Читать интересную книгу Почему существует наш мир? Экзистенциальный детектив - Джим Холт

Чем можно объяснить существование столь богатой и изобильной Вселенной? И чем объяснить множество ее удивительных черт, таких как порядок в пространстве и времени, тонкая настройка значений, необходимых для жизни и сознания, пригодность для существования человека?

«Сложность, индивидуальные особенности и конечность Вселенной просто требуют объяснения», – пишет Суинберн, делая вывод, что простейшей гипотезой, объясняющей существование такого мира, является гипотеза создания Вселенной Богом. Надо признать, эта мысль не очень оригинальная, зато методология Суинберна действительно уникальна: он не пытается доказать существование Бога абстрактными логическими умозаключениями, как это делали Ансельм Кентерберийский, Фома Аквинский или Декарт, только используя современные научные обоснования. Суинберн пытается показать, что гипотеза Бога по крайней мере вероятна – более вероятна, чем ее отрицание, – а следовательно, вера в Бога обоснованна.

«Те же самые критерии, которые применяют ученые для доказательства своих теорий, приводят нас к выходу за пределы этих теорий к божественному Творцу, который является источником всего сущего»60, – пишет Суинберн. Каждый шаг в его доказательстве тщательно обоснован канонами индуктивной логики. Особенно ловко он обращается с теоремой Байеса – математической формулой, описывающей, как новые данные увеличивают или уменьшают вероятность гипотезы. Используя подтверждающую теорию Байеса, Суинберн пытается показать, что, основываясь на всей совокупности фактов (которая включает не только существование Вселенной, но и ее законы, ход истории и даже наличие в ней зла), существование Бога более вероятно.

Суинберн поразил меня блестящей техникой рассуждений, хотя я знал, что не все находят ее поразительной. Его коллега, философ науки Адольф Грюнбаум, весьма презрительно отозвался о попытке Суинберна обосновать деизм, назвав ее «совершенно неудовлетворительной». Как заявил Грюнбаум, рассуждения Суинберна в защиту деизма были «необоснованны» и «ошибочны», полны «отвлекающих маневров» и «фальшивых аргументов». На протяжении многих лет Суинберн и Грюнбаум неоднократно схватывались друг с другом на таких форумах, как британский журнал по философии науки British Journal for the Philosophy of Science. Когда я перечитывал их препирательства в старых выпусках журнала, это было похоже на наблюдение за ожесточенной игрой в замысловатый метафизический пинг-понг. «Ну почему, скажите мне, почему Суинберн вместе с Лейбницем считают, что само по себе существование Вселенной неизбежно требует „причины, действующей извне“?»61 – однажды раздраженно спросил меня Грюнбаум.

Ричард Докинз тоже относится к доказательствам Суинберна по меньшей мере скептически. В книге «Бог как иллюзия» он насмехается над утверждением Суинберна о научной простоте гипотезы Бога, называя его рассуждения «захватывающей дух интеллектуальной наглостью». Каким образом, вопрошает Докинз, существо, сотворившее и поддерживающее столь сложную Вселенную, как наша, существо, которое предположительно способно следить за мыслями всех своих созданий и отвечать на их молитвы («Вот это пропускная способность!»), может быть простым? А что касается аргумента Суинберна о том, что существование всемогущего и бесконечно любящего Бога может быть уравновешено миром, содержащим зло и страдание, то это просто «за гранью сатиры». По словам Докинза, он припоминает телевизионную дискуссию, в которой Суинберн «попытался оправдать холокост на том основании, что он дал евреям замечательную возможность продемонстрировать мужество и благородство» – в ответ на что другой участник дискуссии, кембриджский химик и главный антидеист Питер Эткинс, прорычал: «Чтоб ты сгнил в аду!»62

«Если человек способен столь смело рассуждать о космосе и вызывать такие злобные реакции у своих противников, то с ним явно стоит пообщаться», – решил я. Суинберн недавно ушел на покой с должности почетного профессора философии христианской религии в Ориельколледже и, когда мне удалось связаться с ним, весьма любезно пригласил меня к себе в Северный Оксфорд на беседу за чашкой чая. На следующий день я вышел из гостиницы на Хай-стрит, спустился по Квинс-лейн, прошел под Мостом вздохов, мимо Бодлианской библиотеки и Эшмоловского музея и, наконец, оказался на широкой Вудсток-роуд, которая через пару миль привела меня в Северный Оксфорд. Я заметил православную церковь, когда свернул с главной дороги в поисках данного мне Суинберном адреса. По искомому адресу обнаружился многоквартирный дом в стиле модернизма 50-х годов прошлого века, окруженный рядом симпатичных кирпичных домов эдвардианской эпохи. В неподвижном зимнем воздухе без умолку звенели птичьи песни. «Добрый знак», – подумал я.

