В пляске горцы не соблюдали никаких правил, каждый танцевал по своему разумению и на свой манер, подчиняясь лишь зову души и мелодии. Тут не было ничего общего с бальными танцами, которым матушка обучала Сабрину. Буквально с пеленок ей прививали хорошие манеры, внушали правила поведения, любовно выращивали и подрезали, как одну из роз, за которыми ухаживала Элизабет. Девушку готовили к тому моменту, когда ей предстояло отправиться наконец в Англию и занять свое законное место в славном семействе Бельмонт. Но временами, особенно когда над горами гремел гром и сверкали ослепительные молнии, душа Сабрины жаждала вырваться на свободу и уподобиться диким розам, ощетинившимся колючками в долине и на горных склонах и распускающим бутоны наперекор буйству стихии.
Вольная мелодия волынок звала и манила, подталкивая к безумствам. Сабрину подмывало бежать из тишины замка и окунуться в прохладную ночную тьму; так прекрасно было бы пробежаться босиком по мокрой от росы траве, присоединиться к дикому танцу, кружиться и прыгать вокруг костра, рискуя каждую секунду быть объятой жарким пламенем, чтобы сполна вкусить его магии и страсти. Сабрина опустилась в кресло у окна. Моргану следовало бы сейчас плясать у костра, а не томиться в сыром подземелье под толщей камней, служивших убежищем для Камеронов. Уже целую неделю он лишен возможности вдохнуть полной грудью прохладный осенний воздух и подставить лицо ласковым лучам солнца, которое каждым становившимся все короче днем окрашивало вереск во все более яркие цвета.
Несколько раз с того памятного дня, когда Сабрина нанесла визит узнику, она подходила к краю крутых ступенек и замирала, глядя вниз, словно на грани какого-то рокового для себя решения. Однажды девушка очнулась наверху лестницы, будто после страшного сна, и обнаружила пистолет Моргана, спрятанный в складках платья.
Из головы не выходили последние слова молодого воина. Оказывается, он знал, что Элизабет угрожает ему игрушкой, а не заряженным пистолетом, но все же позволил себя связать и увести, бросить в тесную клетку, как дикого зверя. Почему он так поступил? Этот вопрос постоянно мучил девушку, но потом она вспомнила искаженные похотью лица Макдоннеллов; вся эта насытившаяся, упившаяся орава была в состоянии такого возбуждения, что даже Морган не смог бы их остановить, не сдайся он на милость Камеронов. Но зачем понадобилось Моргану приносить в жертву самое дорогое — свою свободу ради девчонки, которую он терпеть не мог, да к тому же дочери Камерона? Сомнения и чувство собственной вины преследовали Сабрину, отравляли ее сны. Наступил момент, когда она уже просто стала бояться уснуть.
Девушка положила подбородок на прохладный деревянный подоконник. На гребне холма, поодаль ото всех, одинокая фигура с волынкой выводила невыносимо тоскливую мелодию. Набежала туча, потом луна снова озарила ярким светом музыканта.
Сабрина на мгновение даже зажмурилась от неожиданности. Она могла поклясться, что сейчас на волынке играет женщина, судя по тому, что за ее спиной ветер развевал длинные волосы. Да и волынка звучала теперь по-иному. Это был уже не однообразный плач, изводивший Камеронов столько дней, но простая и мелодичная мольба, обращенная к божеству более древнему, чем само время. Сабрина закрыла окно, песнь волынки продолжала звучать, оплакивая Ангуса и Моргана, с такой силой чувства, на которую способно лишь сердце женщины.
Сабрина забралась обратно в кровать, с удивлением обнаружив, что ее собственные щеки залиты слезами.
На следующее утро в дверь Сабрины вежливо постучали. Сабрина жалобно замычала и глубже зарылась в перину. Прошлой ночью за окном уже серебрился рассвет, когда высохли наконец слезы и девушке удалось заснуть. Вставать совершенно не хотелось, но Пагсли, присоединившись к усилиям разбудить ее, потянул зубами и стащил одеяло; стало холодно, девушка села, протирая глаза, и, прежде чем стук повторился, осознала, что за ночь случилось нечто необычное.
Вокруг царила тишина, блаженная божественная тишина. Страх и радость боролись в душе девушки, она выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. На вершине холма никого не было, только легкий дымок вздымался с черного пепелища.
— Одевайся поскорее, дорогая, — раздался за спиной голос матушки, просунувшей голову в комнату. — Твой отец решил собрать Камеронов на суд и требует, чтобы ты непременно присутствовала.
— Суд? По какому поводу?
Элизабет нахмурилась.
— Мне об этом ничего не известно. Нам всем надлежит быть в зале, чтобы оказать поддержку твоему отцу, если он будет в ней нуждаться.
Матушка говорила спокойно, без нажима, но Сабрина по опыту знала, что спорить бесполезно. Кроме того, девушка и сама не желала пропустить такое интересное событие. Не став даже звонить горничной, она принялась быстро одеваться. Сразу решила не возиться с корсетом, натянула шелковое платье поверх накрахмаленных юбок, быстро застегнула пуговицы на лифе и туго закрутила волосы узлом на затылке. Потом недолго задержалась перед зеркалом и осталась недовольна собой. В темном платье и с темными кругами под глазами, она выглядела как дама в глубоком трауре.
На мгновение ее пробрала дрожь. Впервые на ее памяти отец решил по старинной традиции горцев созвать свой клан на суд. Это безусловно можно расценить как звонкую пощечину Макдоннеллам, которая должна была им напомнить, что, пока они находятся на землях Камеронов, их судьбами волен распоряжаться Дугал Камерон, полновластный хозяин всей округи, обладающий правами и полномочиями, о которых английскому судье приходится только мечтать. Сабрина невольно представила себе отца, обвиненного в убийстве Ангуса и отданного на милость суда клана Макдоннеллов. Она подозревала, что любое судебное разбирательство у этих дикарей кончается одним — ударом топора. Сердце девушки забилось сильнее. Что ждет Моргана? Не готовит ли ее отец ему участь еще более ужасную, чем заточение в темнице?
— Не забывай, как этот негодник налил мед во все твои туфли, — напомнила Сабрина своему отражению в зеркале. — Уже за одно это его следовало бы повесить, а то и четвертовать.
С этими словами она покинула комнату, не забыв перед уходом высвободить из прически несколько изящных локонов. Верный Пагсли, недовольно фыркая и пыхтя, едва поспевал за обтянутыми шелком каблучками Сабрины.
Оставив пса на кухне у миски с аппетитной похлебкой, Сабрина отправилась в зал и вновь обнаружила там перемены. Любимую изящную мебель матушки сдвинули к стенам, а освободившееся пространство заставили грубыми деревянными скамьями, расположившимися перед небольшим помостом, на котором возвышалось тяжелое кресло с высокой резной спинкой. Зал заполнили старейшины клана и самые уважаемые представители ближней деревни. На изрезанных глубокими морщинами лицах Сабрина читала воспоминания о прежних временах, когда суд клана собирался и выносил свои решения довольно часто. Сабрина подумала, не нарушил ли ее отец английские законы, решившись провести судебное разбирательство и тем самым поставив свою власть главы клана Камеронов выше власти короля.