравия всем, княгине Марье Ярославне, честным боярам!

— Кутузов? Вася? — встрепенулся слепой.

— Он самый. Да с новостью для вас, — широко улыбаясь, рокотал вошедший. — Детки ваши плывут! К полудню, должно быть, надобно будет стречать их на пристани.

— Как плывут? — вскочил Василий. Вскочила со своего места и княгиня Марья.

— Отпустил их Шемяка к вам, — сказал Кутузов.

— Отпустил? Почему отпустил? — недоумённо вскинул брови пристав Иван. — А говорят…

— Говорят, да недоговаривают, — перебил его Михаил Фёдорович. — Послушаем Кутузова-то! Говори, Василь.

— Вчера Шемяка обед пышный устроил, всякие ласковые слова говорил княжатам, — стал рассказывать гонец, — о примирении, о том, что старое позабыть надо. Я на том пиру не был, ибо вовсе за другого себя выдавал, находясь в Переславле. Тому, сами знаете, какие причины. Так вот, сказывают, Иоанн Васильевич столь дерзко отвечал Шемяке, что тот возмутился и повелел тотчас всех, кто из Мурома прибыл, и княжат посадить в корабль и отправить всех сюда, в Углич.

— Слава Богу, не порезал! — перекрестился дьяк Беда.

— И то! — кивнул Кутузов. — Я сам видел, как они на корабль садились. Но когда по Плещееву озеру плыли, я их обогнал. Они на тяжёлом струге шли, а я в лёгкой ладье летел. Я Калязин ночью проплыл, а они, должно, только к утру до него добрались. Так что к полудню или к вечеру самое позднее — ждите ненаглядных своих.

— Ну и дела! — вздохнул пристав Котов огорчённо.

— Господи, а я-то — как чуяла! — воскликнула счастливая княгиня. — Вася! — пошла она к Кутузову. — Дай расцелую тебя за добрую весть! — щедро расцеловала его пахнущее речным ветром лицо. — Как же благодарить тебя за такую радость? Чего пожелать? Желаю тебе, чтобы в потомстве твоём родился новый Александр Невский, вот каково моё желанье!

— Спаси Христос, добра княгиня! — отвечал Кутузов.

Оглянувшись на мужа, Марья увидела, как Василий дрожащими руками снимает с пальца перстень с дорогим смарагдом.

— Василь, миленький! — бормотал слепец. — Возьми-ка, сокол, от меня в награду за хорошее известие.

— Что ты! Великий княже! Оставь! — замахал руками Кутузов.

— Возьми! — строго приказал Василий. Перстень перешёл во владение доброго вестника.

— На пристань! — сказала княгиня Марья. — Как усидеть во дворце-то! На пристань!

— Да рано ещё, — засмеялся Кутузов.

— А ты, Вася, завтракай, — сказала ему Марья. — Садись, ешь. А мы уж пойдём дожидаться. Рано, не рано, не твоя печаль. Правда, Васенька? — обратилась она уже к мужу. Всё существо её пело, и в ответ на это торжественное пение сидящее в утробе маленькое существо решительно и резво заколотило ножками, будто тоже прыгая от счастья.

Глава шестнадцатая

БАТЮШКА

В который раз он во тьме своей отмечал, что, когда ничего не видишь, чувствуешь в десять раз острее. Сколько переживаний за одно только утро! Раннее пробуждение Марии, её неожиданное сообщение о том, что у них снова родится мальчик, и горестная мысль: ну вот, зачинался младенчик от зрячего отца, а родится — у слепого. И, грешным делом, сожаление, что не порожня теперь жена — так вдруг остро воздвигнулся к ней… Заснуть уже не мог, слушал, как она ходит, молится, как ушла одеваться. Притворился только, что уснул, сам не зная зачем. Потом с досадой подумал: и что это она там так долго разнаряживается? В какой наряд ни облачись ты, Марья, а муж твой тебя во всей красе уже никогда не увидит. Разве что явится на Руси великий целитель и чудотворец. Иона вон от многих недугов бойлом лечит, а от слепоты — бессилен.

Потом во время завтрака Ванька-пристав, по своему обыкновению, принялся всякие неприятные речи вести о том, как жена Косого со своим слепцом распустилась, да про то, как Иванушка с Юрой при Шемяке в Переславле славно живут. Страшно за жену — а ну как тоже удумает распуститься. Обидно за детей — неужто они не знают о том, что по Шемякину приказу их отца глаз лишили? А если знают, то как могут есть с ладони кровавой?

Мрачней и мрачней казалась Василию жизнь в сие утро, и уж хотелось кинуться лицом об стол, разбиться, опрокинуть всё вокруг, драться с врагами, пусть до смерти забьют!.. Да ведь только не нужен он никому — бить его никто и утруждаться не станет…

И вдруг — радость, да такая, что вновь подумалось: вот бы точно так же, внезапно и весело, вспыхнул свет в очах, воскресли образы мира, личики детишек, лица жены, преданных друзей и слуг. Но какой верой и какими молитвами заслужить такое? Слава Богу, хоть иные радости вспыхивают, такие, как эта, сегодняшняя, принесённая Кутузовым. Плывут дети! И главное — Иванушка-то! «Дерзко отвечал Шемяке»! Умница! Русский нрав!

Мысль о том, чтобы подарить доброму вестнику перстень со своей руки, вовремя родилась. Ещё немного — и ей уж не родиться бы, потому что, снимая перстень, Василий припомнил о неравнодушии жены к Кутузову, услыхал, как она ему воркует, возревновал: ах вот ради кого ты так долго сегодня утром прихорашивалась! Но всё же трогательное известие о сыновьях новой волной нахлынуло на сердце, и Василий назвал Кутузова миленьким да соколом, строго приказал взять подарок. К тому же и Марья не стала рассиживаться с Кутузовым, оставила его в трапезной светлице завтракать, а сама повлекла мужа и всех на пристань — встречать долгожданных чад.