class="p">— Нет, — Геннадий покачал головой, — это и унизительно, и обидно.
— Тогда что делать?
— Не знаю, — искренне ответил Геннадий.
— Может, у Сантьяго попросить деньги на операцию?
— Не даст. Соврет, что гол, как сокол, да еще поиздевается над нами. К нему я не вернусь, это твердо.
— Что делать? Что делать? — Этот вопрос вновь возник у Христииана. — О! У меня в Консепсьоне есть друг, он итальянец. У него своя телевизионная компания, свое радио, даже есть свой ресторан. Все объединено под общим названием "Био Био".
Слово "Био Био", состоящее из двух разделенных половинок, в Чили известно широко, прежде всего это — название популярной реки, в которой водятся пираньи, в такой реке лучше не купаться.
— Надеюсь, "Био Био" расположено не в Сан-Антонио.
— Я же сказал — в Консепсьоне.
— Прости, не расслышал.
Из уличного автомата Христиан позвонил своему приятелю-итальянцу, мобильных телефонов тогда еще не было, не изобрели; приятель оказался на месте, это был добрый знак. Звал Христиан его довольно почтительно — дон Невальдо.
— Возьми к себе на работу одного хорошего русского, — попросил Христиан, — возьми — не пожалеешь.
— Места у меня есть, — сообщил дон Невальдо, — хорошие люди мне нужны. Пусть приезжает в Консепсьон.
Вот и все, — за поворотом начинался новый виток приключений Москалева. Поскольку ехать больше некуда, — если только на Луну, которая светит по ночам ярче, чем солнце днем и манит лунатиков погулять по голубым полуночным лучам, — то Геннадий поехал прямо в "Био Био" — хозяйство очень компактное, толково сколоченное, довольно горластое и, судя по всему, дружное до икоты. Это было хорошо.
Консепсьон считался одним из самых крупных городов Чили, вторым после Сантьяго, океан здесь можно было увидеть даже не со всех городских точек, некоторые любители посидеть дома либо заниматься капустой на огороде, вообще месяцами не видели синей глади воды.
Геннадия поселили в комнате вместе с лакуторами, как в Чили называют модных дикторов, — ребятами молодыми и звонкоголосыми, ему, как капитану дальнего плавания, кровать поставили у окна, чтобы был виден простор, и в честь новоселья подарили глиняную кружку, украшенную древним толтекским узором.
13
Морской лев без человека, к которому привык, сдал, он сильно скучал, плавал вдоль береговой кромки, вглядывался в лица людей, встречавшихся ему, Геннадия не находил и коротко, глухо, с тоскливыми нотками в голосе взревывал.
Он не понимал, что произошло, почему человек, к которому привыкли и он и пеликан, куда-то исчез, уехал, либо с ним что-то произошло… но что?
Лев, тяжело опираясь на ласты, разбрызгивая гальку и оставляя после себя широкую мокрую полосу, выползал на берег, находил удобное для обзора место и замирал в ожидании. Он продолжал искать Геннадия.
Что-то произошло в смычке живых душ, — двух душ, а может быть, даже и трех: пеликан исчез с берега Сан-Антонио очень быстро и незаметно. Не может быть, чтобы его умудрились пустить себе на обед местные собаки или заклевали чайки, хотя эти могли заклевать кого угодно, даже антарктического кита: сгребаются в кучу в пропорции один к шести тысячам, — шесть тысяч злобных горластых птиц и нападают на одну приговоренную душу, заклевывают легко, — как бы там ни было, но пеликан исчез.
Лев высматривал и пеликана, и также не находил его; что произошло, не было понятно, вызывало у зверя приступы боли, и лев, высоко приподнимаясь на ластах, задирал голову, издавал недоуменный горький рев.
Несколько раз на дню он подплывал к металлической ланче — редкому металлическому сооружению, которое возводилось на здешнем берегу, — в Чили из двухсот пятидесяти действующих рыболовецких шхун только одна была сварена из железа, все остальное — дерево, — замирал в воде неподвижной глыбой, но никакой жизни ни на строящейся шхуне, ни на берегу около нее не наблюдал. С исчезновением Геннадия недостроенная коробка не только обезлюдела, но и сделалась мертвой.
Нужен был очень мастеровитый, рукастый человек, который мог бы довести до конца дело, начатое прежним строителем, но такого человека Сантьяго Альмего найти не мог. Ни в Сан-Антонио, ни в Вальпараисо, ни в Консепсьоне, ни в Винья-дель-Маре, — тем более для работы задаром. Бесплатно.
Подежурив на берегу часа два, а иногда и больше, лев вновь тяжело, угрюмо забирался в море, фыркал недовольно и медленно, будто поплавок, потянутый крупной рыбой, исчезал в глубокой пузырящейся воде.
На следующий день появлялся вновь. Это заметили люди. Жалея льва, иной из них иногда качал головой:
— Это он по русскому тоскует… Русо залез ему в душу.
— Если бы лев сам не захотел, человек вряд ли бы туда залез.
Лев, словно бы понимая человеческую речь, взметывал круглую грозную голову и угрожающе хрипел — не принимал замечаний в адрес человека, с которым подружился, был готов защищать его, только где он, человек этот, кого защищать?
В километре от порта находилось кладбище судов, которое в поисках какой-нибудь детали или нужного куска металла чтобы его использовать на своей "верфи", Геннадий облазил вдоль и поперек, за кладбищем начинался скалистый кусок берега, где выгоревшая каменная плоть отвесно падала в океан, около прямых и опасных клыков этих хорошо ловилась песка-до — океанская рыба, — поэтому в любое время дня, и ранним утром и поздним вечером, здесь толпились люди со спиннингами.
На крючок часто попадалась ренгвада, очень похожая на дальневосточную камбалу, только вкуснее камбалы, она просто таяла во рту, в Чили не было людей, которые не любили бы ренгваду и отказались отведать ее.
Морской лев иногда тоже приплывал сюда полакомиться сочной мясистой ренгвадой. Но пескадоры не любили, когда он приплывал на место лова: клев прекращался немедленно и океан делался мертвым.
В тот день неожиданно выпала пасмурная погода, — как во Владивостоке в ноябре, — редкое для здешних мест явление; с гор приплыли облака, сумеречные, низкие, странно сухие, казалось, что они вот-вот прыснут, прольются мелкой водяной пысью, обмокрят сами себя, но не тут-то было: облака как приплыли сюда сухими, так сухими и остались.
Похоже, глобальные изменения климата добрались и до Чили.
Впрочем, пескадоров такая погода устраивала, они считали, что в пасмурную пору ренгвада клюет лучше.
Океан имел сонный вид. На берег наползали мелкие, усталые, словно бы после длинного пути, откуда-нибудь с острова Пасхи волны, скреблись тихонько по тверди и угасали безжизненно.
В иные дни они пытались атаковать и каменные отвесы, украшенные зелеными бородами, сшибались с шумом и злостью, заставляя дрожать здешний гранит, но в тот день ничего похожего не было, словно бы в природе что-то надломилось.
Ренгвада действительно клевала лучше, чем в солнечные дни, и