Я странствовала по приходам, стараясь убедить их (и, наверное, себя тоже), что я не грешница-рецидивистка..
Холодным октябрьским утром я шла с Марси и Лизой по дорожке, обсаженной деревьями, к церкви Святой Марии. Ноги у меня подкашивались, а желудок переворачивался внутри. Я была на удивление молчалива.
— Что с тобой? — спросила Марси.
— Ничего, просто устала, — ответила я.
На самом деле я была в панике, ведь мне опять предстояло признаться в смертном грехе. Я отрицала божественный закон. С Биллом, по крайней мере, я грешила во имя любви. Возможно, для Бога это не аргумент, но он мог хотя бы проявить милосердие. С Джоном я была только ради удовольствия. Я продала свою бессмертную душу за несколько приятных минут на заднем сиденье «Доджа» на Кернвуд Роуд.
Что же я за человек-то такой?.
На несколько коротких мгновений я почувствовала облегчение, войдя в церковь и окунувшись в волну приятного тепла, но тревога быстро вернулась, и я вспотела от страха. От запаха ладана меня только еще больше затошнило. Я постаралась напомнить себе, что потом мы с друзьями пойдем в парк, а там будут другие друзья и будет весело.
Мы часами будем болтать и смеяться. Я уговаривала себя успокоиться..
Я вошла в исповедальню и постаралась привести мысли в порядок. Через несколько секунд в другую дверь вошел священник. Сквозь железную решетку мне была видна его щека, которая в тусклом свете исповедальни отливала желтым.
— Простите меня, святой отец, ибо я согрешила. С моей последней исповеди прошла неделя, — начала я.
Я стала перечислять легкие грехи: чтобы пощадить чувства двоюродной сестры, я сказала ей, что мне нравится ее новая прическа, а на самом деле не нравится; я позавидовала подруге, которая уезжает в Нью-Йорк в колледж; я соврала матери. Пришло время большого признания — я занималась сексом со своим молодым человеком..
Священник хранил молчание до этого самого момента, и, если бы он и дальше молчал, я бы, наверное, снова пришла к нему или к другому его коллеге на следующей неделе. Но вместо этого он произнес:
— Из-за таких девушек, как ты, рушатся жизни молодых людей.
Внезапно мой страх сменился злостью. Потребовалось одно мгновение, чтобы мои робкие сомнения, несмелые мысли уступили место ярости. Мне не приходилось долго упрашивать Джона, чтобы он занялся со мной сексом. Наверное, я была грешницей, но можно ли назвать его жертвой. Разве на нем не лежит часть вины?.
— А как же моя жизнь, святой отец? — задала я вопрос.
— Двенадцать раз «Отче Наш» и девять «Аве Мария», — последовал ответ.
В тот день я вышла из церкви, не произнеся ни единой молитвы, и ни разу с тех пор не была на исповеди.
* * *
Я по-прежнему ходила со своей семьей на мессу каждое воскресенье. Если бы только стыд и чувство вины могли испариться в тот самый момент, когда я решила не исповедоваться больше, но этого не произошло. Я причащалась. Еще один грех. Когда священник клал облатку мне на язык, я с трудом заставляла себя ее проглотить.
Самое святое и чистое я окунала в свою разлагающуюся душу. Без исповеди вина моя стала в несколько раз сильнее. Но я уже начинала освобождаться от морали, которая, как я знала, была неправильной, недоброй, лживой. Моя индивидуальность заново формировалась вне церкви, и это было страшно и увлекательно одновременно.
Это не значит, что мне не приходилось бороться с собой. Я все еще колебалась между злостью и страхом, разумом и верой..
1962 год был моим последним годом в школе. Мою семью не так уж сильно беспокоило, что я собиралась делать, закончив школу. Братья должны были поступить в колледж, потому что им предстояло в будущем кормить семью, а хорошее образование помогло бы им завоевать нишу на рынке труда. В частности, моему отцу казалось, что тратить деньги на высшее образование для меня было равносильно тому, чтобы купить машину для нашей кошки.
Плохие оценки в средней школе избавили меня от необходимости пойти по проторенной дорожке и начать готовиться к поступлению в колледж в старших классах. Но и в противном случае никто бы не счел нужным вдохновлять меня на дальнейшую учебу, а тем более давать на это деньги. Такой девушке, как я, достаточно было найти мужа, который бы смог обеспечить жену и детей..
Миссис Руссо, которая была консультантом по выбору профессии в нашей школе, первая упомянула об академии Бэй Стэйт в Бостоне. В академии была двухлетняя программа по тренировке секретарей, где обучали стенографии, приемам печатания на машинке и другим навыкам, которые могли бы пригодиться в офисной работе, а это была одна из возможных сфер трудоустройства для меня.
Когда я рассказала об этом родителям, отец посмеялся надо мной. Он не понимал, зачем мне нужно учиться дальше. Но мама неожиданно встала на мою сторону. Она настояла, вопреки резким возражениям отца, чтобы он отложил деньги на мою учебу в Бэй Стэйт. Поэтому, пока мой последний год в школе подходил к концу, я готовилась осенью поехать в академию, которая должна была стать единственным, что в обозримом будущем могло приблизить меня к колледжу..
Учеба в Бэй Стэйт была очень важным этапом в моей жизни. Девушки, с которыми я познакомилась, мне очень нравились, и я приобрела несколько полезных навыков. Поэтому я была очень расстроена, когда в преддверии второго года обучения мой отец решительно и бесповоротно отказался платить за него. «Это пустая трата денег», — заявил он.
Особенно сейчас, когда у Дэйва Мэллори из фирмы «Крэсслер Инджиниеринг» есть прекрасное место для меня. Дэйв был давним другом моего отца. Он был вице-президентом процветающей инженерной компании в Бостоне. Того, чему я научилась за год в академии, было достаточно, чтобы я могла выполнять предложенную работу и сохранить моему отцу деньги.
Если бы он только знал, кого я встречу в «Крэсслер» и как это изменит мою жизнь, он бы с радостью подписал чек, которым должен был оплатить второй год обучения в Бэй Стэйт..
* * *
Помимо роста (187 сантиметров) у Майкла Коэна была представительная внешность. Когда он вышагивал по офису, в котором располагалась фирма «Крэсслер», это не могло остаться незамеченным сотрудниками, вне зависимости от места, которое они занимали в пантеоне богов и божков корпорации. Первое, что я отметила в Майкле, — его рост, второе — руки.
Они были длинные и изящные, но при этом сильные. Ему было двадцать три, у него была безупречная кожа, сияющие голубые глаза и низкий голос, который звучал так сексуально, что у меня дрожали колени. Еще у него были светлые вьющиеся волосы, довольно длинные, то есть это считалось длинным в то время. Майкл был «мальчиком на побегушках», но это была самая неподходящая для него должность.