Буквально со дня рождения Сабрину полюбили все слуги и сейчас горько переживали за нее, но особенно мучила Камерона супруга. Холодным обвиняющим взглядом она пригвоздила мужа к стене у окна и вынуждала терпеливо наблюдать результаты своего жестокого решения. Элизабет втыкала иглу в кусок кожи с таким видом, как если бы желала, чтобы это было сердце Дугала.
Надо отдать ей должное, Элизабет осталась верна себе. Она сохранила хладнокровие и сразу же начала отдавать распоряжения о подготовке к свадьбе, назначенной на вечер, будто стремилась найти для каждого дело и тем заглушить общее горе. Даже Энид нашли пристойное занятие: обрядили в фартук, вручили нож и велели нарезать овощей и почистить грибы. Глядя на племянницу, Дугал подумал, что солить салат не придется, поскольку по щекам Энид текли обильные слезы, падавшие в миску с овощами.
Элизабет прервала невеселые размышления Дугала. Она встала и принялась отдавать новые команды:
— Энджи, принеси-ка острые большие ножницы. — Взглянула в миску, зажатую коленями Энид. — Боже, девочка, что ты режешь? Это же поганки. Немедленно выбрось их. Не то у нас на руках окажется еще один мертвый Макдоннелл.
Энид зарыдала с новой силой, под ее пышным телом зашатались тонкие ножки турецкой оттоманки.
Элизабет задержалась возле воздушного нежно-голубого платья, некогда служившего ей подвенечным нарядом.
— Поосторожней, девушки. Я не потерплю ни одного пятна от слез на этом шелке. — Она выхватила из-за лифа кружевной носовой платок, приложила к покрасневшему носику девушки с ямочками на щеках и скомандовала: — Сморкайся!
Дугал сцепил зубы. Служанки обращались с расшитым жемчугом шелком так, словно это было не свадебное платье, а саван.
Широко распахнулась дверь, но вместо Энджи, посланной за ножницами, на пороге показалась Сабрина, глаза ее были полны слез. В их сапфировой глубине Дугал увидел отражение своих собственных страхов. Энид перешла от рыданий к жалобному хныканью, а служанки еще ниже склонили головы над шитьем, путаясь в стежках и портя всю проделанную раньше работу.
Сабрина бросилась к отцу и схватила его за ворот кружевной сорочки.
— Папа! Ты просто обязан отказаться от своего решения! Ты не можешь заставить меня выйти замуж за этого ненавистного человека. Ты сам слышал, что он сказал. Он презирает меня, презирает нас всех! Да он бы с большим удовольствием женился на Пагсли, чем на мне!
— У меня нет выбора, девочка, — Дугал ласково взял руки дочери в свои. — Возможно, когда-нибудь ты поймешь это.
Сабрина отвернулась.
— Нет, папа, этого я никогда не пойму.
Он положил руки ей на плечи.
— Поверь, моя принцесса, наступит день, когда ты все поймешь.
Сабрина отпрянула и подбежала к матери.
— Пожалуйста, мамочка, ты ведь можешь переубедить батюшку. Он ради тебя все сделает.
Элизабет взяла дочь за подбородок:
— Я уже пыталась, дорогая. Твой отец непоколебим. С немой мольбой во взоре девушка снова повернулась к отцу. Перед ней стоял тот же человек, который сажал ее, бывало, на плечи и нес по улицам деревни, который щекотал ее щеки бородой, пока девочка не заливалась смехом, человек, который, казалось, всю жизнь посвятил тому, чтобы выполнять любое желание дочери.
И Сабрина упала перед ним на колени. Дуталу представилось, что все должны были слышать, как громко треснуло, разбившись, его сердце.
Девушка низко склонила голову. На украшенную пряжкой туфлю Камерона капнула одинокая слезинка.
— Если будешь настаивать на своем, папа, то мир между кланами, конечно, обеспечишь. Но меня обречешь на вечную войну, иной жизни у меня не будет.
Единственная среди присутствующих, она не видела, как к ее волосам потянулась отцовская рука, но, не коснувшись мягких прядей, бессильно упала. Дугал жаждал все объяснить дочери, поделиться надеждами и мечтами, которые вынашивал в сердце долгие годы. Но он знал, что некоторые истины постигаются лишь со временем и желательно на личном опыте.
— Я связан решением суда, как любой другой человек. Я поклялся повиноваться этому суду, и ты, как моя дочь, обязана поступать так же. — Голос его смягчился. — А теперь иди, подготовься к свадебному обряду. Это твой долг.
Девушка встала и двинулась к двери, остановилась и повернулась лицом к отцу. Меж их одинаково синими глазами, подобно молнии, пробежала искра.
— Смогу ли я простить тебя за это? — прошептала Сабрина и скрылась.
После ее ухода нелегкий вопрос, заданный девушкой, повис в воздухе, как меч на ниточке, готовый сорваться в любую секунду. Энид расплакалась, закрыла лицо передником и бросилась вон из комнаты, разбросав по полу мелко нарезанные овощи и грибы. За ней деликатно удалились служанки. Дугал бессильно оперся о подоконник, потирая разламывающиеся от боли виски.
Глаза Элизабет сверкнули холодным огнем.
— Как ты смеешь говорить ребенку о долге и повиновении суду? Идея выдать нашу дочь замуж за этого дикаря принадлежит тебе и никому другому. Скажи мне — ты что, лелеял этот план с тех пор, когда они еще были детьми? Как Сабрина сможет жить с человеком, который питает к ней отвращение?
— Морган не питает к ней отвращения, — устало возразил Дугал. — Ты это знаешь не хуже меня.
— Но знает ли он сам об этом? И не погубит ли Морган Сабрину прежде, чем разберется в своих чувствах? Наша дочь как нежная хрупкая роза, требующая особой заботы. Мягкая, добрая, доверчивая. Мы никогда не учили ее бороться за себя.
Губы Дугала тронула задумчивая улыбка.
— Тем не менее, сегодня она боролась за себя неплохо.
Элизабет собрала лоскутки кожи, над которыми мудрила последние несколько часов.
— Извини, вынуждена оставить тебя, пора готовить твоего агнца для заклания. Ты клялся, что не допустишь, чтобы пролилась кровь твоих сыновей, но пролить кровь дочери готов не моргнув глазом. — Она сдернула с пальца обручальное кольцо и швырнула мужу. — Отдай твоему драгоценному Моргану и это. Это твой долг…
И дверь за Элизабет захлопнулась, заставив дребезжать фамильные портреты на стене.
Дугал повертел в руке кольцо, следя за игрой света в гранях прекрасного рубина.
— Ах, Морган, если моя маленькая принцесса унаследовала хотя бы половину темперамента своей матушки, тебе, чтобы обуздать будущую жену, понадобится нечто поважнее обручального кольца.
Когда Элизабет появилась на пороге спальни дочери, Сабрина и Энид сидели на кровати, крепко обнявшись, и дружно хлюпали покрасневшими, распухшими от слез носами. При виде хозяйки замка девушки подняли заплаканные лица и выжидательно уставились на нее.
Элизабет кивнула племяннице: