иди за ширму в спаленку, там есть кровать. С тобою вместе я не удержусь и вновь продолжу.
– Нет, я останусь, – поспешила Клава. Она подумала, что он иссяк, как то бывало с мужем. С ним только раз, да и то не каждый день. А чтобы два, так не дождешься. Она повернулась к Боре и обняла его за шею. Стала целовать его глаза, щеки, губы. Потом начала тискать.
– Э-э, ты чего? – он удивился.
– Давно хотела тебя пожмякать, – сообщила Клава и хихикнула. – Такой хорошенький пацан, ну, прямо куколка.
– Нашла мне куклу! – хмыкнул он. – Но тискай, если хочешь. А я – тебя. Мне тоже нравится.
Они всем этим занялись, и скоро эти потискушки перешли в другую плоскость. Потом еще… Уснула Клава, не заметив, как. Пробудил ее звонок будильника.
– Мне надо работу, – сообщил Борис и обнял ее сзади. – Давай еще разок…
Встав, наконец, он сбегал в ванную и подошел к дивану.
– Ты будешь спать или встаешь? – спросил.
– Посплю еще, – сказала Клава. – У меня сегодня выходной.
– Сама позавтракаешь, как встанешь, – сообщил Борис. – Продукты в холодильнике, а хлеб в буфете. Ключ от квартиры висит на гвоздике на косяке. Закроешь – принесешь мне в магазин.
Он ушел на кухню. Некоторое время Клава слышала, как он там возится, а после провалилась в сон. Вновь глаза открыла где-то через час. С минуту полежала, вспоминая все, что произошло между ней и Борей. На душе у нее было светло и радостно.
– Выпей, Клава, это кава[52], я и выпила, раззява. Просыпаюсь в семь часов, нет резинки от трусов…[53] – продекламировала Клава и рассмеялась. Потянувшись, она встала и отправилась в санузел. Там наполнила ванну водой, залезла и вволю наплескалась. Красота! Вылезла, вытерлась и, накинув халат, отправилась на кухню. Поставила чайник на плиту и произвела ревизию содержимого холодильника. Не богато тут у Бори. Небольшой кусок масла на оберточной бумаге, плавленый сырок «Дружба». Кастрюля с остатками щей. Банки с квашенной капустой и солеными огурцами. Судя по их виду, куплены в овощном магазине. Колбасы нет, твердого сыра – тоже. Ну, это поправимо. Борю надо хорошо кормить, иначе другой такой ночи от него не дождешься.
Клава намазала маслом ломоть батона и съела его с чаем. Ей достаточно, в общежитии поест. Помыв посуду, она оставила ее на столе и отправилась в ванную. Там выстирала замоченный халат, отжала и сложила в сумку. Надела на себя высохшее белье, натянула чулки и блузку с юбкой. Накинула плащ и, закрыв квартиру, отправилась в магазин. Первой, кого она увидела, зайдя в торговый зал, была Аня. Она стояла за прилавком кондитерского отдела и скучала: покупателей сладкого в это время немного. С Аней они жили в одной комнате общежития – специально съехались, уговорив своих прежних соседок на обмен. Обе разведенки, только Аня на год моложе. Если Клаву бросил муж, то подруга от своего ушла – пил и дрался. С Аней они дружили. Вместе ходили в кино, раз в месяц, скинувшись по пятерке[54], посещали ресторан, чтобы культурно отдохнуть и, если выйдет, подцепить кавалера. С кавалерами было напряженно: если и цеплялись, то сплошная пьянь. Аня таких на дух не выносила, да и Клаве не нравились алкоголики. Нет бы кто приличный…
– Где ты была? – спросила Аня, когда Клава подошла. – В общежитие не пришла. Я переживала, собиралась в милицию звонить.
– Ну, и зря, – улыбнулась Клава. – У любовника ночевала. Ты прости, что не предупредила, неожиданно все случилось.
– Кто он? – вытянула шею Аня.
Клава замялась. Рассказать ей правду неудобно – ведь связалась с пацаном. Аня никому, конечно, не расскажет, но придется объяснять… Дальше все случилось мимо ее воли. Из подсобки вынырнул Борис и поставил перед Аней две картонные коробки.
– Принимай печенье, – сообщил продавщице и, заметив Клаву, обратился к ней: – Приветик! Ключик принесла?
– На, держи! – Клава протянула ему ключ.
– Что ж, до скорых встреч!
Он послал ей воздушный поцелуй и, забрав ключ, убежал в подсобку.
– С ним? – Анины глаза поползли на лоб. – Ты с ума сошла, подруга! Он же малолетка.
– Ничего не малолетка! – раздраженно возразила Клава. – Первого июля будет восемнадцать. Я его не соблазняла, сам зазвал. Ну, и чтоб ты знала… – не сдержавшись, вывалила Ане: – Хрен у этой малолетки до колена. И работает он им так, что я пищала. Кончила двенадцать раз.
– Брешешь! – Аня покачала головой.
– Ладно, восемь, – сообщила Клава. – Но вот это точно, я считала. Как он меня только не пердолил![55] Лежа, сидя, раком, боком. Так меня еще никто не драл, подруга. И ведь где-то научился, прыщик мелкий.
– Ни фига себе! – сказала Аня.
– А еще он нежный и заботливый, – сообщила Клава. – Напоил меня и накормил, перед этим в ванную отвел. Полотенце дал, халатик. Я намылась, наплескалась от души. Постиралась заодно – он ни слова не сказал. Хорошо, когда у парня есть квартира.
– Это да, – кивнула Аня.
– Ладно, мне пора, – сказала Клава, повернулась и ушла. Анна проводила ее взглядом. Если б Клава оглянулась, этот взгляд ее б насторожил. Но она не оглянулась…
* * *
С каждым днем, прожитом в новом теле, Николай все больше отдалялся от того, погибшего в Попасной, капитана. Он уже не оборачивался, когда слышал возглас: «Коля!», потому что звали не его. Постепенно, но ушли из снов жена и дочка, их он вспоминал все реже. Прошлое отплыло, как корабль, затерявшись в дымке. Николай-Борис жил новыми заботами, и одной из них стала жажда секса. Прежний Лосев позабыл о ней давно, но не в том смысле, что уж более не мог. Раз в неделю или две уделял внимание жене, но вот так мечтать о женщине с рассвета до заката… Ну, так возраст у него какой?
Это досаждало. Разумеется, он знал, как сбросить напряжение, но такой процесс его не привлекал. Пацану, не знавшему женщин, это еще кое-как, но женатому мужчине не кошерно. И неважно, что женат он был в прошлой жизни – мозг детали не забыл. С сексом в этом времени оказалось все непросто. Основным препятствием стал возраст Бори. Для познавших плотскую любовь фемин интереса он не представлял в силу малолетства. Связь с таким воспринималась как разврат, женщина могла попасть под осуждение. Девушки таким, как он, тупо не давали, требуя серьезных отношений. Николай узнал об этом, ненароком подслушав разговоры юных продавщиц. Они все мечтали о мужьях, говоря о том, что парни хитрые, и