Глава 6

Индуктивный деист из Северного Оксфорда

«Дальний путь вы проделали», – приветствовал меня Ричард Суинберн у порога своего дома. «Да уж, – подумал я, – путь действительно дальний: от „Кафе де Флор“ в современном Париже до кельи философа-монаха в средневековом Оксфорде».

Родившийся в 1934 году, Суинберн выглядел подтянутым и молодым для своих семидесяти с лишним лет, с приятными чертами лица и безмятежным видом. Узкое лицо с высоким лбом украшала густая седая шевелюра. Он говорил тихо, слегка в нос, отчетливо выговаривая гласные и с бесконечными оттенками переливов. Одет он был в прекрасно сшитый темный костюм и заправленный в брюки свитер. Как оказалось, Суинберн жил один в уютной, обставленной по-спартански двухуровневой квартире. По узкой лестнице мы поднялись в кабинет с висящим на стене распятием. Отлучившись на минуту, хозяин вернулся с чайником чая и сахарным печеньем.

Я упомянул, что провел интересный день с Адольфом Грюнбаумом, великим космологическим противником Суинберна, и что Грюнбаум весьма пренебрежительно отозвался об убеждениях Суинберна, в особенности о вере в то, что само по себе существование мира отчаянно требует какого-то объяснения.

– Грюнбаум неверно меня понимает, – мягко ответил Суинберн с видом викария, говорящего о пасторе, с которым трудно ужиться. – Он считает, будто я говорю, что реальность должна была бы получить Ничто и получение Нечто удивительно и необычайно. Но я вовсе не это имею в виду. Моя позиция основана на эпистемологическом принципе: простейшее объяснение с наибольшей вероятностью оказывается истинным.

– Почему же, – поинтересовался я, – простота обладает таким эпистемологическим достоинством?

– Это можно продемонстрировать на многочисленных примерах, и не только из области науки. Совершено какое-то преступление – ограблен банк, например. Есть три улики. Некто по имени Джонс был замечен на месте преступления в момент ограбления. На сейфе найдены отпечатки Джонса. Деньги из банка обнаружены у Джонса на чердаке. Правдоподобное объяснение состоит в том, что преступление совершил Джонс. Почему мы так думаем? Потому что если гипотеза о виновности Джонса верна, то подобные улики, скорее всего, нашлись бы; а если она неверна, то, скорее всего, не нашлись бы. Однако существует бесчисленное множество других гипотез, которые отвечают этому двойному условию, – например, можно предположить, что кто-то, шутки ради, оделся как Джонс и случайно проходил мимо банка; кто-то другой, независимо от первого, имел зуб на Джонса и нанес отпечатки его пальцев на сейф; а кто-то третий, независимо от первых двух, положил на чердак Джонса деньги, добытые с помощью какого-то другого ограбления. Эта гипотеза также отвечает двойному условию истинности, однако что бы мы подумали об адвокате, который выдвинул бы такую версию? А почему? Да потому, что первая версия проще. Наука всегда выбирает самое простое объяснение. В противном случае невозможно было бы двинуться дальше сбора фактов. Отказаться от принципа простоты означает отказаться от размышлений о внешнем мире.

Суинберн помолчал немного с серьезным видом, затем спросил:

– Еще чашечку чая?

Я кивнул, и он снова наполнил мою чашку.

– Описания реальности можно расставить по порядку, в зависимости от их простоты, – продолжил Суинберн. – Априори простая Вселенная более вероятна, чем сложная. А самая простая Вселенная – та, которая не содержит ничего: ни объектов, ни свойств, ни отношений. Поэтому до получения фактов наибольшей вероятностью обладает именно гипотеза, утверждающая, что скорее существует Ничто, чем Нечто.

– Однако, – возразил я, – простота не может сделать эту гипотезу истинной, – и в подтверждение своих слов показал ему сахарное печенье.

– Верно, – ответил Суинберн. – Поэтому вопрос стоит так: какова простейшая Вселенная, содержащая это сахарное печенье, чайник, нас и все остальное? И я утверждаю, что простейшая гипотеза, способная все это объяснить, подразумевает существование Бога.